Случайный дар - Александр Шкурин

исстрадалась, по ночам не сплю, давление зашкаливает, сердечко из груди готово выскочить. Перед продавцом стыдно, договорилась, но дочку ослушаться не могу.

– Тогда слушай мой план, и не забудь, повиноваться безоговорочно! Чтобы не случилось! Когда покупатель-то придет?

– Через недельку.

– Вот и хорошо. Потренируемся, чтобы хорошо получилось.

Честно, я переживал, но с другой стороны, ничего криминального точно делать не буду. Мои предыдущие мысли были навеяны  бившимся в падучей Достоевским и милейшим, образцовым американцем Капрой, обожавшим черный юмор,  и его бесподобным  фильмом про мышьяк и старые кружева4.

Через недельку Мария Петровна вдруг взвыла аки сирена:

– Петенька, счас придет покупатель! Что делать, что делать?

Старушка от страха совсем забыла мои наставления. Хорошо. Повторим.

Я  начал приказывать:

– Первое. Закрыть дом на ключ.

– Второе.  Придвинуть кровать к окну.

– Третье. Переодеться в чистое белье, черные чулки, темное платье, белые тапочки.

– Четвертое. Лечь на кровать, закрыть глаза и затаить дыхание.

– Ой, зачем так? – всполошилась Марья Петровна.

– Затем, – туманно ответил я. – Слушать и повиноваться!

Старушка точно выполнила мои указания: переоделась, легла, закрыла глазоньки, скрестила руки на груди и затаила дыхание.

Я мысленным взором облетел бабульку. Ни дать, ни взять вылитая покойница, а как из окна-то хорошо видно! Теперь осталось ждать покупателя. Будем надеяться, увидит бабульку на смертной одре и сбежит от страха, позабыв об авансе.

Ждать оказалось недолго. Явился покупатель, дядька лет под пятьдесят, с брюшком, седые волосы коротко острижены, вислоносый, с пытливыми глазками.

Я рассчитывал, что дядька, увидев мертвую старушку, опрометью убежит, забыв об авансе, но дядька обломал всю малину. Сначала он бестолково тыкался в двери, долго нажимал на кнопку звонка, и тот громко верещал, как кот, которого прищемили за яйца.

Я мысленно посоветовал дядьке уходить, но  тот не внял умному совету, а пошел смотреть по окнам. В одно, второе, и, наконец, увидел милейшую  Марью Петровну, лежавшую на смертной одре. Увидел и застыл, прижавшись носом к стеклу.

– Эй, любезный, насладился зрелищем и беги, бабка померла, дом не продается, – прошептал я, но покупатель опять меня не послушался.

Он стал стучать по оконному стеклу:

– Марья Петровна!  Марья Петровна! Вам плохо? Вызвать скорую помощь?

Я стал кусать губы от хохота, тут добавила старушка, чьи испуганные мысли «что делать-то» заметались у меня в голове.

– Лежать, – прицыкнул я, – лежать!

Бабка послушалась и не пошевелилась, хотя покупатель чуть стекло не разбил, а от его громких криков стали собираться праздные соседи.

– Что случилось-то? – вопрошали они, вытягивая шеи и разглядывая как редкую бабочку мертвую от страха старушонку.

– Так померла, – стал путано объяснять дядька. – Пришел дом покупать, по рукам ударили, на сегодня договорились, а она померла.  Жаль старушку!

– Скорую, скорее вызывайте скорую,  – забегались подружки покойницы.

Я сплюнул от досады. Такую великолепную комбинацию этот глупец испортил.

Марья Петровна жалобно заныла, но я грозно прицыкнул на нее, и та опять затихла.

Приехала скорая, а с ней и участковый Дживад.

Фельдшер со скорой посмотрел в окно и отошел в сторону.

– Ты чего, эскулапий, старушку не спасаешь? – вопросили из любопытствующей толпы.

Фельдшер сплюнул:

– Кого? Померла  – так померла, я трупы воскрешать не умею. Пусть участковый труповозку вызывает.

Участковый сдвинул фуражку на затылок, посмотрел в окно и то же отошел в сторону.

– Почему дом не открываете? – заволновались в толпе.

– Я? – удивился участковый. – Без согласия родственников и их присутствия в дом входить не имею права. Вдруг у старушки миллионы в чулках лежат?

