Случайный дар - Александр Шкурин

довольный детский голосок произнес:

– Какое у тебя чудесное мыло, оно так хорошо пахнет ландышами. Можно я возьму его себе?

Мыло было самое дешевое, но я благоразумно промолчал, и сказал, что может взять не только это мыло, но еще пару кусков такого мыла.

После купания девочка осторожно присела на постель. По этому случаю я застелил чистую штору. Она стала запихиваться вперемешку хлебом и конфетами, запивать молоком и довольно урчать:

– Как вкусно!

Изредка влажно поблескивали глаза, пахли ландышами неровно обрезанные курчавые черные волосы, мелькал длинный семитский нос, яркие губки открывали мелкие острые зубки.

Тут неожиданно подало голос мое подсознание:

– Юрок, да ты латентный педик. Сам посуди: девочку помыл, переодел в чистое, накормил конфектами (черт, откуда выплыло это устаревшее название конфет), теперь осталось разложить на постели и попользоваться. Да-а-а. Не замечал. Какой хитрый оказывается. Все притворялся, якобы отцовские чувства испытываешь. Никогда не было у тебя отцовских чувств!

Я возмущенно поперхнулся:

– Я – не педик, даже в мыслях не было, да и девочка, это просто глюки…

– Да, глюки сидят и трескают конфекты, – едко перебило подсознание.

– Заткнись, – грубо посоветовал я. – Если бы хотел, давно разложил и попользовался. Наоборот, я отодвинулся, чтобы дать ей место.

– Экий ты стеснительный, сейчас заплачу, – опять едко подкололо подсознание.

– Хватит, не искушай меня без нужды12, – закончил я, а то перекрою кислород.

– Как? Сам себя задушишь? Так вместе наденем деревянный бушлат.

– Давно пора, – жестко обрезал я.

– Какой ты мерзкий,  – примирительно пробурчало подсознание, – поболтать с тобой нельзя. Скучно мне, скучно.

– Не надо мной издеваться.

– Все, молчу, молчу, – подсознание заткнулось и больше не тревожило меня.

Я вздохнул, мое подсознание в чем-то право, хватит сантиментов, не кисейная барышня, а битый и тертый жизнью старый бомж, хех-хс, с философским уклоном.

Девочка  болтала ногами, и конфетные обертки, одна за другой, падали на пол. Она спохватилась: «я сейчас уберу», но я махнул рукой, бросай, у меня так «чисто», что от десятка оберток еще чище не станет. Завтра подберу.

Когда девочка наелась, она печально вздохнула:

– Я пойду. Ты хороший, но мне скучно с тобой. Я бы хотела поиграть с кем-нибудь из детей. Но  боюсь, чтобы меня не выдали. Я не хочу умирать.

У меня перехватило горло от жалости, но я промолчал. Она осталась в своем времени, и не надо ее ни в чем переубеждать и говорить, что немецкие фашисты давно кончились. Она не поверит. В ее мире война будет всегда. Тут я вспомнил, что в первом подъезде живет мальчик-инвалид, примерно одного возраста с Басей. Он подволакивал ножку и с трудом говорил. У него была чудесная улыбка. Добрая, открытая. Еще детская улыбка. Я не понимал его мать, которая видела, за какого синяка замуж выходила. Теперь этот мальчишечка всю жизнь будет искупать пьяный грех синячного папашки.

Мальчишечка точно будет рад Басе. Я рассказал ей о мальчишке. Подумал и добавил про чудесную улыбку. Бася подскочила:

– Я пойду к нему.

– Беги, только не забывай навещать меня. Тебя всегда будут ждать хлеб, молоко и конфеты.

Девочка прощально махнула рукой и вновь слилась с тьмой, из которой появлялась.

Больше ко мне Бася не приходила.

Как-то раз ко мне пришла мать мальчишечки и принесла тарелку супа и пару котлет. Я удивленно воззрился на нее, но она молча повернулась и ушла. Давно я не ел такой суп, а котлеты! Таких нежных мясных котлет я давно не ел. В магазинах котлеты из растительного мяса. Дрянь, но студенты их берут нарасхват, очень дешевые, из гороха с запахом мяса.

