Три поколения. Художественная автобиография (первая половина ХХ века) - Гавриил Кротов

– Что ты хочешь, малыш? Проси.

– Благодарю вас, синьор.

– Ну, скажи, какую игрушку ты хотел бы иметь? Мой сын отдаст тебе любую, кроме шпаги и лошадки.

– Если можно, я хотел бы иметь скрипку, синьор.

– Ха-ха. Пожалуйста, мой сын не любит играть ею.

И мальчик ушёл, прижимая к груди драгоценный подарок.

Теперь скрипка создавала ему сказочный мир: вот шумит лес, журчит ручей, поют птицы, вот сказочные гномы стучат своими молоточками и добывают драгоценные камни, вот танцуют феи под звон колокольчиков и ландышей.

Однажды по улице проходил человек. Он был задумчив и ни на что не обращал внимания. Иногда он напевал себе под нос:

– Трам-та-та-там, та-ри-ра-рам… Вот так будет лучше.

Вдруг он остановился. Он услышал музыку. Человек посмотрел на окна роскошного дома, но там была тишина. Музыка слышалась из подвальной комнаты.

Человек вошёл во двор, и музыка помогла ему найти комнату. Он открыл дверь и увидел маленького мальчика.

– Это ты играл, малыш? Сыграй мне что-нибудь.

– Я ничего не умею играть, синьор.

– А что же ты играл сейчас?

– Это я выдумываю для себя.

– Ну, выдумай мне что-нибудь.

Мальчик посмотрел в окно и увидел ноги волов, колёса телеги, услышал скрип этих колёс.

– Можно я это сыграю, синьор?

– Что, колёса?

– Да, синьор.

– Ну, сыграй, только как это можно сыграть?

– А вот послушайте, синьор.

Скрипка передавала скрип колёс, топот воловьих копыт, окрики хозяина и щёлканье кнута.

– А на возу, синьор, нагружены горшки и стучат друг о дружку.

Маленькие кружки звенели, горшки ударяли друг об друга и об огромный кувшин для вина.

– А вот воз поехал с горы.

Кружки и горшки радостно запрыгали, зазвенели бодро и счастливо. Вдруг воз опрокинулся, и горшки покатились под гору. Дзинь-ля-ля! – разбивались кружки. Бум-бам-бом – звенели горшки, разбивая друг друга. Ба-а-ам – раскололся кувшин для вина. Осколки ещё некоторое время тихо звенели и смолкли.

– Мальчик, ты хочешь учиться играть на скрипке?

– Но, синьор, у нас нет денег для этого.

– О, пустяки! Золото легче найти, чем талант. Позови своего папу.

И маэстро взял мальчика к себе. Он учил его грамоте и музыке, воспитывая его, как своего любимого сына. Его спрашивали, почему он столько времени уделяет мальчику, ведь он ему не сын.

– Нет, это сын нашего народа, и он прославит свой народ.

Мальчик перестал быть мальчиком. Он стал великим маэстро. Даже короли были рады, если он соглашался играть им. Люди звали его «наш маэстро».

И вот ему исполнилось пятьдесят лет.

В этот день отовсюду ему присылали поздравления и подарки. Подарки он раздавал детям бедняков.

Вечером он вышел из номера гостиницы в столовую. Ужин ему подала молодая девушка, которая хорошо знала чудака-маэстро. Глаза её были опухшими от слёз.

– Синьорина, я стал стариком, но всё же весел. Как же можно плакать, если вам ещё долго жить даже до двадцати лет. Или Чезаре больше не любит вас? Этого не может быть! Где он найдет такую, как вы, ведь ангелы так редко спускаются на землю.

– Ха, синьор, вы шутите, а что мне мои года, если Чезаре берут в армию и ему нечем откупиться. Ведь нам и за десять лет не скопить тысячу песет.

– Тысячу песет можно найти, а молодость и красоту не найдёшь. Ба! Вот несут ещё подарок. Посмотрим, не лежит ли в нём ваша свадьба.

Посыльный поставил сверток на стол. Маэстро развернул сверток, в нем лежали… деревянные сабо. В сабо была вложена записка:

«В день Вашего пятидесятилетия я случайно обнаружил сабо, которые валялись в комнате, где Вы жили в детстве. Пусть они напомнят Вам о том, кто Вы есть».

Дон Мигуэль дель Алонсо

Маэстро опустил голову.

– Боже мой, как зло посмеялись над вами, синьор…

Маэстро поднял голову и улыбнулся.

– Что ты, милая синьорина. Нам прислали тысячу, несколько тысяч песет. Вот они.

И маэстро постучал сабо друг о друга.

– Не унывай, птичка. Никого не пускай ко мне, пока я не выйду сам.

И маэстро закрылся в своей комнате.

Целую неделю пробыл он у себя, забывая про еду, про сон и отдых. Девушка подавала ему кушать в приоткрытую дверь и с тревогой прислушивалась к тому, что делается за дверью. А там слышалась не музыка, а шум столярных инструментов.