Я понимал участкового, он тертый калач, не хочет на себя брать ответственность и взламывать двери, частная собственность она такая неприкосновенная,  потом отписывайся до пенсии.

– Бюрократы, у нее, кроме облезлого кота  и пенсии,  в доме нет ничего ценного! – закричали в толпе.

Тут еще кот бабкин появился, стал орать истошным голосом, требуя допустить к телу покойницы. Та неожиданно шевельнулась. Толпа шарахнулась от дома и возбужденно – испуганно загомонила:

– Марипетровна, видчиняй!

Бабка хотела встать, но я наорал на нее:

– Куда, лежать до победного! Постоят и разойдутся.

К сожалению,  соседи и не думали расходиться. Вышли пьяненькие близнецы, детки моей покойной возлюбленной Веры. Они прошлись вокруг дома и ловко, толпа только ахнула, выставили шибку в окне, залезли в дом и открыли входную дверь. Первыми туда вошли фельдшер и участковый. Они подошли к кровати, и я вынужденно скомандовал:

– Мария Петровна! Просыпайся, голубушка! Скажи им, что ждала покупателя,  легла и так крепко уснула, что не слышала ничего.

Фельдшер первым подошел к бабке, внимательно осмотрел ее и глубокомысленно заявил:

– Сейчас будем делать трупные пятна, а то покойница – недопокойницца!

Старушка испуганно открыла глазки и мигом повторила мои слова.

– Нет, – повторил фельдшер, кусая губы, чтобы не заржать в полный голос, – был вызов  зафиксировать смерть, так я и должен ее диагностировать. Ложитесь, уважаемая, сейчас будем описывать трупные пятна  и устанавливать причину смерти.

Мария Петровна подхватилась с кровати:

– Какая смерть! Живая, я живая! Совсем не покойница!

Фельдшер повернулся к участковому и с  сомнением спросил:

– Как вы считаете,  я должен указать в карточке вызова, что вызов ложный, «живая покойница», воскресла и отказалась от  медицинской помощи?

Участковый уронил фуражку на пол и, задыхаясь от смеха, еле сумел произнести:

– Брысь отсюда, умник! Как хочешь, так и записывай!

Фельдшер скорчил постную мину и елейным голосом произнес:

– Живая, гмх-ха, покойница, укольчик может поставить? Чтобы ускорился процесс воскрешения?

Участковый побурел от смеха и рухнул на стул:

– Уходи скорее, болтун несчастный, – и уже официальным тоном спросил. – Мария Петровна! Так вы не подтверждаете версию о своей смерти?

Тут уже взвыла от хохота толпа на улице:

– Ох-хо-хо!  Ох-хо-хо!

Многие от хохота бессильно опускались на землю и бились в конвульсиях, и мелким пришлось сбегать по домам и вынести воды, чтобы отпоить болезных.

Мария Петровна обиженно поджала губки:

– Я еще многих переживу.

Несмотря на провал такой изящно задуманной комбинации, я тоже рассмеялся. Как отлично все началось, а этот человеколюбивый покупатель все испортил. Поделом тебе, старый пенек. Ничего, в следующий раз умнее буду.

Я пожелал Марии Петровне долгих лет жизни. Однако придуманная мною комбинация принесла старушке ожидаемый профит: покупатель плюнул и ушел, не забрав аванс.

Разговоров о мнимой смерти хватило обитателям дома на месяц, а за Марией Петровной намертво закрепилась прозвище «Живая покойница». Потом прозвище сократилось до одного слова «Живая».

– Ты еще жива, Живая?

Мария Петровна сначала обижалась на прозвище «живая покойница», но когда прозвище сократилась до одного слова «живая», смирилась и охотно  откликалась на него.

Мария Петровна хороший человек, а после этого случая неожиданно прониклась ко мне доверием и часто подкармливала меня, заносила то тарелку супчика, то пирожок испечет на кефире. Я с благодарностью принимал. Я пенсию не получаю, живу, как птичка, на подножном корму и с благодарностью клюю те крошки, которые перепадают  с барского стола.

Другой случай произошел с близнецами, сыновьями моей первой любовницы. Они выросли и превратились в двух оболтусов, которые не проработали ни одного дня из своей взрослой жизни.

Набить