Я сделал обычный круг по городу, и теперь сидел на лавочке возле сарая. Летний день заканчивался. Вокруг сновали соседи, торопясь закончить дела и успеть к вечерним телепередачам.  Я же включу свет и буду дочитывать «Звезду рассвета». Повесть мне понравилась. Особенно глава о Сюзи, подруге Джимми Моррисона. Интересно, рай такой, каким его описал этот писатель? Я бы хотел бродить по райским лесам и пить самогон из одуванчиков, закусывать мальвазией, и под каждым кустом находить стол и дом.

Приехал Саня-толстяк со своей фифой, что живет с ним ради больной сестры. Каждый раз, когда вижу эту фифу, жалею, что нет рядом какой-нибудь женской писательницы, которой бы продал идею романа. Сюжет об этой фифе оброс массой подробностей, что придумал бессонными ночами. Дамы-читательницы бы слезами обливались.

Фифа неожиданно подошла и поздоровалась со мной.

Я недоуменно воззрился на неё. Ох, и красива чертовка! Точеные черты лица, длинные светлые волосы. Умеет Саня-толстяк подбирать себе красивых девок. Мои бабы были попроще и не такие красивые. Что ей от меня надо? Обычно санины девки меня в упор не замечали.

Фифа представилась:

– Меня зовут Лена.

– Очень приятно. Меня зовут…, впрочем, неважно как меня зовут.

– Я хочу с вами поговорить, – девица вперила в меня пристальный взгляд серых глаз.

Не люблю, когда на меня так смотрят, но стало интересно, о чем хочет поговорить эта фифа? Я прикинул одно к другому и чуть не рассмеялся, когда понял, о чем пойдет речь.

– Внимательно слушаю.

– Я знаю, что Александр прислушивается к вашему мнению. Я хочу выйти за него замуж.

(Точно! Я был прав! Девица решила охмурить Саню-толстяка, сесть ему на шею и свесить ножки. Этой  фифе палец в рот не клади, доведет Саню-толстяка до обширного инфаркта, и станет безутешной наследницей. Я не сторож13 ему, но фифе помогать не буду.)

Красивая девица Лена продолжила:

– Мне нужно, чтобы вы поддержали меня, – девица приспустила топик, обнажив ложбинку между белых грудей. – Я в долгу не останусь.

Чтобы ее чары подействовали сильнее, она погладила меня по щеке и облизала губы. Пальчики у нее были прохладные и язычок многообещающий, но многолетнюю дружбу я не готов продать за мимолетные услуги даже такой великолепной шлюшки.

– Становись раком, – буркнул я.

– Что? – не поняла красивая девица Лена.

– Становись. Раком, – раздельно повторил я.

Лицо девицы пошло пятнами, словно ей залепили пощечину.

– Хам! Ублюдок!

– К вам услугам, – я поклонился в кресле. – Всегда готов вам помочь.

Красивая девица Лена фыркнула и пошла к подъезду, играя ягодицами в крошечных шортах. Загорелая спина изображала искреннее презрение к вонючему бомжу, не оценившего её чистых возвышенных помыслов.

Я еще раз поклонился ей вслед. Бедный Саня-толстяк, не выдержать ему напора этой фифы. Точно окрутит.

– Юрок, Юрок! – раздался хриплый задыхающийся голос.

Ко мне, переваливаясь, как утка, подошла полная рыхлая женщина, с неровно выкрашенными рыжими волосами, на которых был наброшен черный платок. Это была соседка по дому, недавно похоронившая мужа. В молодости она была очень хорошенькой, а сейчас глаза бы мои на нее не глядели. Она любила приложиться к бутылке, а после смерти мужа частенько была под мухой. Большой зеленой мухой. Мы с детства жили в этом доме, поэтому она одна из немногих, кто еще помнит