Случайный дар - Александр Шкурин

таскает в них пачки денег облапошенных клиентов. Никто не поверит, что в такой сумке не переводятся пачки денег.

Саня почему-то стесняется меня, хотя я никогда у него ничего не просил. Он всегда здоровается со мной, а иногда притормаживает, и кладет на колени пятисоточку. Мелкие деньги по нашей жизни, лучше бы юаней подкинул, но и за них  благодарен. Правда, так бывает редко. Жадноват Саня, мог бы тысчонку положить, а лучше повторю, юаней, но, видно, очень стеснителен, прямо до жадности.

Зато могу всегда похвастать, что среди одноклассников не только одни бомжи и пьяницы, есть и выбившийся с местечковой славой адвокат.

Чаще мне подает другой Саня, толстяк, по контрасту с Саней-худым адвокатом. То же мой одноклассник. Он разбогател, у него две машины: легковой Дорф и бусик Уркато. Саня по старинке предпочитает немецкие машины. Мне нравится смотреть на них в солнечную погоду, как сверкающие лаком бока, что одной, что другой машины, испускают зайчики, а какой благородный звук еле сдерживаемой мощи издают их моторы!

Саня-толстяк появляется на улице и нажимает на кнопку пульта. Автомобиль, как и положено огромному породистому псу, басовито взлаивает отключенной сигнализацией, открывает огромные глаза-фары и начинает преданно урчать мотором.

На нем светло-коричневая рубаха навыпуск, серые мешковатые брюки, белые мокасины. На бритом черепе прочно угнездились дорогие противосолнечные очки. Мне таких не носить.

Следом за ним выступает модельной походкой его очередная фифа, однако получается такая походка плохо, асфальт весь выщерблен, в мелких ямках. Саня ступает широко и не задумывается, куда поставить ногу, а его фифе приходится несладко, у нее на ногах босоножки на высоченном каблуке. Сама фифа тонкая, стройная, и на каблуках она выше моего одноклассника на целую голову. На ней малюсенькие белые шортики, едва прикрывающие попу и выгодно подчеркивающие загорелые гладкие ножки. Еще на ней крошечный топик, обтягивающий соблазнительные грудки и позволяющий любоваться плоским животом. Его фифа, как ни странно, натуральная блондинка с длинной гривой распущенных волос. Характер у нее, как недавно жаловался Саня, мерзкий, совсем не нордический. Фифа одаривает меня надменным взглядом, и каждый раз мне хочется брякнуться на колени и униженно попросить прощения, что оскорбляю ее взор тем, что сижу в старой инвалидной коляске, а на мои культи натянуты носки не первой свежести. Зато они «ниваняють»!

Эта фифа у Сани задержалась, живет с ним уже полтора года, обычно он их менял раз в год. Он как-то жаловался, что этим куклам нужно только одно – его толстый кошелек. Я часто видел голодный взгляд этих фиф, которые, едва увидев, как Саня-толстяк мне протягивает деньги, тут же зачисляли меня в смертельные враги. Они считали, что эти деньги просто бездарно выброшены, и они бы нашли им лучшее применние, хотя бы пару колготок купили. Мне нечего сказать Сане-толстяку, у меня таких фиф никогда не было. Последняя блондинка, оказывается, задержалась у него потому, что у нее есть младшая сестра, ее надо лечить, и Саня оплачивает лечение. Какая шикарная тема для женского романа, когда девушка пожертвовала своей невинностью ради дорогостоящего лечения сестры!  Я бы с удовольствием продал этот сюжет какой-нибудь женской писательнице с присовокуплением кучи подробностей, которые готов сочинить (по вечерам и ночам мне все равно нечего делать). Получился бы настоящий бестселлер. Жаль только, что рядом не наблюдается ни одной женской писательницы.

Саня-толстяк, представляя мне новую пассию, всегда спрашивает:

– Ну как?

Отвечаю стандартно, как говорили в те далекие времена, когда были подростками:

– Ябейвдул.

Саня довольно ржет, а как-то пьяни неожиданно оказал  гуманитарную помощь, привел подружку своей очередной фифы. Та чинится не стала, но я почему-то не получил большого удовольствия, хоть подо мной было молодое упругое тело, и девица не строила из себя нецелованную девочку, расстающуюся с невинностью. Наверное, надо чаще тренироваться, тогда и вспомнится былое умение, но Саня-толстяк больше гуманитарной помощи не оказывал, а мне хватало ума не заикаться об этом.

Мои женщины были так давно, что иногда  сомневаюсь, были ли или пригрезились. Но  помню, что когда мне было пятнадцать лет, я на пару с братом намотал на винт  триппер. Его подарила мамина подруга, разбитная и смазливая бабенка. Она была замужем, у нее было двойня, и была слаба на передок. Я ее не виню, муж маминой подруги твердо пребывал в двух ипостасях – или шарился по командировкам, или дома пил горькую. Бабенка только что на стену не лезла. Она часто меняла любовников (их предусмотрительно заводила, когда муж был в командировках, а при появлении на пороге – тут же расставалась).

У Веры, так звали эту бабенку, любовники пошли по нисходящей. Сначала это были нормальные мужчины с деньгами, но с каждым разом их уровень снижался, вплоть до безденежной шантрапы, готовой и у нее урвать кусок пожирнее. Бабенка часто была у нашей матери, и в разгар очередной пьянки мы с братом, перемигнувшись, отвели ее в другую комнату. Из компании, собиравшейся у матери, Вера была самая свежая, среднего росточка, еще не расплывшаяся, как квашня, с  большой грудью и широкобедрая. В вырезе платья была видна соблазнительная грудь, руки приятно округлы, светлые негустые волосы были разбросаны по короткой шее, серые глаза, в которых поселились бесенята, маленький носик и яркие сочные губы. У нее был приятный голос звонкого колокольчика.

В ту пору с братцем мы уже созрели. По ночам, когда было невмоготу, я призывал на помощь Дуньку Кулакову. Дунька была безотказна, но собственный кулак это не маленькие верины пальчики, что иногда, дурачась, взъерошивали мои волосы. Меня бросало в дрожь, с конца начинало капать, я краснел и убегал от нее. С братцем Вера проделывала то же самое.

По ночам я страстно хотел Веру. Братец, то же страдавший от сперматоксикоза, призывал на помощь Дуньку Кулакову, и та с равнодушным видом обслуживала нас двоих. Поэтому в одну ночь, когда Дунька выжала, казалось,  из нас все соки, а нам было  все мало, мы решили попробовать настоящую женщину. Для чего тогда Вера кокетничала с нами?

Для случки мы сдвинули в нашей комнате кровати, и усадили Веру рядом с собой. Она уже была пьяненькой и что-то неразборчиво бормотала. Мы перемигнулись, и стали лапать женщину.

– Мальчики, а что вы хотите? – неожиданно трезвым голосом спросила Вера.

Я обомлел, наш план сорвался, но выручил брат, он грубо сказал: «тебя», и ухватил Веру за грудь.

Та довольно хихикнула, обняла брата и поцеловала, потом повернулась ко мне, и, обняв, крепко поцеловала в губы. Меня обдало густым запахом женского тела. Я грубо сгреб ее в охапку и стал неумело целовать в нос, щеки и губы.

Вера легко отстранилась