Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

как обладателя и «проводника» Дэ, гораздо более ценное, нежели эти земные дары. Благодаря такому «пожалованию» высшие аристократы получали «в довесок» это Дэ. О том, что это действительно так, и что это не придумано китайской историей (как думает большинство читающих), свидетельствует сама духовная традиция Китая и те надписи на ритуальных сосудах, которые стали доступны научной общественности в последние десятилетия. Об этом лучше всего свидетельствует имя духовного основателя этой традиции – Вэнь Вэнь вана.

Такой «дар Дэ» никогда не оставался безответным со стороны получателей этого дара. Ритуальные сосуды для жертвоприношений предназначались, в первую очередь, для того, чтобы устраивать совместные трапезы с теми духами предков, которые это Дэ транслировали. То есть «дарение» носило взаимообразный характер, причем, оно ни в коем случае не рассматривалось в эгоистическом аспекте: ты – мне, я – тебе. Это, скорее, как любовь: «Ты для меня – это я сам(а), и даже еще лучше».

А теперь рассмотрим, что конкретно означает иероглиф цы. Вот его словарные значения: «милость» «благодарение», «дар», «жаловать», «даровать», «оказывать милость». Этот иероглиф состоит из двух знаков: бэй – «раковина (каури)», которая почиталась в древнем Китае как высшая, в том числе сакральная, драгоценность. Причем, «связки таких раковин» являлись одним из основных «даров», которыми одаривали своих подчиненных древние ваны. И второй знак – и: «держать в должном порядке, должным образом». Василий Крюков в книге «Ритуальная коммуникация в древнем Китае» пишет относительно этого иероглифа (стр. 77): «Цы – самый характерный термин дарения». И этим сказано все.

Нарушая этот «древний путь» человек лишает себя содействия предков, а значит, и возможности становления человеком-Вэнь. «Жалея» барана, ученик, фактически, закрывает для себя то Дао, которое проповедует Конфуций. И евреи тоже когда-то приносили в жертву агнца, а потом – прекратили. А вот мусульмане – все еще идут по этому древнему пути предков. И как бы нам, демократам, не было «жаль мусульманского барана», но поступают они правильно. Конфуций бы их поддержал. В этом мире, мире «Второго Принципа», кто-то должен кого-то убивать. Это – главный закон существования. Для человека же Царства – «не убий себе подобного».

Суждение 3.18

3.18. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Жертвоприношение (ши) государю (цзюнь, т.ж. «правитель») исчерпывается (цзинь, т.ж. «заканчивать», «доводить до конца», «умирать») ритуалом (Ли). Люди (жэнь) считают (вэй, т.ж. «являться», «думать») это (и) лестью (чань, т.ж. «угодничество», «заискивание»)».

Первые два иероглифа этого высказывания – ши цзюнь – традиционно переводятся как «служба государю», т. е. иероглиф ши всеми воспринимается в его более позднем значении. Но существует продолжение этого суждения. Как, в таком случае, чиновнику исполнять, например, свои хозяйственные служебные обязанности или полководцу управлять армией – что тоже является «службой государю»? Как делать все это «исчерпывая ритуал»? И какая в этом «лесть» – управлять армией или следить за постройкой нового дворца или Храма предков? Ясно, что в правилах ритуала невозможно расписать все возможные обстоятельства, причем, исчерпывающим (цзинь) образом. Этого не позволяла даже сама структура иероглифической письменности, которая все еще носила признаки сакральности. Поэтому говорить о «службе» в данном случае нелогично.

В этом суждении мы видим уже многократно апробированный нами древний иероглиф ши, который означает, в первую очередь, «жертвоприношение». Но как понимал это слово сам Конфуций и все его современники? Анализируя настоящее суждение, мы вынуждены признать, что это не совсем «жертвоприношение» в нашем обычном понимании этого слова, – как некое ритуальное действие в виде принесения жертвы умершим предкам с соблюдением четко установленного порядка этой процедуры. Ши, как мы здесь видим, имеет также и второй не мене важный аспект – внутренний или нравственный, и именно он акцентируется в этом суждении. Во время ши любой искренний человек невольно проявляет какие-то видимые знаки внимания, почитания и даже преклонения перед адресатом этого ши. Чаще всего – перед духами предков.

Но судя по рассматриваемому суждению, правитель, как уполномоченный «представитель» мира духов на земле (речь, если говорить точно, может идти только о Сыне Неба), тоже имел право на проведение этой «процедуры ши» по отношению к собственной персоне. И именно о таком «жертвоприношении»-почитании ведет речь Конфуций. И это, по Конфуцию, тоже ши. Но для нас – это уже почти «не ши», т. к. мы такого «совмещения» внутренне не принимаем, у нас – другой менталитет. Для нас гораздо более понятен «переход» (а это – уже почти современные китайцы!) от ши-«жертвоприношения» к ши-«службе». Мы способны видеть связь и признавать эту связь скорее между внешними вещами, отделяя их от того «внутреннего», что следует за ними «тенью».

Но древние китайцы, включая самого Конфуция, мыслили, судя по этому суждению, совсем по-другому: внешнее и внутреннее для них соприкасалось гораздо ближе, чем для нас. И в этом отношении мы – иные. И нам не следует пытаться «причесывать» Конфуция своими несуразными «внешними граблями», если мы действительно хотим его понять.

Вопрос заключается в том, кому именно адресовано это суждение, а еще точнее, – кого оно «оправдывает»? Без сомнения, в первую очередь, самого Конфуция. Именно его «служба» заключалась в том, чтобы следить за строгим исполнением ритуала и обучать этому ритуалу придворных сановников. А главная сфера действия ритуала – это жертвоприношение, и в первую очередь «предкам». Как мы уже отметили, в числе многих видов жертвоприношений имелось, скорее всего, и особое «жертвоприношение» подданных своему государю, как единственному посреднику между миром живых и миром мертвых. Но любое жертвоприношение носит сакральный характер и вовсе не заключается в видимом «прославлении» государя группой приближенных «атеистов», – оно всегда обращено к «иному миру» с просьбой содействия или поддержки, в том числе, такому государю.

И здесь мы видим двоякую картину. Одни, в том числе Конфуций, совершая это жертвоприношение, «трепещут», «пригибаются» и почти «раболепствуют», а другие… тоже «раболепствуют» и «пригибаются» перед персоной государя. Со стороны, глядя на весь этот «спектакль», всех их можно уровнять в таком их поведении и сказать «с чувством одинокого превосходства»: «Все вы – льстецы и угодники перед сильными мира сего!».

Этим суждением Конфуций как бы отвечает таким псевдо-праведникам: «Я не таков. Я действую в соответствии с требованиями ритуала, и мое такое поведение исчерпывается этим ритуалом. После окончания жертвоприношения правителю я такой же независимый и “не льстивый”, как и до этого жертвоприношения». И это исчерпывающим образом подтверждается текстом других суждений, в том числе, когда Конфуций покинул князя после того, как тот совершил противоритуальное действие.

Так почему во время проведения этой «церемонии» все ее участники одинаково «льстивы», причем, особой «прытью» в этом отношении