Через неделю маэстро вышел в столовую.

– Ну, как, синьорина, ваш Чезаре жив? Где он?

– Он здесь, синьор.

– Чезаре, беги к хозяину театра и скажи, что я хочу видеть его.

– С радостью, синьор, выполню любую вашу просьбу.

– А теперь, девушка, подай лучшей еды и лучшего вина. Я выпью за человека – не за того, каким он родится, а за того, каким он может стать.

Хозяин театра поспешил явиться.

– Я хочу дать концерт, – объявил маэстро.

– Вы делаете меня счастливым! А как счастлива будет публика!..

– Концерт будет только для аристократии. Цена билета – сто песет, количество билетов – сто штук.

– Я не узнаю вас, маэстро. Вы всегда любили народ.

– Значит, в данном случае это будет не любовное свидание. Вот текст афиши.

– Маэстро здесь… Вы, очевидно, ошиблись…

– Нет, это ошибся Дон Мигуэль дель Алонсо.

– Но тут написано, что будет исполнено на сабо…

– Да, это так.

– Оригинально, но…

– Они заплатят за сабо не тысячу, а сотни тысяч песет.

Билеты были распроданы заранее. Желающих было больше, чем билетов, и их перепродавали по 250—300 песет. Зато в зале находился цвет аристократии.

Каждая пьеса маэстро награждалась бурей аплодисментов. Наконец, был объявлен последний номер. Зал замер в напряжении.

– Синьоры, в день моего пятидесятилетия один из породистых невежд решил подшутить надо мной и прислал мне мои сабо, которые я носил сорок лет тому назад. Вот один из них… Да, они некрасивы и, смею вас уверить, неудобны для того, чтобы носить на ногах. А теперь посмотрим, что можно сделать из этих сабо. И он вынул новенькую скрипку.

– Из второго я сделал скрипку и сыграю вам гимн человеческому разуму…

– Чезаре, вот это мой вам свадебный подарок. Это – откуп от военной службы, а это поможет вам свить гнёздышко. И не стыдитесь носить сабо.

Скрипка пана Шило

Однажды под вечер Ганя заглянул в комнату Яна, но сразу заметил, что Яну не до него. Он был чем-то сильно встревожен. Между Яном и Шило шёл разговор, смысл которого Ганя понять не мог. Ян о чём-то просил, настаивал, горячился. Шило широко шагал по комнате, наконец, он остановился, глянул в высокое окно и что-то резко крикнул Яну. Тот поспешно кинулся к постели, вынул из-под изголовья чемодан и открыл его, осторожно взял из футляра скрипку и бережно, как спящего ребенка, подал её пану Шило. Тот поспешно схватил скрипку. Его белые, длинные пальцы судорожно пробегали по струнам, пробуя настройку, потом он приложил скрипку к плечу и придавил её острым подбородком. Он долго глядел куда-то вдаль невидящими глазами, словно видел что-то громадное сквозь эти серые стены. Вот его рука медленно подняла смычок, тихонько коснулся струн, и тихий, чистый звук разрезал тишину.

Скрипка плакала.

Была ли это музыка? Нет. Казалось, что плачет человек, потерявший всё, обречённый на муку. Музыка не только задевала слух, но электрическим током проходила по телу, захватывала дыхание, вызывала жгучие скупые слезы. Нет, это было какое-то волшебство, злая пародия на музыку-спутницу радости и веселья.

Пожарники, сидевшие на лавочке возле каланчи, первые прекратили смех, подошли к окну камеры и замерли в недоумении. Остановилась какая-то кухарка, потом чиновник, студенты, и вскоре около окна собралась толпа. Здесь были офицеры и аристократы, рабочие и купцы, грузчики и солдаты.

Музыка неожиданно прекратилась на высокой ноте. Шило резко положил скрипку на стол и бросился на кровать. Его костлявые плечи судорожно вздрагивали. Ян приказал Гане идти домой и кинулся к своему товарищу.

Через несколько дней местная аристократия уговорила пана Шило дать концерт. Он долго не соглашался. Наконец дал согласие сыграть несколько вещей по своему выбору. Полицмейстер, проводивший переговоры, принял эти условия, поблагодарил Шило и ушёл. У входа его ждали дамы и представительные мужчины.

– Господа, пан Шило согласился дать концерт.

Ян Веселый взял с собой Ганю, и они пошли в дом дворянского собрания. Ян вместе с другими музыкантами сидел в оркестровом месте. Ганя с любопытством рассматривал роскошно одетую публику. В передних рядах сидели знатные люди города, сверкая звёздами, эполетами, драгоценностями. Зал был переполнен. Но вот раздвинулся занавес, и на сцену вышел Чёрный человек. Он показался Гане ещё более мрачным и зловещим. На тёмном фоне сцены, с которым сливался фрак, резко выделялись лицо, руки, белый треугольник манишки, цветок хризантемы.