Хороший сын - Роб ван Эссен

чувствуешь, что не имеешь ни малейшего желания подбирать в разговоре слова попроще или ржать над шуточками, которые тебе кажутся намного более сюрреалистичными, чем остальным.

Так, например, в какой-то момент они завели привычку во время перерыва на кофе незаметно подбрасывать друг другу в чашку мини-дилдо, маленькие эрегированные члены из розовой резины. Провернуть такое можно было, только когда намеченная жертва ненадолго отвлекалась или куда-то отходила (если человек читал газету или разговаривал с соседом либо пошел в туалет); когда же он, ничего не подозревая, подносил чашку ко рту, все, пытаясь не рассмеяться, дожидались момента, когда он обнаружит, что именно поднялось со дна и осторожно поцеловало его в губы. В дни увлечения этой игрой за нашим столом то и дело раздавались взрывы грязной брани и хохота, но я чаще молча удивлялся: например, зачем производители делают такие маленькие пенисы, которые легко можно скрыть в средних размеров чашке кофе? Наверное, они продавались в рассчитанных на туристов магазинчиках в центре, но сложно было представить, как мои молодые товарищи по работе (всем нам было около двадцати) заходят в сувенирную лавку, чтобы купить такую штуковину, с их-то во всеуслышание заявляемым отвращением к гомосексуалам и анальному сексу. Запакуйте, пожалуйста, это подарок; не думаю, что они просто беззаботно клали его в карман. Со временем игра с маленькими фаллосами стала еще разнузданнее. Их стали доставать из чашек и перекидывать в другие, кофе при этом расплескивался на пластиковые столы и заливал переполненные пепельницы (курили почти все; если не тормозить, можно было за кофейный перерыв успеть выкурить сразу две сигареты), работница кафетерия ворча приходила вытирать стол тряпкой, а из-за других столов на нас косились мужчины и женщины, получившие высшее образование (в университете или на Высших курсах архивного дела) и с кем у меня, несомненно, было бы гораздо больше общего, чем с непосредственными коллегами, если бы я закончил школу и пришел сюда лет на пять позже. Да, в этом все и дело, я оказался здесь слишком рано: бросив школу, я победил время, но зато потерял контакт со своими людьми, потому что за любое путешествие во времени приходится платить.

Облегчением стало появление Леннокса спустя два месяца от начала моего годового контракта. Поначалу он почти ничего не говорил и лишь наблюдал за игрой в микродилдо, улыбаясь уголком рта. Если фаллос попадал в кофе к нему, это его забавляло, но, выуживая кусок резины из чашки, он умудрялся сохранять дистанцию; я тоже пытался отстраниться, оказавшись в подобной ситуации, но мне это удавалось гораздо хуже; и еще он улыбался своей спокойной улыбкой, такой же, с которой отвечал на вопросы про нос. Нет, он не боксер, да, таким родился. Но несмотря на то, что боксером он не был, отсутствие переносицы в любом случае делало его похожим на бойца, и поэтому до него никто не докапывался и ему не приходилось делать ни малейших усилий, чтобы занять место в иерархии. Меня нет-нет, да и обзывали «профессором», но по отношению к Ленноксу таких шуточек не было, хотя он, в отличие от меня, окончил гимназию и поэтому имел, по сути, более полное образование, чем я. Он играл в шахматы, и я тоже, и когда мы это выяснили, то стали частенько устраиваться друг напротив друга на табуретках в коридорах дальних запасников, за складной доской Леннокса, установленной на нужную высоту при помощи архивных документов. Иногда мы играли и во время перерывов, прямо посреди разборок за дилдо-столом, хотя приходилось, конечно, следить за тем, чтобы короля или ферзя ненароком не подменили на ярко-розовый член.

Де Мейстер тоже работал с нами уже месяц, но его время наступит позже, сейчас он пока только обращал на себя внимание своими увлекательными рассказами о том, что вытворял, будучи подростком, которые оказались истинной правдой, как потом выяснилось из газет и книг, вышедших после того, как его останки, замурованные в бетон, выловили из Рейна; а сейчас мы еще сомневались в правдивости его слов, из-за чего он стал ко всякой истории из прошлого присовокуплять заверение, что клянется могилой своей матери. Из-за чего, в свою очередь, среди участников дилдо-игр распространилась привычка при любом намеке на недоверие возмущенно кричать: клянусь могилой матери Де Мейстера, но только если сына этой самой матери поблизости не было, потому что Де Мейстер был высоким и сильным парнем, с которым не хотелось связываться. От игры в маленькие члены он не особо приходил в восторг, и кофе его по большей части оставляли в покое.

