Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

– Стремись не в рай, стремись к спасению, которое пребывает за пределами райских обителей – это Сам Христос! Познаешь Христа, и все остальное приложится к этому… – старец многозначительно посмотрел мне в глаза. – То сердце приходит к духовной свободе, к совершенной свободе от помыслов, которое во Христе делает себя свободным от всяких помышлений о вещах мира сего. Какие там ремонты, какие там заботы и попечения и тому подобное? Бог Сам все устроит, а ты молись и делай! Ум, не имеющий никаких мыслей, и сердце, не имеющее никаких привязанностей, сливаются воедино и обретают Христа с помощью Святого Духа. Поистине, патерас, думать о вещах мира сего – неблагодарный труд… Вспоминая огонь, не согреешься, потому что это огонь мира сего, пустой, привременный. Вспоминая Бога, сердце все становится огнем, ибо это огонь Небесной Любви, огонь Небес и попаляет в душе все мирское…

Мы помолчали. Морской ветер крутил и разбрасывал по причалу сухие листья платана.

– Геронда, меня временами борют страсти, и я рассеиваюсь, как ни собираю себя в молитве.

Я ждал слово молитвенника, и оно оказалось строгим:

– Если мы, молясь, то и дело впадаем в страсти и в отвлечения ума, то этим самым предаем Бога, и тогда не помогут ни поклоны, ни четки! Даже если мы будем молиться тысячу лет, но невнимательно и впадая в страсти, ничего не достигнем… Любой помысел, любая страсть – это коготь сатаны, крючок смертного мира, который затягивает нас в греховное состояние.

– А как же помысел о Боге? – спросил я, запутавшись в понимании точного смысла его слов, переведенных отцом Агафодором. – Разве он не ведет к Нему?

– Помысел о Боге – это не Бог, это дьявольский подлог. Можно сколько угодно думать о Боге и это нисколько не приблизит нас к Нему. Покаянная молитва – вот путь к Богу, патер! Внимание в молитве означает устойчивость этого молитвенного покаяния. Ум постоянно соскальзывает со внимательного сосредоточения в молитве, как железный шар с острия иглы. Возвращать его туда снова и снова – это путь его обуздания и спасения во Христе. Восковой шар прочно держится на острие иглы и уже не падает. Так и ум, умягченный благодатью покаяния и слез, уже никогда не покидает Христа, никогда не теряет внимания…

Уже не дожидаясь моих вопросов, старец продолжал:

– В евангельских заповедях мы противодействуем грехам, не позволяя себе совершать их, размышляя о дурных последствиях подобных поступков – это дело новоначальных в вере. В стяжании непрестанной молитвы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», что является духовной практикой опытных монахов, мы преображаем наши греховные состояния в добродетели, замещая дурные душевные состояния прямо противоположными: гнев преображается в любовь, чревоугодие – в воздержание, сребролюбие – в щедрость, похоть – в целомудрие. В непрестанной же молитве мы стяжаем благодать, а с нею – безстрастие, через которое приходим к священному безмолвию – исихии. Это есть дело совершенных, возводящих душу в «горняя, где Христос сидит одесную Бога».

– А как мы узнаем, преодолели мы рассеянность ума или нет, Геронда? – в заключении спросил я, взглянув на моего друга.

Тот взмок от напряжения, стараясь быстро переводить вслед за старцем.

– Проверка своего молитвенного состояния в период молитвы состоит в том, что ум становится подобен спокойному морю во время штиля, а в период после молитвы – в том, порабощают ли наш ум помыслы или нет. Как Господь усмирил Галилейское море, сказав: «Умолкни, перестань!» – и сделалась великая тишина, так и благодать умиротворяет бунтующий ум и смиряет его.

– Благословите, отче Харалампие, и простите, что утомил вас вопросами! – попросил я прощения у старца, видя, что он утомлен. – Можно к вам еще приходить, если это возможно?

– Ничего, ничего, главное, чтобы вы исполняли то, что говорит духовник, – усмехнулся Геронда и надел свою старую шляпу. – А приходить, приходите, Бог благословит! Только всех своих «товарищей» оставь навсегда за порогом кельи, патер!

– Каких товарищей, отче? – не понял я.

– Помыслы, говорю, помыслы оставь, понимаешь?

– Теперь понял, Геронда! Благословите, – я наклонился, целуя его натруженную руку.

– Отче Харалампие, а если, к примеру, ум ленится на Иисусову молитву, что делать? – последний вопрос задал отец Агафодор, помогая старцу подняться и подавая ему скамеечку и удилище.

– Держи молитвенное правило по книгам, пока сердце не согреется, а потом переходи на четки…

Мы попрощались с духовником, который старческой походкой вошел в ворота монастыря. Щедрый и гостеприимный монах Дионисий, чадо старца Харалампия, нагрузил нас продуктами в монастырской кухне и поделился за чаем своими скорбями, наш друг-иконописец был печален: порядки в монастыре менялись на суету и попечения, невзирая на молитвенный устав, учрежденный старцем. На Карулю мы отправились пешком. Монах долго смотрел нам вслед, как мы уходим по тропе: нас сопровождали распростертые в синеве крылья парящих чаек – непременная принадлежность афонских морских просторов.