"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Анин Александр

— Зачем нам терпеть их волю над собой, их, сделанных из белых костей и красного мяса? Нас больше! Мы сильнее! И мы не позволим пасти нас, как тупой скот!

— Это не так, — сказал Лин.

Оратор как раз переводил дух, и тихие слова Первого прозвучали громче надсадного крика.

Его не учили, ему не разрешали говорить, но молчать он не мог.

— Мы вовсе не пасем вас. Мы вас защищаем.

— Интере-е-есно, — мужчина оскалился до коренных зубов, со свистом вобрал воздух, — и от кого это?

— Оскуро, — просто ответил Первый.

По толпе прошла рябь — движение, волнение, почти синхронный шаг назад.

— Оскуро? Ос-ку-ро? — мужчина повторил прозвание насмешливо, нарочито громко, с вызовом. Щека у него дергалась, брови блестели каплями пота. — Ты, Первый, говоришь, что ваше племя защищает нас от Оскуро?

— Да.

— Нет! — он обернулся к людям. — Кто из вас, из ваших знакомых, близких, предков хоть раз видел Оскуро? А? Никто? Никто! Так я скажу вам, в чем дело. Это пугалка для легковерных, ложное знание, внедренное в головы поколениям! Увертка, призванная оправдать монополию белобрысых тварей на Лут! Никаких Оскуро не было и нет, это сказка, выдуманная Оловянными для того, чтобы держать в узде страха свой скот! Нас! Но мы не ваша домашняя скотина, мы…

— Люди, — без хитрости и жалости заключил Лин, — просто люди, оттого вы не можете их видеть. Они бы убили вас.

— Замолчи!

Мужчина, задыхаясь в кашле, просунул руку в клеть, целясь заостренным железом, и пальцы Первого поймали орудие. Лин закрутил железную палку, словно вентиль, так, что мужчина взвыл, опережая сдержанный хруст ломающейся кости. Синеглазый без сантиментов рванул палку к себе — человек приложился лбом о прутья, и обмяк.

— Ну, — Лин не узнал своего голоса, обтекаемого и мертвого, словно тело Иглы-Машины. — Кто-нибудь еще желает высказаться?

Желающих не нашлось.

***

Нил отдыхал. Перебирал струны виолончели, как волосы любовницы, трепетно и нежно.

В углу полутемной кофейни он был один, плюс занятная муха, упорно топящаяся в раскисшей горке льда в стакане. Какая дурость, умирать в столь совершенный, совершенно-летний (посмотрел на юную подавальщицу) вечер.

И как печально, что именно сегодня ему предстояло уходить. Не удастся даже проверить старый схрон-мастерскую. Кто знает, может, там его поджидал занятный заказ или иная приятная неожиданность…

Пом Пон свалился к нему за стол грудой потного жира. Без разрешения ухватил стакан с мягким льдом и выхлебал все, включая муху. Крокодил мысленно снял воображаемую шляпу. Нелепая кончина.

— Фух, — нежданный гость отер распаренное лицо, подозрительно зыркнул через плечо. — Слушай сюда, Крокодил…

Подавальщица прошла мимо, словно газель, качая точеными бедрами.

— Слушай сюда, — Пон интимно двинулся ближе, скрипнув плетеной табуреткой, — знаешь, кого прихватил за жопу Фат?

— Уволь меня от подробностей личной жизни этого сумасшедшего, — поморщился Крокодил, щипля себя за переносицу.

— Он завалил Первого, Нил. Оловянного! Въезжаешь?

Нил мастерски совладал с лицом. Что же ты, подумал, что же ты не уберегся, заблудный синеглазый идиот.

— И какая мне с этого радость? Или прибыль? Или хоть что-нибудь, а, Пон-Пончик?

Выразительно пощелкал пальцами перед носом всезнающего толстяка. Тот с досадой отмахнулся. Жарко дыхнул, обмахиваясь салфеткой.

— Я так думаю, что Фат съехал окончательно. Это ж будет как тогда, на Хоме Цапли. Тогда придурки тоже вздернули белого, а помнишь, что было потом?

— Н-да, такое не скоро забудется, — Нил положил подбородок на ладонь, отстучал ногтями-когтями по столешнице траурный марш.

