Катастрофа - Сергей Протасов

Они замолчали. Гена долил пива и посмотрел на Таню так, словно это ее судьба должна была сейчас решиться. Вопрос словно сам собой переходил из абстракции в реальность, и Таня с интересом смотрела за страданиями любимого мужа.

– Я бы украла! – неожиданно для всех и для себя решительно выдала она. Мужчины резко обернулись к ней. – Пусть меня посадят! Я готова пострадать ради Геры.

Она действительно готова, и никакие заповеди не смогут ее остановить. Уверенность в своей правоте и в красоте своего самоотверженного поступка светились в ее огромных глазах. Еще бы, отдать свою молодую жизнь, сломать собственными руками судьбу ради любимого человека, которого между тем она лет пять назад даже не знала. Если и есть в таком поступке какой-то смысл, то это высший, необъяснимый смысл, граничащий с бессмыслицей, глупостью, что всегда является необходимой составляющей настоящего подвига. Ей даже стало себя немного жаль, и эта сладостная жалость добавила наслаждения к предполагаемым страданиям.

Герман держал паузу, раздумывая, как бы уклониться от прямого ответа. Особенно теперь, когда жена вмешалась и спутала карты.

– По моему мнению, человека от животного отличает не только способность передвигаться на задних лапах, и не способность не падать, когда на этих лапах каблуки по пятнадцать сантиметров. И даже не сознание его отличает как таковое, а наличие убеждений, принципов, императивов, если угодно, позволяющих измерять и корректировать свои поступки в сложных жизненных ситуациях. Когда требуется принять тяжелое решение, совершить действие, в котором заложено противоречие, человек сверяет его с убеждениями, и, если решение противоречит им, он отказывается так поступать вне зависимости от последствий. Это единственный индикатор. Только так можно сохранить себя и избежать преступления перед собой и перед обществом. Я убежден, что, если все люди станут поступать только по законам, в том числе и религиозным, в мире наступит порядок и благоденствие.

– А как же гуманизм, любовь, ответственность? – радостно вступил Геннадий. – Мне кажется, что Танечка ближе к этим понятиям. Конечно, она поступила бы так, как только и может поступить любящая женщина: эмоционально и преданно. Однако если приглядеться и попробовать простроить ситуацию дальше, то получается все не так просто, как ты представляешь, Гера. Предположим, ты не стал брать денег, скажем жестче – красть. Что дальше? Любимый человек, лишенный средств на лечение, умирает на твоих глазах в страшных муках. Ты остаешься один на один с собой, гордый и принципиальный, но ты же человек – и начинаешь терзаться, страдать, обвинять себя в бессердечии и так далее. Ты постепенно понимаешь, что больше уже не можешь жить с этим раздавившим тебя грузом. Родственники, опять же, как-то неодобрительно смотрят на тебя и преследуют одним и тем же вопросом: «Как ты, мужчина, взявший на себя ответственность, мог допустить трагедию? Чистеньким решил остаться?» Сам факт того, что ты жив, а любимого человека больше нет, и все из-за принципов, которые никто не оценит, обесценивает и твою жизнь, лишает ее минимального смысла. Ты больше не сможешь быть счастлив и спокоен, никогда! И неизбежно приходишь к выводу об искуплении. Смерть? Монастырь? Что выбрать? – Гена глотнул пива, зацепил кусок мяса и выдавил на него кетчуп. Герман поднялся и стал вылезать из-за стола. – И враг бежит, бежит, бежит!

– Человеку в туалет нужно, – пробурчал Герман. – Накачают пивом, а потом издеваются. Не расходитесь без меня.

– Как поживаешь, Танюша? – Гена ласково смотрел на жену друга, когда Герман скрылся в доме. – Отлично выглядишь. Всё красивее и красивее с каждым годом. И как это тебе удается – повернуть время вспять?

Таня почувствовала, как у нее накаляются уши. Совершенно банальный, даже пошлый комплимент достиг своей цели.

– Это любовь моего мужа так действует, – с вызовом ответила она.

– Я так и думал, – нежным тихим голосом продолжал он. – Везунчик. Мы напоминаем героев фильма «Офицеры». Помнишь? Сентиментальная история о дружбе и любви.

– Конечно, – быстро ответила Таня, хотя фильма такого не помнила. – Ой! Герман возвращается.

– Нагулялся? – Гена поежился: похолодало, пора было перебираться в дом. – А Таня говорит: «Десятый час ночи близится уже, куда-то Герман запропастился. Чего его все нет?» А он – вот он ты. Давайте, ребята, в тепло перейдем.

