"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Анин Александр

— И детки есть, не? — рыжий подпер подбородок широкой ладонью. Руки его, открытые обтерханный майкой, обвивали пестрые смеющиеся змеи.

Один глаз у арматора был прохладно-серым, второй сверкал малахитовой зеленцой. Двуцветие это действовало на собеседников гипнозно.

— Так точно.

— Завидую, — вздохнул арматор, скривил обветренные губы, — а я так семьей и не обзавелся, сам знаешь. Вот, свежий брат есть — люблю его, паршивца, сил нет… Ну да возраст такой, они все в пятнадцать на рогах стоят. Старшим грубят, из дома бегут. У твоих, поди, то же самое было?

Эдельвейс молчал. От дружелюбно-развязного тона главного во рту делалось сухо, а под мышками — мокро. Щелканье угнетало.

Видит Лут, к Лину Эдельвейс испытывал самые добрые чувства. Они, можно сказать, почти дружили. Белый мальчик Первых оказался мил, вежлив, любопытен, в некоторых вещах наивен до смешного… У манкурта сын был его возраста и Эдельвейс понимал, как отрокам в эту пору важна самостоятельность. Они так славно общались! И после всего — такая подстава.

Арматор уже отправил на нижние этажи Башни всю смену охраны, не уследившую в ту ночь.

— А что на повышение не идешь? Семья, небось, много свободы съедает?

— Ну, семья же… — промычал Эдельвейс и вновь стиснул зубы.

Семья.

Его затошнило от страха.

Рядовым манкуртам не дозволялось обременяться семьями. Но если стаж безупречной службы составлял семь лет, от и до — делалась поблажка. Как в его случае. Гаер лично одобрил выбор верного служаки. Даже отправил молодоженов в отпуск за счет Башни.

Лишь позже свершившегося счастья Эдельвейс понял, в какую ловушку поймал себя сам.

Он знал, что его гонят по заснеженному минами полю — не остановиться, не свернуть. Невозможно не оступиться.

Помолчали. Рыжий не шевелился, опустив обритую с висков голову. Катал пальцами — обломанные ногти в траурной кайме — по засаленной столешнице маленьких фиолетово-сизых ежиков. Видом те походили на круглые головы сорной колючей травы, что в изобилие водится на Хомах Ориноко и Квадранта Вепря. Такие репешки он с лихой небрежностью таскал в спорране. Такие любил щелчком отправлять в бараньи лбы неугодных упрямцев. Эдельвейс забыл, как дышать.

Никого он не боялся в своей новой жизни манкурта, ничего и никого, кроме сидящего напротив рыжего человека.

Арматор становился первым и частенько делался последним воспоминанием добровольных объектов манкуртизации.

— В общем, давай так. — Гаер со вздохом выпрямился. Откинулся на скрипнувшую спинку раздолбанного кресла, не смущаясь килта, забросил на стол длинные ноги. Подкинул и зажал между пальцами одного ежа. — Собирай манатки, пойдешь со мной. Надо вернуть братика и корабеллу, или — или, заметь! — ты у меня с доски почета не слезешь. Как работник месяца. Потому что семья отвлекать тебя больше не будет. Доступно, не?

— Понял, — выдохнул Эдельвейс.

— Замечательно. А теперь пошел вон. О, и свистни Неру, она там в коридоре под фикусом на топчане, сразу увидишь.

Мужчина поднялся, тяжело опершись о ручки кресла. Нога за ногу вышел из кабинета. Вытер ладонью холодный лоб, игнорируя вопрошающие взгляды молчаливых коллег. В отличие от многих — слишком многих — он хорошо представлял себе, что поймать юношу и силой привести его домой, будет не самой простой задачей.

Оловянный всегда Оловянный.

***

Когда манкурт убрался — на прямых деревянных ногах и с пятном между лопаток — Гаер вернул ежей на родину. Прикрыл глаза, кусая губы. Ему совсем не нравилось, куда все ухнуло.

Как кричала одна из его подружек — не туда, дурак!

Неру мог вызвать и так — через Башню — но ему нужно было взять передышку. Первый смешал его карты так просто, словно они ничего не стоили. Только что держал на руках все козыри, хоп — и они обернулись паршивой, пустой мастью.

Лут опять решил по-своему.

Примула возникла в кабинете бесшумно.

Переступила порог, остановилась, молчаливая и собранная.

— Здравствуй, Неру.