Хом Цапли гордился своим грандиозным парком развлечений, а точнее, гигантским колесом обозрения, крупнейшим из ныне существующих и — отныне и вовек — превратившимся в символ смерти. Неотвратимого отмщения. После того, как деятели Утробы схватили и убили Первого, за каким-то лядом отирающегося на Хоме Цапли, туда явилась Игла. Оловянные не стали мстить огнем и мечом, их ответ оказался куда зрелищнее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Они сгребли всех, всех, имеющих прямое и косвенное отношение к смерти лила. Как подозревал Нил, не обошлось без помощи Башни. Сбежать никому не удалось. Людей набралось достаточно, их собрали в пучок, оперативно доставили в парк развлечений. Запустили колесо.

Через каждую кабинку протянули веревку, к каждой веревке за шею подвязывали по двое, в порядке живой очереди. Нилу рассказывали, что люди выли и кричали, а Оловянные молчали. Делали работу быстро и споро, обращаясь с бунтарями как с баранами.

Не люди — илоты.

Когда обод пошел на второй круг, в живых уже никого не осталось.

Все заняли места в соответствии с выданными билетами. Аттракцион запретили трогать, и он работал, в музыке и иллюминации, еще три дня.

Говорили, убитый Первый был совсем юным.

Говорили, что у главного палача руки были в красных перчатках — по самые локти. Такие полагались только Эфорам.

Нил знал только одного Эфора, кто мог устроить подобное. Не просто Эфора, а криптоса.

Так что Пом Пона можно было понять. Кому охота навлечь на родной Хом гнев Оловянных?

— Фат собирался выставить его в клетке на главной площади, чтобы доказать народу, что боятся нечего…

— Он докажет только свою тупость и смертность, — разочарованно вздохнул Нил. — Куда лупит зенки Князь, хотел бы я знать? Или не чует ничего из-за грудей своих шлюх?

Говорил, а сам продолжал тасовать и прикидывать варианты. По-любому выходило, что с билетами на вечернюю тэшку суждено распрощаться. Однако, это могло обернуться даже большей выгодой, если…Чуть нервно пригладил волосы, поднялся.

— Двигаем.

— У тебя есть план? — Пон тоже оказался на ногах, с надеждой во взоре и с приставшей к заду табуреткой.

— Надо хоть что-то делать. — Цыкнул Нил, засовывая под стакан чаевые. — Все лучше, чем дожидаться лила с огненным дождем.

***

Ночь пятилась за спины домов. Люди уходили за ней. Они боялись Первого. Точнее, критически размышлял тот, ежась от холода, боялись Первых. Их ожидаемой реакции.

Вот только Лин был отбраковкой, сбоем техники производства, и едва ли кто из Эфората потянулся бы мстить. Он надлежал выбеловке, уничтожению, а что сталось бы с ним, попадись он теперь Мастеру — тут Первый даже не решался на веерное зрение.

Эфор, воспитавший его и жестко, и страстно, отличался прихотливой непредсказуемостью Лута.

Первый был счастлив уже тем, что его — такого — не видит брат. И недели не прошло, а он уже влип в историю. Гаер бы обидно посмеялся, и был прав. А Мастер бы сначала выдернул главному говоруну позвоночник, а потом бросил его кости в клетку Лину.

— Помоги себе сам, — сказал бы, и Первый как наяву услышал его металлический, ровный голос.

Лин умел выставить суставы так, чтобы без особых помех выскользнуть из оков, что он и проделал, пока мужик-с-железкой распалял себя глупыми речами. К боли он был терпелив и почти равнодушен, как любой, правильно выдрессированный Первый. В отличие от людей и того, с больными глазами.

Его, к слову, унесли-увели двое из толпы, упрямо не глядевшие в сторону Первого. Человек так и не сумел очнуться. Должно быть, мыслил Лин, он не рассчитал злой силы.

Ощупал массивный замок — вобравший сочный холод ночи, крупный, как на зверя — и быстро скользнул на исходную, углядев движущиеся к клетке фигуры.

Двое, и одного он уже видел. Парень-без-виолончели.

Тот говорил со спутником на быстрой, жаркой риохе, пару раз очень эмоционально повторил запавшую в линову память фразу («пинче пута чинга ту мадре»), и, вынув из кармана какую-то изогнутую шпильку, склонился к замку.

Его собеседник маялся рядом, встревожено оглядывался. Замысел ему явно был не по душе, но и Первый в клетке не радовал.

Когда ловкий музыкант скользнул к Лину, тот встретил его железным браслетом — впритирку к кадыку. Превентивная мера. Игрец усмехнулся, удачно маскируя мелькнувший в глазах страх.