Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

длинным черенком.

– Как раз сегодня утром и задавал, – ответил он. – Но тут присутствует еще и элемент «что». Я видел изображение этой монеты, и похоже, у меня есть такая монетка, перелитая в ложку, и эту ложку носила в зубах свинья из Айовы, но я даже представить себе не могу, что все это значит.

– Держись на ногах покрепче, чтобы не упасть. Роббс просмотрел мою книгу из Ванкувера. Эта монета определенно одна из тридцати таких же. – Последнее предложение Пиккетт произнес медленно и многозначительно.

– Опа, – сказал Эндрю, которого отвлек процесс приготовления гумбо – он даже не сразу заметил, что масло в его казане начинает дымиться.

– Тридцать сребреников.

– Так. Тридцать, значит. Так, посмотрим, что из этого получится. – Он высыпал три чашки муки на дымящееся масло и начал перемешивать сбивалкой, разбивать комки. На почерневших боках казана заплясали язычки пламени. – Прихватку! – крикнул он.

– Тридцать сребреников, – повторил Пиккетт, сосредоточенно глядя на него.

– Хорошо-хорошо! – прокричал Эндрю, хватая сбивалку левой рукой и убирая руку с казана, чтобы не обжечься. – Я заплачý, только дай мне эту чертову прихватку, а потом выключи горелку. Господи боже, какая горячая.

Пиккетт просто моргнул, глядя на него, и отправился за прихваткой, которую Эндрю беззаботно оставил вне пределов досягаемости от плиты на стойке.

Эндрю перебросил сбивалку в правую руку, а левую сунул в прихватку. Пиккетт уменьшил пламя вполовину и неуверенно заглянул в кастрюлю.

– Что это еще за чертовщина? – сказал он.

– Соусная заправка. Или то, что со временем ею станет. Деликатный процесс. Посмотри – невооруженным глазом почти видно, как меняется цвет. Если ты хоть на секунду перестанешь сбивать, все превратится в золу. И тогда не останется ничего иного, кроме как выкинуть все на помойку.

С этими словами он поднял миску, в которой горкой лежали нарезанные овощи, и высыпал их в кипящее масло с мукой. Над казаном поднялось огромное чадящее облако, а Эндрю вытащил миску с огня, продолжая сбивать ее содержимое. Худшее было позади. Труды Эндрю увенчались успехом. Он продолжал сбивать смесь, пока она не перестала пузыриться.

– По виду это что-то из дьявольской кухни, правда? – спросил Пиккетт. – Это тебе для чего? Надеюсь, ты уже отказался от идеи отравить котов, да?

– Я никогда и не собирался травить чертовых котов! Ты сам будешь это есть, – сказал Эндрю. – Нужно развести в трех или четырех галлонах бульона, положить туда мясо, креветки и все такое и немного красного перца.

– Столько масла? Это что – масляный суп?

– Божественное вознаграждение за наши жалкие добродетели, – сказал Эндрю, споласкивая сбивалку. Он выключил плиту, закрыл кулинарную книгу, лежавшую на стойке.

Пиккетт с рассерженным видом взял книгу, принялся рассматривать обложку, на которой была фотография ужасно толстого человека с круглым лицом, улыбающимся над ужасающей горой сосисок и даров моря.

– Ты готовишь по книге этого человека?

– Посмотри на него, – сказал Эндрю. – Этот человек умеет есть. Он съел больше, чем все остальные из нас вместе. То, что не съел этот человек, может уместиться в твоей шляпе. А какую кулинарную книгу предложил бы ты – «Диетические советы индусов»?

Пиккетт отрицательно покачал головой.

– Масляный суп с головками креветок. Суп на подгорелом масле с головками креветок.

Он раздраженно сел, достал перочинный нож и сделал вид, что выковыривает грязь из-под ногтей.

– Ну, так на чем мы остановились? – спросил Эндрю с приятной улыбкой. Завтрашняя готовка не потребует особенных усилий. Вся черная работа уже сделана, а еще только одиннадцать. Роза будет им гордиться. Она была наверху, подклеивала шефские колпаки. Она попыталась робко возразить по поводу размеров, по поводу того, что ей приходится шить из огромного куска прорезиненного нейлона размером приблизительно с простыню. Но Эндрю переубедил ее, объяснив ей свою теорию избыточной добродетели. Утром Эндрю сгоняет за баллоном гелия. Съемочная группа из КНЕКСа ожидалась к четырем часам дня, за час до открытия кафе. Чудо, что они сами позвонили и предложили сделать репортаж. Они услышали от кого-то об открытии и захотели снять историю, которая заинтересует людей, – местные жители, творящие добро. Что-то в таком роде. Шефские колпаки были вполне естественны – этакий комический штрих, какие нравятся публике. Все определенно складывалось как нельзя лучше.

Эндрю вдруг обратил внимание на то, что Пиккетт пребывает в каком-то возбужденном состоянии. История с монетками его чуть не с ума сводила, а Эндрю потерял к ней интерес, потому что все его мысли занимала заправка для соуса. Пора было возвращаться на круги своя.

– О, да. Ты прав. Именно так. Тридцать сребреников. Как в Евангелиях. Иуда Искариот и все такое.

– Не «как» в Евангелиях, – сказал Пиккетт, складывая перочинный нож. – Речь идет о тех самых проклятых монетках! Вот о чем я тебе говорю. Я уже давно это подозревал, но то, что я нашел в Лос-Анджелесе, подтверждает мои мысли.

– Они, вероятно, стоят кучу денег. И как их можно оценить? Они ведь как любая другая религиозная святыня. Продать человеку кость старой морской чайки, сказав, что это обломок безымянного пальца левой руки святого Петра.

– Нет. На сей раз никакого мошенничества. Этих монет всегда было только тридцать.

– Что ты имеешь в виду, говоря «всегда»?

– Я имею в виду прошедший исторический период, о котором у нас есть сведения. Я имею в виду тридцать волшебных монет, отчеканенных в античности.

– Если их посадить в землю, они дадут всходы? – У Эндрю голова шла кругом от успешного приготовления гумбо, он был удовлетворен тем, что наконец-то хоть какое-то дело у него получилось. Он улыбнулся Пиккетту, желая его подбодрить.

– Если ты соберешь все эти монеты в одном месте, – ровным голосом и с убийственной серьезностью сказал Пиккетт, – то ты сможешь… Один господь знает, что ты сможешь. Но суть в том, что Пенниман охотился за этими монетами и, похоже, собрал все.

– Что ты имеешь в виду, говоря «похоже»? Он определенно не собрал все и никогда не соберет.

– Это чертовски долгая история, дай я тебе расскажу. Я в библиотеке не сидел без дела. Но послушай. Вдруг ни с того ни с сего десять миллионов событий выстраиваются в один ряд. Вот, что меня поразило – даже всякие мелочи. Ты когда-нибудь задумывался об этой истории с опрокидыванием столов меновщиков в храме[89]? Я спрашиваю – задумывался ли по-настоящему?

– Задумывался. Он опрокинул их столы, потому что сам Он приходил в храм не для того, чтобы деньги менять.

– Другая половина этой истории, – сказал Пиккетт, – так и не была рассказана. Монеты были собраны. Вот что я думаю. Прямо там, священниками.