Доктор Жизнь. Психологические эссе о жизни - Анна Кирьянова

Рак-отшельник и актиния

прекрасно уживаются. Симбиоз у них – в школе проходили. Хотя они совершенно разные; ничего общего! И кто кого содержит – непонятно. Но им хорошо и удобно. И плевали они на попытки анализировать их отношения и критиковать. «Мужчина-сын; женщина-мать; партнёр-тиран; отсутствие общих ценностей; так должно быть, а так – не должно»… Им хорошо вместе. Удобно. Они нравятся друг другу. И с удовольствием вместе закусывают. Что поймают вместе, то и едят. Неважно, кто главный. Важно, чтобы в паре было хорошо! И у Чехова барыня кричит: «Поди сюда, Досифей! И мух от меня отгоняй!». Все сочувствуют, шепчутся; вот во что она мужа превратила! А ведь был человек с идеями! Паровую машину изобретал! А Досифей счастлив. Он свою гневливую жену обожает; любит он её. Нравятся ему властные дамы – больше паровых машин. И жена – его божество, его актиния. И с женщинами так же – мало ли, что психологу или соседям не нравится её избранник. Грубый. Кричит. Мужлан какой-то. Или, наоборот, подкаблучник! Но ей с ним хорошо и безопасно. И она его любит. И прекрасно с ним уживается. Так что уживаетесь с человеком – вот и славно. Не надо никого слушать. Любите – и он вас любит. А тайну отношений никогда не поймут чужие люди, у которых руки так и чешутся – разделить, разорвать, развести…

Дело было так —

на первом курсе одну девочку отчислили. Она на лекции не ходила и вела свободный образ жизни. И ее не допустили к сдаче сессии. А она оказалась беременной, на приличном сроке. И из общежития ее тоже выписали, раз она не студентка. Надо возвращаться домой, в крошечный городок. И девочки из общежития эту Нонну пожалели очень – все были такие очкастые, романтичные и учились на философском. И спрятали ее у себя в комнате. Одна девочка стала спать на раскладушке, а беременной уступили кровать. Она боялась ехать домой! Она рыдала и плакала. Она надеялась родить ребенка, взять академический как-то и продолжить учебу. Она была трудная, с характером, требовательная, истерила постоянно – но все ее жалели. И прятали от коменданта. И делились скудной едой. И привозили из дому варенье и картошку. И жили не вчетвером, а впятером, было тесно, но в юности все терпимо. А их еще и обворовывали постоянно – двери были хлипкие, замок смешной, копейкой открывался. И у них, у этих девочек, все крали и крали. Ведь трудно в общежитии держать дверь закрытой и никого не пускать. Особенно – студента Полеванова, тот вообще прибыл откуда-то с Кузбасса, весь в угольной пыли. И выпивал. И просил еду. Что ему надо было на философском – загадка… Все знали, что это он ворует. И смотрели на него с презрением сквозь очки. Он крал еду, косметику жалкую, духи украл, деньги, и в конце концов украл у одной девочки сапоги. Это была трагедия – сапог купить было нельзя, вот совершенно ничего не было в магазинах. И денег не было. И девочка страшно плакала. И даже утром они решили все пойти в милицию и написать на вора заявление! И тут у этой Нонны, которая горячо ругалась и проклинала ворюгу, начались схватки. Все засуетились, забегали, вызвали «Скорую», Нонну повели к машине, а девочки спохватились и стали собирать ей чемодан – забыли в спешке. Чемодан-то открылся, а оттуда посыпались вещи. И сапоги тоже. Эх! Ужасная сцена, печальная история. Хотя потом девочки носили Нонне передачи в роддом. А потом за ней родители приехали и забрали ее домой. Прошло почти тридцать лет, вот и рассказываю – не про Нонну. А про Полеванова, перед которым до сих пор стыдно – хотя он ничего не знал. И потом ужасно удивлялся, что его зовут к чаю и дают пряники. И конспекты переписывают. Перед ним все были очень, очень виноваты. И одна девочка, ныне профессор, очень хотела, чтобы я эту историю рассказала – не надо ни на кого думать. Не надо. Все может оказаться не так совсем. И будет ужасно стыдно потом…

Чтобы обрести уверенность в себе

надо пойти походкой мегаломаниака. Поднять голову, расправить плечи и уверенно печатать шаг. Идти надо суровой военной поступью. Через минуту вы сами удивитесь, какие мысли и планы у вас возникли. И как вы себя стали чувствовать. И окружающие будут смотреть на вас с почтением – это проверено. А уличные мошенники выбирают жертву по походке – идет человек, согнувшись, не смотрит по сторонам, руки безвольно болтаются – можно смело подходить и что-нибудь ужасное рассказывать. Как мы стоим на земле, как по ней идем – так и складывается наша жизнь. Одна дама плывет павой, полная, пышно одетая – красота! На нее заглядываются, оборачиваются вслед. Другая идет походкой манекенщицы – тоже красиво. А мужчина уверенно ступает, неспешно и упруго – загляденье! Ничто так не меняет настроение и не придает уверенности, как походка – главное, не переставать тренироваться. И болезни можно диагностировать по походке, опытные врачи всегда смотрят, как пациент зашел в кабинет – при разных недомоганиях разная походка у человека. Самым опасным в народе считалось шарканье ногами – кто шаркает ногами, тот скоро умрет! – ужасная примета, но часто сбывалась. Действительно, шаркать ногами человек начинает от слабости, когда собственное тело носить тяжело. И вот интересный момент: Высоцкий пел мужественные песни и играл мужественных людей. А походка у него была странная, его даже дразнили «Клоун Карандаш» – так он забавно ходил, носками наружу, как клоун или Чарли Чаплин. Это выглядело комично, но грустно – нетвердо он стоял на земле… И перед важной встречей нужно собраться и пойти военным, уверенным шагом. А перед романтическим свиданием – элегантно пройтись, красиво. И сразу настроишься на нужный лад. Это психомоторика так работает, психическое состояние приходит в соответствие с движениями тела. И это не надо забывать – отлично работает этот способ!

