20 000 лье под водой - Жюль Верн

– Но как вы об этом узнали? – пораженно воскликнул я.

– Вот что я обнаружил на месте этого последнего кораблекрушения.

И капитан протянул мне жестяную шкатулку с французским гербом на крышке, изъеденную соленой водой. Раскрыв ее, я увидел свиток пожелтевшей бумаги. Это была инструкция морского министерства капитану Лаперузу с собственноручными пометками короля Людовика XVI!

– Вот смерть, достойная истинного моряка! – сказал капитан Немо. – Он мирно покоится в коралловой могиле. Дай Бог, чтобы мне и моим товарищам выпала такая же доля!

20

Торресов пролив

В ночь с 27 на 28 декабря мы покинули Ваникоро. «Наутилус» взял курс на юго-запад и, развив большую скорость, за трое суток прошел 750 лье – расстояние, отделяющее острова Лаперуза от юго-восточной оконечности Новой Гвинеи.

Утром первого января 1868 года я вышел на палубу и встретил там Конселя, который поздравил меня с наступлением Нового года.

– Благодарю, Консель! – Я с радостью пожал руку доброго малого и пожелал ему в ответ счастья. – Но новогодних подарков тебе придется подождать до более подходящего случая!

К этому дню с момента нашего выхода из Японского моря мы оставили позади 11340 морских миль, или 5250 лье.

Перед нами расстилались опасные воды Кораллового моря, омывающие северо-восточные берега Австралии. «Наутилус» шел на расстоянии нескольких миль от знаменитого Большого барьерного рифа, о который 10 июня 1770 года едва не разбились корабли капитана Джеймса Кука.

Я был бы совсем не прочь осмотреть эту гигантскую коралловую гряду – ведь она тянулась почти на 1200 километров к югу, но как раз в это время «Наутилус» погрузился в морскую пучину.

Пришлось довольствоваться исследованием экземпляров морской фауны, угодивших в наши сети. Среди них были крупные золотисто-голубые тунцы, дорады, морские караси и летучие рыбы двух видов. В петлях сети запуталось немало донных обитателей – альционарий, морских ежей и моллюсков.

Двумя днями позже мы пересекли Коралловое море и увидели берега Новой Гвинеи. Капитан Немо сообщил нам о своем намерении пройти в Индийский океан через Торресов пролив, а Нед Ленд с удовлетворением отметил, что мы с этой минуты начинаем приближаться к европейским берегам.

Торресов пролив, отделяющий Австралию от Новой Гвинеи, считается неудобным для мореплавания из-за обилия рифов. Не менее опасны его берега и для тех, кто решится высадиться на них. Местные племена воинственны и жестоки, и мало кто из тех, кто побывал на Новой Гвинее, открытой еще в 1511 году португальским капитаном Франциско де Серрано, покинул это побережье без жертв.

Сам пролив достаточно широк – около ста пятидесяти километров, но бесчисленное множество островов, островков и скал делают его почти непроходимым для самых надежных судов. Именно поэтому «Наутилус» шел в надводном положении и с малой скоростью. Лопасти его винта неторопливо рассекали волны.

Воспользовавшись случаем, я и оба моих спутника вышли на палубу и расположились за рулевой рубкой. Сквозь ее стекла было видно, что судном управляет сам капитан Немо, не доверяясь даже самым опытным рулевым из экипажа «Наутилуса».

Вокруг нас бушевало разъяренное море. Взбаламученные сильным течением воды неслись с юго-востока на северо-запад со скоростью двух с половиною миль в час и с грохотом разбивались о гребни коралловых рифов, окаймленных пеной.

– Скверное местечко! – заметил Нед Ленд. – Надо надеяться, что капитан Немо хорошо знает здешние воды, иначе его посудина вдребезги разобьется об эти чертовы коралловые рога, которые торчат здесь повсюду!

Однако «Наутилус», словно по волшебству, легко скользил между коварными рифами. Я следил по карте в салоне за его продвижением и вскоре убедился, что избранный капитаном путь отличается от того, на котором едва не погибли корветы Дюмон-Дюрвиля. Немо вел свое судно намного севернее, огибая остров Меррей и забирая все круче к юго-западу. Затем он внезапно повернул на северо-запад и, лавируя среди бесчисленных и малоисследованных островов и островков, направился к острову Гебар.

Было три часа пополудни, прилив почти достиг высшей точки. «Наутилус» шел близ берегов Гебара, покрытых кудрявой зеленью мангров и панданусов. Мы находились примерно в двух милях от острова, когда внезапный толчок огромной силы сбил меня с ног. «Наутилус» застыл, слегка накренившись на правый борт.

