Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

и близких общений с епископом! – утверждал он твердым голосом, не допускавшим противоречий.

Я пытался было рассказать о достойных епископах в России, но монах находил другой довод.

– Ну, там, в России, – все другое… А вы в Греции живете, поэтому здесь нужно держать ухо востро, особенно в отношении Константинополя!

Некоторые его замечания были весьма существенны. Когда мой друг стал ссылаться на то, что говорят о сотворении мира различные ученые и вообще наука, то отец Христодул строго оборвал его:

– У нас один есть авторитет – Священное Писание. Как в нем написано, это и должно считать основой нашего мировоззрения! А ученые рано или поздно придут к тому, что все их теории – обычные выдумки тщеславного безбожного ума. А все, что сказано в Библии, – несокрушимая истина!

Были у нашего благодетеля и другие ревностные суждения – он сильно превозносил монашество и считал его выше священства:

– Возьмите, например, первые века монашества, патерас: в монашеских общинах вообще не существовало иереев! Они все являлись приходящими священниками, потому что служили по субботним и воскресным дням, а также праздникам, и уходили. Даже сейчас на Афоне есть кельи, скажем, Герасимеев, в которой Герондой является монах, а послушники у него – иеромонахи. У священников больше шансов поскользнуться и лишиться чина, а монашеского чина никто не может лишить!

Несмотря на наше уважение к отцу Христодулу, отношения между нами продолжали ухудшаться. Особенно после поездки в Дивеево с отцом Агафодором, которого он взял в качестве своего переводчика. Там их разногласия достигли крайней степени и они вернулись из России полностью поссорившимися. На Каруле они положили друг перед другом земные поклоны, вслед за ними трижды сделал земные поклоны отцу Христодулу и я, пытаясь их примирить. Наш сосед даже троекратно облобызал меня в знак полного примирения, но больше дружеских отношений у нас уже не было. Охлаждение между нами стало настолько заметным, что монах уже не приходил к нам в гости и не звал к себе на беседы.

За время их отсутствия мы с Ильей залепили герметиком швы на ржавой крыше нашей каливы и, купив зеленую краску, покрасили ее. Этой же ночью поднялся такой ураган, что у нас сорвало несколько листов и даже толстое старинное железо на калибке послушника завернуло в рулон. Пришлось снова чинить обе крыши и придавливать их тяжелыми камнями. Тем временем известие о том, что трое русских поселились на Каруле достигло и Кавказа. На Афон паломником приехал помощник и послушник игумена Прохора из Ново-Афонского монастыря. Он прожил у нас неделю, попросившись переночевать, ютясь в тесной комнатке у отца Агафодора. Затем стал располагаться у него надолго, пока тот не взмолился, прося его, в свою очередь, подыскать себе другое место из-за тесноты и духоты в нашей маленькой каливе. Пытаясь подсказать послушнику правильное решение, я принялся говорить ему о воле Божией, которую сначала нужно узнать через старца. Он вспылил:

– Да это я и без вас знаю и сам могу любому рассказать! Что вы меня учите? Я сам вас всех научу!

Побродив по Афону, он вернулся на Карулю и с благословения отца Христодула занял одну из разрушенных келий на внутренней Каруле. Впоследствии он принял постриг где-то у зилотов-раскольников в греческом монастыре на материке.

Самым неожиданным оказался приезд архимандрита Пимена с друзьями – русским генералом и московским предпринимателем Крутовым. Подивившись нашей скудости и бедности, они поддержали нас деньгами. На эти средства мы купили смолу и ароматные масла для ладана, а мне – крепкую палатку для гор. В утренних беседах за чаем мы ближе узнавали друг друга. Предприниматель, которого звали Сергей, делился своими переживаниями.

– Понимаете, батюшка, вот что удивительно: когда я лежал в реанимации, а врачи изрезали меня всего, чувствовал, что умираю. А молитва во мне была такая, что той благодати, которую я тогда ощущал, до сих пор даже самой малости не чувствую, хотя много молюсь и причащаюсь…

– Это точно! – подтвердил генерал. – В самых-то передрягах и вспоминаешь о Боге!

– Теперь и деньги появились, достаток во всем, а чего-то все равно не хватает… – продолжал Сергей. – Говорят мне батюшки: надо, мол, пожертвования делать! Я согласен, надо жертвовать. Но вот что вижу… Жертвую много, а радости и благодати не ощущаю…

– А на что вы жертвуете, Сергей? – спросил я.

– На разные церковные программы для народа, на восстановление монастырей и храмов…

– А если просто помочь какому-нибудь больному или бездомному?

Мой вопрос озадачил его.

– Так это же нужно с ними возиться! А так я отчислил деньги в какой-нибудь фонд – и спокоен…

Генерал с предпринимателем уехали затем в Русский монастырь, а отец Пимен остался на Каруле, желая разделить с нами постническое житие и устроившись в моей комнате. Уединение и тишина ночных молитв в стасидии над обрывом восхитили его. А литургии в Троицком храме, построенном русскими монахами Феодосием и Никодимом, привели его к идее: издать рукописи этих подвижников об Иисусовой молитве,