Зеленая жемчужина. Мэдук - Джек Холбрук Вэнс

механизмами мрачного назначения, а также тремя чугунными столбами, у которых жгли особенно отличившихся врагов государства. Яма для горящей смолы и большая жаровня неподалеку использовались в сходных целях. Ближе, всего лишь в нескольких шагах под холмом, в пустынном углу заднего двора тюрьмы, Мэдук увидела то, что искала – кольцевую каменную ограду высотой меньше человеческого роста, окружавшую отверстие, достаточно широкое, чтобы в него можно было опустить арестанта. Шаг за шагом, невзирая на неразборчивое протестующее ворчание Пимфида, Мэдук спустилась по пологой каменистой проплешине к кольцевой ограде и заглянула в черную глубину колодца. Она прислушалась, но оттуда не доносилось ни звука. Приложив ладони ко рту, Мэдук наклонилась над отдушиной темницы и позвала:

– Отец! Ты меня слышишь? – Ей ответила только тишина. – Отец, ты здесь? Это Мэдук, твоя дочь!

Шокированный поведением принцессы, Пимфид подошел к ней сзади:

– Что вы делаете? Это не разрешено ни мне, ни вам!

Мэдук не обращала на него внимания. Наклонившись пониже над отверстием, она снова позвала:

– Ты меня слышишь? Прошло столько времени! Ты еще жив? Ответь! Я твоя дочь, Мэдук!

В непроглядном мраке колодца ничто не шелохнулось.

Пимфид не был одарен богатым воображением; тем не менее ему почудилось, что в глухой тишине подземелья существовало какое-то напряжение – как если бы кто-то прислушивался, затаив дыхание, к происходившему сверху. Потянув Мэдук за локоть, он хрипло прошептал:

– Принцесса, разве вы не чувствуете? Здесь водятся призраки! Если правильно слушать, можно различить, как они шепчутся и подвывают в темноте.

Наклонив голову, Мэдук снова прислушалась:

– Чепуха! Не слышу никаких призраков.

– Это потому, что вы неправильно слушаете! Давайте уйдем, пока духи не заманили нас в подземелье!

– Не говори глупости, Пимфид! Король Казмир приказал бросить моего отца в эту яму, и я должна узнать, жив ли он.

Пимфид заглянул в темный колодец:

– Никто там не выживет. В любом случае кто мы такие, чтобы судить о королевском правосудии? Это не наше дело.

– То есть как – кто я такая? Моего отца заключили в темницу! Это мое дело!

– Так или иначе, он давно умер.

Мэдук печально кивнула:

– Боюсь, что так. Но он наверняка оставил какую-нибудь памятку, позволяющую узнать, как его звали, какого он был происхождения. Если не остается ничего другого, я хочу знать, какая у него была родословная!

Пимфид отказался даже представить себе что-нибудь подобное:

– Что вы придумали? Пойдемте отсюда поскорее.

Мэдук не допускала возражений:

– Смотри, Пимфид! Там, на виселице, болтается веревка. На этой веревке можно спустить тебя в подземелье. Внизу, конечно, темно, но, когда глаза привыкнут к темноте, ты сможешь разобраться в том, что там происходило, и нет ли там каких-нибудь надписей.

Помощник конюшего изумленно уставился на принцессу – у него челюсть отвисла.

– Вы в своем уме? – в ужасе выдавил он. – Вы хотите, чтобы я спустился в эту дыру? Это уже ни в какие ворота не лезет!

– Почему же, Пимфид, все проще простого – сбегай за веревкой! Ты же не хочешь, чтобы я над тобой смеялась?

Послышался скрип подошв, тяжело ступавших по щебню. Мэдук и Пимфид испуганно обернулись: на фоне свинцовых туч возник угрожающий силуэт. Пимфид резко вдохнул и забыл выдохнуть; Мэдук открыла рот и забыла его закрыть.

Темная фигура приблизилась – Мэдук узнала главного палача Зерлинга. Палач остановился, слегка расставив толстые ноги и заложив руки за спину.

Раньше Мэдук видела Зерлинга только издали, но даже на расстоянии от его присутствия мурашки бегали по спине. Теперь палач стоял рядом и смотрел на нее сверху вниз, а принцесса с трепетом взирала на него снизу вверх. Вблизи Зерлинг производил не менее устрашающее впечатление. Человек грузный и мускулистый, он казался почти приземистым, несмотря на внушительный рост. Его мясистое лицо, окаймленное спутанными черными волосами и черной бородой, отличалось необычным коричневато-багровым оттенком. На палаче были панталоны из мятой черной кожи и черный холщовый камзол; лоб почти закрывала натянутая на уши черная кожаная шапочка. Зерлинг переводил взгляд с Мэдук на Пимфида и обратно:

– Что вы тут делаете? Здесь творятся пытки и казни, здесь не место для детских забав!

Мэдук ответила ясным, хотя и дрожащим голосом:

– Мы сюда не играть пришли.

– Ха! – слегка откинул голову назад Зерлинг. – Как бы то ни было, принцесса, рекомендую вам немедленно удалиться.

– Я не могу уйти, пока не найду ответ на свой вопрос.

– И что же вас так интересует?

– Я хочу знать, что случилось с моим отцом.

Зерлинг поморщился в некотором замешательстве:

– Кто был ваш отец? Я что-то не припомню.

– Конечно помните! Он любил мою мать, принцессу Сульдрун. За это король приказал бросить его вот в эту яму. Если отец еще жив, может быть, он отзовется и скажет, как его зовут. Тогда я смогу умолять его величество о снисхождении.

Палач вздохнул и печально усмехнулся:

– Можете звать сколько угодно, день и ночь! Вы не услышите в ответ ни шепота, ни вздоха.

– Значит, он умер?

– Его опустили в темницу давным-давно. Там, в одиночестве, человек быстро теряет волю к жизни. Там холодно и сыро, там остается только сожалеть о своих преступлениях.

Мэдук смотрела на отверстие колодца, горько опустив уголки губ:

– Кто он был, как он выглядел? Вы не помните?

Зерлинг бросил тревожный взгляд через плечо:

– Замечать что-нибудь, спрашивать о чем-нибудь, помнить кого-нибудь – не мое дело. Я рублю головы и верчу ворот, растягивая сухожилия. Но когда вечером я прихожу домой, я становлюсь совсем другим человеком. Поверите ли, не могу даже курице свернуть шею!

– Все это замечательно – но каким был мой отец?

Зерлинг снова опасливо оглянулся:

– Пожалуй, лучше было бы ничего не говорить – тем более что ваш отец позволил себе немыслимый проступок…

Мэдук прервала размышления палача почти плачущим голосом:

– Я не могу так думать! Если бы он не позволил себе этот проступок, меня не было бы на свете.

Зерлинг моргнул:

– Вопросы такого рода выходят за рамки моей компетенции. Я уделяю все внимание тому, чтобы правильно выдергивать кишки и затягивать петли. Королевское правосудие по определению обсуждению не подлежит. Должен признаться, в данном случае суровость наказания меня удивила: казалось бы, достаточно было отрéзать наглецу нос и уши, да еще хорошенько вздуть плетью напоследок.

– Меня она тоже удивляет, – отозвалась Мэдук. – Вы говорили с моим отцом?

– Не помню никаких разговоров.

– Как его звали?

– Никто не озаботился спросить. Прислушайтесь к моему совету, принцесса: забудьте об этом!

– Но я хочу знать, какая у меня родословная. У всех есть родословная, а у