Снова поднявшись на палубу, я увидел там капитана Немо и его помощника. Оба они пытались оценить ситуацию и положение судна и обменивались отрывистыми фразами на своем загадочном наречии.

А положение действительно было не из лучших. По левому борту, в миле от нас, виднелся остров Гебар, вытянувшийся с севера на запад, как гигантская рука. На юго-востоке выступали из воды верхушки коралловых рифов, обнаженные отливом. Наше судно не пострадало при столкновении с рифом – настолько прочным был его корпус. Но даже если течь «Наутилусу» не грозила, опасность остаться навсегда прикованным к подводным скалам была чрезвычайно велика – ведь уровень приливов здесь не особенно высок.

Однако капитан Немо оставался невозмутимым и прекрасно владел собой.

– Случайная помеха! – ответил он на мой вопросительный взгляд.

– Помеха? – воскликнул я. – А не заставит ли она вас снова стать жителем суши?

Капитан Немо загадочно улыбнулся и отрицательно покачал головой. Затем он сказал:

– Не огорчайтесь, мсье Аронакс, «Наутилусу» ничего не грозит. И он еще долго будет знакомить вас с чудесами океана. Наше путешествие только началось, и я не хотел бы так быстро лишиться вашего общества.

– Однако, капитан, – я делал вид, что не понял насмешки, – мы сели на мель в высшей точке прилива. Даже если вы освободите «Наутилус» от лишнего балласта, он едва ли сам снимется со скал.

– Здесь, в Торресовом проливе, разница между уровнем прилива и отлива достигает полутора метров, – сказал на это капитан Немо. – Сегодня четвертое января. Через пять дней наступит полнолуние, и я очень удивлюсь, если Луна к тому времени не поднимет водную поверхность на нужную мне высоту!

С этими словами он в сопровождении помощника спустился по трапу. Я оглядел «Наутилус»: он стоял непоколебимо, словно коралловые полипы уже умудрились вмуровать его в свою несокрушимую постройку.

– Ну-с, господин профессор? – произнес Нед Ленд, подходя ко мне. – Стало быть, будем ожидать прилива девятого января?

– Очевидно.

– И капитан не пустит в ход якоря, лебедки, машины?

– Ни о чем подобном он не говорил.

– Помяните мое слово, – продолжал Нед, пожав плечами, – никогда больше эта посудина не поплывет ни по воде, ни под водой! Тогда-то мы и избавимся от нашего приятеля капитана Немо.

– Друг мой Нед, – сказал я, – насчет «Наутилуса» я другого мнения. Через четыре дня мы испытаем силу тихоокеанских приливов. А что касается ваших намерений, то они пришлись бы кстати у берегов Англии или Прованса, но только не вблизи Новой Гвинеи. Разве что «Наутилус» и в самом деле навеки останется на рифах!

– Хорошо бы хоть одним глазом взглянуть на эту землю! – мечтательно проговорил гарпунер. – Вот остров. На острове лес, и в нем разгуливают животные, из которых может получиться недурной ростбиф или бифштекс… Я уж и позабыл вкус настоящего мяса!

– Тут я присоединяюсь к Неду, – подхватил Консель. – Нельзя ли упросить капитана высадить нас хоть ненадолго на сушу? А то ведь мы скоро разучимся ходить по твердой почве!

– Можно попробовать, – согласился я, – но капитан наверняка откажет.

Однако, к моему удивлению, Немо ответил согласием на мою просьбу и даже не взял с нас обещания возвратиться на борт. Очевидно, он полагал, что даже самый отчаянный из нас понимает, что лучше остаться пленником на «Наутилусе», чем угодить в руки папуасов-каннибалов.

Еще больше меня удивило то, что никто из экипажа не сопровождал нас в этой вылазке. На следующий день, 5 января, судовая шлюпка была извлечена из своего гнезда и спущена на воду. Весла лежали в шлюпке, и мы с Конселем заняли места на скамьях гребцов, а Нед Ленд сел к рулю.

В восемь утра, прихватив с собой ружья и топоры, мы отчалили от борта «Наутилуса». Море было сравнительно спокойным. Консель и я энергично гребли, а наш рулевой искусно вел шлюпку через узкие проходы в рифах. Суденышко хорошо слушалось руля, и на весь путь у нас ушло всего полчаса.

Нед Ленд не мог скрыть своей радости. Он чувствовал себя узником, вырвавшимся на свободу, и не думал о том, что придется снова вернуться в темницу.

– Дичь! – твердил он. – Настоящее мясо!.. Нет, я не говорю, что рыба сама по себе плоха, но нельзя же питаться одной рыбой! Кусочек свежины, поджаренной на углях, – об этом можно только мечтать!

– Неплохо было бы также знать, – заметил я, – не охотится ли здешняя дичь за охотниками?