— Здравствуйте, арматор, — ее голос был по-женски ловок и ковок, и совсем не сочетался с подтянутым телом и плоским, широкоскулым, равнодушным лицом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Неру была примулой, первоцветом Башни. Гиноидом. Сбалансированным, рациональным сплавом горячего волокнистого мяса и умной инженерии.

Одним из новейших орудий Башни.

Железной травой с фиолетовыми глазами.

— Ты знаешь Лина?

— Лин Лиран Ра Актинос, — прикрыв пергаментные веки, ответствовала гиноид.

Она знала его, конечно. Память ее была коммунальной памятью Пала, и белого акварельного юношу она запомнила очень хорошо. Он рисовал ее. И играл с ней. И он ей нравился. Тем, кто ей нравился, Неру не желала смерти.

— Тогда ты знаешь и то, что он встал на лыжи вместе с корабеллой. Мы идем искать! И ты с нами.

Неру все смотрела вверх. Ее завораживало мерное вращение потолочной вертушки, вентилятора, неизвестно зачем приспособленного в этой комнате. Любопытно, мыслила гиноид, если раскрутить его с довольной силой, справится ли он с отсечением головы?

И еще кинуть бы в него сырым яйцом…

— Неру?

— Я поняла. Я иду. Я найду.

***

Неру ушла, манкурт уже наверняка паковал чемоданы и строчил письма домашним.

Гаер пока не мог, Гаер сидел, словно заякоренный на цепи татуировок. Башня держала его, своего хозяина и раба. С ней и разговор был особый.

— Ты знала, старая сука, ты все знала, — в пространство произнес рыжий. — Сама выпустила, так?

Она молчала, снисходительно усмехаясь в ответ. Какое несовпадение — Башня, этот признанный фаллический символ, Гаером ощущался как что-то бесспорно женское, а Лут — колыбель жизни, машина смерти, глубокие чресла, черные воды — напротив, казался ему мужским элементом. Как странно все сдвинулось и смешалось, тень, которую ронял предмет, ему не принадлежала.

Тавром Башни был гриб — натуральный гриб на ножке, окруженный более мелкими собратьями, подстеленный переплетением мицелия и все это — в обрамлении картуша, зубчатого колеса простой механики. За одну ночь, гласила вплетенная в зубцы надпись. Башня могла появиться на любом Хоме в одну ночь и никогда не исчезала до конца.

— И что дальше? — выдохнул Гаер, скалясь, сжимая кулаки. — Учти, стерва, я не буду сидеть сложа руки, как гимназистка в плиссированной юбочке. Мне по барабану, какие у тебя планы, с моими они никак не вяжутся. Слышишь, ты?

Услышала.

Гаер ощутил нарастающий гул в ушах, голова его игрушечно дернулась назад, как от удара в челюсть. Рот наполнился вязкой медной жижей. Рыжий длинно сплюнул на пол.

— Сука, — сказал отчетливо, языком ощупывая зубы. — Старая, уродливая, больная сука.

***

Хом Вепря — один из четырех Хомов квадрата Зверя — не отличался модерновостью и технократией. Особенностью Лута — Люта, как величали его вепровцы — было поддержание видового разнообразия и признание всех возможных и невозможных форм существования.

Гаер помнил зелень заливных лугов, холодные реки и прозрачные озера, на вкус отзывающиеся льдом и соленой травой. Небо было серым, редко солнечным, зима — снежной, с дымным призвуком. Его и младшую сестру растила мать. Сильная, очень высокая — макушкой под потолочную балку — женщина с бледными волосами и неулыбчивым ртом. От нее пахло кисловатой шерстью и молоком, а на ногах было двенадцать пальцев. В любую погоду она повязывала лоб и редкие тонкие волосы спряденной некрашеной полоской.

— Потому что у мамы рожки болят, — по секрету сообщала Молли и смеялась глазами, поди разбери, правда или выдумка.

Молли, сестренка. Она пошла мастью в мать, беленькая и ладненькая, с нежными продолговатыми глазами и тонкими певучими руками. Гаер, превосходивший ее на три года, любил девочку истово, до самоотречения. Даже когда выяснилось, что девочка не совсем в своем уме. Особенно тогда.

Странная, она говорила на одному брату понятном птичьем языке, и когда смеялась, прикрывала рот ладонью. Родилась зубастой, и мать кормила ее молоком, смешанным с грудной кровью. Вроде бесполезная, но скотина под ее руками круглела и плодилась, из двух тощих овечек и неуверенного в себе барашка скоро произошло крепкое стадо в десять голов. Молли пасла их сама, и в руки ни разу не брала ни хлыста, ни палки, разве что брат срезал ей ивовый прутик, для защиты от непокорных гусей.