Они за несколько раз перенесли остывшую еду на кухню. Гена разогрел шашлык в микроволновке и снова подал на стол.

– Так что, mon cher ami? Вернемся к прерванному разговору?

– Конечно, – без особого энтузиазма ответил Герман. – Итак, я взял деньги.

– Ты их украл, похитил, кинул кого-то, обманом выкрутил. Но спас дорогого тебе человека. Он жив, здоров и весел, однако тебе придется сесть в тюрьму на годик-другой. А как ты хотел? За преступление нужно отвечать. Ты сядешь, но как ты сядешь? Красиво и гордо сядешь, с почетом! Прокурор и судья тебе посочувствуют, прослезятся и учтут. Братва по достоинству оценит твой подвиг, даже петушиный угол будет тебе аплодировать стоя. Ты в авторитете. Любимый человек будет вечно молить за тебя Господа. Потом, года через полтора, ты по УДО вернешься и много-много лет будешь счастлив, окружен заботой и уважением. Даже сделанные на зоне татуировки показать будет не стыдно. В процессе отсидки выяснится, что тот, кого ты обокрал, сам вор и подлец, к тому же толстый, лысый и с запахом изо рта. Он денег не считал и планировал просадить их в казино. Аккурат ту самую сумму. Настоящее животное, но он уже сидит за взяточничество в особо крупных размерах и за рассматривание детской порнографии. Выходит дело, совесть твоя чиста. Экспроприация экспроприаторов получилась. Всё вроде бы верно. Всё да не всё! Закон-то ты нарушил, через принципы перешагнул, попутно наступив себе на горло. Вот такая история.

– Тяжелый выбор, признаться. Принципы как бы есть, но жить по ним непросто. А отказываться от них – себя не уважать, – серьезный Герман помрачнел, медленно и тяжело выдавливал из себя слова. – Да, брат, трудный выбор. И все-таки в этой ситуации, совсем не простой ситуации, человек должен оставаться человеком, и я, скорее всего…

– Если человек собрался жить строго по заповедям, – Гена решил избавить друга от мучений, – никогда не нарушать церковных законов и мирских, он, скорее всего, должен постричься в монахи и обосноваться в монастыре, причем в отдельно стоящем ските, проверив перед тем документы на собственность земли, источник доходов на постройку скита, чтоб не зашквариться. Тогда он отвечает только за себя, не имеет, где украсть, а если украл, то не имеет, где продать. Можно сказать, искушений нет – и ответственности за других тоже. Жизнь не может его поставить перед подобным выбором. Красота! Конечно, есть свои неудобства: отсутствие женщин, развлечений, строгий распорядок дня, скудное питание, постоянные посты, немодная одежда, – но кристальная чистота совести гарантирована. Грехи если и есть, то, по нашим меркам, мелкие, от которых можно спастись, например, капустой, как говаривал старик Карамазов. Но когда вдруг все захотят жить строго по заповедям, как ты мечтаешь, планета опустеет. Сначала народ повалит в монахи, чтоб избежать искушений, потом поумирает, поскольку прокормить имеющееся в наличие человечество первобытным трудом затруднительно, а значит, продуктов не будет, опять же постепенно прекратится воспроизводство людей по понятным причинам. Я ставлю вопрос так. Или ты живешь строго по заповедям и законам и никогда, ни при каких обстоятельствах их не нарушаешь, даже в помыслах, даже на миллиметр, на грамм. Или ты в принципе не можешь себя считать честным человеком, не погрешившим против своих убеждений, когда хоть чуть-чуть где-то вышел за рамочки. Если так мерить, то честных просто нет. Есть другие, и таких много, кто предпочитает считать себя честными, укрывшись за дырявыми принципами и законами. Эти-то и есть самые страшные люди на земле. Страшнее даже, чем воры и бандиты. Как тот, упомянутый выше румяный лейтенант НКВД, который составляет расстрельные списки потому, что так приказал начальник, что это допускает закон и требуют высшие, неизвестные ему, но великие, цели государства. Этого требует присяга, наконец! Он движением пера убил моих давнишних родственников, потому что они попали в определенную категорию граждан, и их, граждан, не хватало до выполнения плана по району. Убил и пошел в кассу за премией, потом повел в пятый раз свою крашеную жену и упитанного розового ребенка на идеологически выверенную, но авангардную картину «Октябрь», где с обожанием вглядывался в фигуру почти аутентичного Вождя. Потом они ели мороженое и пили сельтерскую. И никаких тебе угрызений.