«Так проходит земная слава» —

грустные и мудрые слова. Ничему завидовать не надо, и ни с кого не надо брать пример. Самому надо жить. Все проходит – и роскошь, и пышность одежд, и пирожные… Один писатель так рассказывал: перед революцией на берегу моря было так много дам в роскошных туалетах, в алмазных колье и перьях пышных… И кавалеров с закрученными усами и дорогими сигарами. И упитанных детей с нянями и гувернантками, в кружевах и фланели. Это был праздник жизни – чужой праздник чужой вольной и праздной жизни. А через год он снова попал на море, – бежал то ли от белых, то ли от красных. То ли от зеленых… И берег был совершенно пуст. Камни и волны. Все исчезли, будто и не было их. А потом прошли годы и снова он на море попал. И на берегу в шезлонгах, в шелковых халатах, лежали счастливцы: руководители партии с полными женами в атласных пижамах. И сытые дети играли с камушками под присмотром нянь. И в теннис играли, и ели виноград и ананасы. Берег был полон счастливых и сытых богачей. Там были элитные санатории для руководителей, а писатель просто любовался морем. Это был тридцать седьмой год. А в тридцать восьмом берег снова совершенно опустел – только камни и море. И писатель перестал мечтать о богатстве и власти, на него большое впечатление пустой берег произвел. Бог с ним, с богатством! На море можно и так съездить, погулять, искупаться и отдохнуть. Купить то, что нам по карману. И обойтись без шелкового халата, в конце концов, и без ананаса – за них дорого платить приходится. Это я вовсе не про политику – я от нее далека. А о том, что все преходяще и сравнения ни к чему – никто не знает, как жизнь обернется. И какой будет следующая жизнь; может, там только восхитительное лазурное море и камни сверкающие. А больше ничего и не надо – только любимые люди снова рядом. Без всего остального вполне можно обойтись…

Одна девушка сбежала с цыганами

Это из новостей. И я вспомнила историю – как одна девушка тоже сбежала с цыганом. Она дома сказала, что поедет поступать в институт. Собрала пожитки и с возлюбленным отправилась шататься по свету. Ее быстро поймали – через неделю; в советское время быстро ловили тех, кто сбежал. И вернули родителям. И родители ее страшно отругали, надавили, припугнули – честно сказать, многие так поступили бы. Мы же добра желаем детям своим, боимся за них, хотим, чтобы они достойно и правильно прожили свою жизнь. Историю про бегство с цыганами мне в Петербурге напомнила эта женщина – она чуть старше меня. И она очень болеет. Она слабо улыбалась, когда это вспоминала, очень слабо. И говорила, что прожила хорошую жизнь. Правильную. Вышла замуж за хорошего человека, родила двоих детей, работала финансовым директором, построили они дом хороший – даже болеть в нем сносно. На лоне природы, на берегу моря Балтийского. Холодного и красивого, серого такого. И она еще сказала печальное: лучше бы она убежала тогда насовсем. Вот с этим кудрявым цыганом Валерой. Ему тоже было семнадцать. И эта неделя была самой счастливой в ее жизни. И эта любовь – единственной. Представляешь, – говорит, – бегала бы я в длинной юбке с монистами, босая, цыганятки за мной… Наверное, все было бы очень плохо. Но все равно хорошо. И мы смотрели на серое море вместе, задумчиво. И она почему-то была уверена, что все было бы иначе. Не лучше – но совсем иначе. А так – за всю жизнь всего одна неделя счастья. Одна неделя! И в древней Книге так написано: «Я вкусил мало меду – и вот я умираю». И потому так опасно и страшно вмешиваться в судьбу. И твердо говорить: «Нет! Нельзя! Это не для тебя! Ступай учись на бухгалтера, чтобы иметь кусок хлеба! Выходи замуж за этого достойного человека в очках и с лысиной! Он не курит!». Не курит. Но это слабое утешение в конце жизни. И надо хотя бы постараться понять человека или дать попробовать – хотя это очень трудно и рискованно. Не часто люди убегают с цыганами или другими странными кавалерами. Уезжают в другие страны, бросают институты, отказываются от унылой работы и выгодной партии… Надо как-то помягче все же. Расспросить, понять, поговорить… Потому что это так грустно – всего одна счастливая неделя за всю жизнь. Это очень мало…