В те годы Амстердамский городской архив располагался еще на Амстелдейк, в кирпичном здании девятнадцатого века, служившем ранее ратушей присоединенного к городу муниципалитета, здание было квадратным в основании, в стиле неоренессанс, с нарядной белой колокольней по центру крыши. По бокам от него за прошедшие несколько десятилетий были построены дополнительные помещения для неуклонно растущей массы архивных документов. Вокруг этих зданий строились новые запасники, и именно этому проекту мы, пацаны с дилдо-стола, были обязаны своим временным трудоустройством. Из большого количества молодых безработных, которых общество при помощи пособий оберегало от бомжевания и голодной смерти, примерно каждый месяц отбирались кандидаты, чьей задачей было всячески способствовать передислокации документов, вызванной строительством все большего числа огромных складов для набиравшей объем лавины бумаг, столь обязательных к сохранению для потомства. Эти временные рабочие места оплачивало правительство; приобретенный нами за год работы по контракту опыт должен был способствовать тому, что мы почувствуем прилив сил и мотивацию, чтобы самостоятельно отправиться на поиски и монетизировать приобретенные навыки на рынке труда.

Теперь, когда благодаря строительству новых запасников освобождалось место в здании на Амстелдейк, появилась возможность перевезти в главное здание те архивы, которые за десятки лет накопились в разных, больших и маленьких, складских помещениях по всему городу. Многое из этого нужно было заново инвентаризировать, рассортировать и упаковать. Но сначала документы нужно было перевезти. Это были лучшие дни того года: когда меня с еще каким-нибудь трудоустроенным (предпочтительно Ленноксом) и архивариусом отправляли на микроавтобусе забрать где-то в городе старый архив. Архивариусов для этого дела было несколько, но обычно мы сопровождали человека по имени Йохан Янсен, которого мы с Ленноксом прозвали Йоханом Штраусом за то, что он всегда так по-страусиному серьезно и быстро вышагивал. Направлялся ли он в запасники, чтобы поставить на место документы, которые посетители брали в читальном зале, спешил ли во время перерыва за второй чашкой кофе, он всегда чеканил шаг по направлению к цели, как пьяница, который издалека заметил, что в рюмочной уже опускают ставни. Нам виделся небольшой триумф и, возможно, даже доказательство нашего превосходства в том, что наши коллеги по дилдо-столу, никогда не изучавшие историю музыки, тут же переняли придуманное нами прозвище.

Йохану Штраусу было лет тридцать, и нам, двадцатилетним, он казался почти что старым. Он не был похож на обычного архивариуса, длинные черные волосы, усы и борода делали его скорее похожим на скульптора или даже поэта. Но обычных архивариусов в архиве практически и не было: во время одной из поездок Йохан объяснил нам, что все слушатели Высших курсов архивариусов, которые были не такие, как все, хоть в выборе одежды, хоть в политических взглядах, хоть в сексуальных предпочтениях, устраивались в Амстердам, так что обычные, ничем не примечательные архивариусы доставались остальным городам страны.

За исключением нашей последней поездки, у меня остались только приятные воспоминания о тех временах, когда мы ездили куда-то втроем. За те десятки лет, что прошли с тех пор, во время прогулок по Амстердаму я не раз останавливался и думал: ого, а ведь здесь мы с Йоханом и Ленноксом перетаскивали весь архив с чердака. Мы выезжали обычно с утра, колесили, как мне кажется, по всему городу, хотя вряд ли мы за день совершали более одной экспедиции. Микроавтобус был старый и дряхлый, к тому же муниципальный, так что можно было не бояться лишней вмятины; весь город был тогда утыкан столбиками, которые еще назывались «амстердамчики», въехать в такой было обычным делом. Йохан возил с собой засаленный фолиант размером с телефонный справочник, в который были внесены адреса всех архивов, ввиду нехватки места в главном здании на Амстелдейк разбросанных по всему городу,