Катастрофа - Сергей Протасов

Она оторвалась от окна и посмотрела на Германа своими огромными лучистыми зелеными глазищами. «Ты же, конечно, будешь только рад, любимый?» – беззвучно спрашивала она его. Герман перехватил этот взгляд и подумал: «Какая же она красивая! Столько в ее взгляде благодарности. Понимает, как непросто дается наше сегодняшнее благополучие. Это нервы, огромный труд и, наверное, все-таки способности. Она верила в меня, и всё начинает сбываться. Мой нежный ангел-хранитель! Она очень красивая. Были бы мы дома, я бы отвел ее в спальню…» Он ощутил сильное желание и игриво подмигнул ей. Мол, понимаю, вот приедем на дачу – и тогда!.. Они оба сидели в наушниках, и у каждого в голове звучала своя музыка.

Напротив молодых на диванчике две бабушки не умолкая говорили друг с другом с самого начала поездки, то есть больше сорока минут. Лица обеих выражали искренний интерес. Говорила больше женщина с невероятного цвета, смесь алого и багрового, короткими волосами, завитыми на лбу. Ее собеседница была в бейсболке, из-под которой топорщились непослушные, черные как смоль и тоже короткие, волосы, и бусах с крупными, размером с перепелиное яйцо, бусинами. Обе были в спортивных костюмах, ярко накрашены и выглядели, как и положено выглядеть активным женщинам за шестьдесят, – умопомрачительно.

«Я всегда был уверен, что необходимость круглосуточно выглядеть модно – это от неуверенности в себе, – поймал себя на мысли Герман, разглядывая забавных старушек. – По-настоящему цельному человеку, полностью поглощенному своим делом, нет смысла модничать, да и сил на это не должно оставаться. Я видел такие экземпляры среди ученых университета. Неопрятный профессор, неопрятностью только подчеркивая свою гениальность, удивляет коллег и студентов нестандартными решениями и новыми пятнами на пиджаке, но пользуется при этом непререкаемым авторитетом и уважением. Нет разницы, в чем ты сделал великое открытие – в трениках или во фраке. Видимо, с возрастом приходит мудрость, и человек очищается от всего лишнего и от комплексов, приближаясь к совершенству, – усмехнулся он сам себе. – И эти две леди – доказательство тому, что чем дальше человек уходит от совершенства в обывательском представлении, тем ближе он к нему в категориях духовных».

«Я вышел – духовный, а вернулся – мирской, и мог бы пропасть, ан нет – не пропал», – пропело в его наушниках. Герману стало любопытно, о чем же эти леди так увлеченно говорят, и он снял наушники.

– Ты же знаешь, Тома, я проработала всю жизнь, – напористо говорила огненная бабушка. – И на заводе работала, и в институте. Заработала пенсию аж семь тысяч. А как прожить на семь тысяч, когда квартплата дорожает, продукты, глянь, почти вдвое подорожали? А лекарства? В нашем возрасте без лекарств уже только в гробу хорошо. Одежда пенсионерам нужна? Обязательно, мы же не в Африке живем.

– Не говори, – подтвердила бабушка в бусах. – Если бы не Колина военная пенсия, не знаю, как жили бы.

– А я одна живу, причем в Подмосковье, и мне приходится работать. Езжу на работу в Москву, чтоб как-то прожить. Тяжело уже, а что сделаешь? В нашем городке работы нет. Ничего не сделаешь. Хорошо хоть работа есть в Москве. Чем мы прогневили Воробьева? Теперь подмосковных пенсионеров лишили льгот на проезд в Москве, а это четыреста рублей в месяц. Для меня это деньги, для него, наверное, нет. Говорят, нас таких миллион.

– Нашли на ком экономить. Всю жизнь работали, света белого не видели. После войны уж как тяжело приходилось, так и детей рожали и воспитывали. Заработали на спокойную старость, а нам говорят: пора помирать, много вас что-то развелось, пенсионная система не выдерживает.

– Я смотрела новости про Грецию, так там пенсионеры получают восемьсот евро, – огненная бабушка задумалась. – Это сколько же на наши?

– Тысяч пятьдесят.

– А доллар сейчас сколько? – огненная обратилась к Герману. – Молодой человек, почем нынче доллар-то?

– Рублей шестьдесят, но в Греции евро.

– А евро?

– Где-то семьдесят или больше.

Бабушка в бусах быстро подсчитала:

– Семью восемь – пятьдесят шесть. Пятьдесят шесть тысяч на одного.

Обе потрясенно замолчали. Герман надел наушники.

«Какое счастье, что я больше не в этой партии малоимущих граждан, – он с удовольствием зажмурился от попавшего в глаза луча солнца. – Можно жить, развиваться, заниматься наукой, не думая, как дотянуть до получки и почему так все несправедливо. Словно взлетел над будничным миром, отряхнул все бренное и ненужное и готов посвятить себе чему-то большому. Если мне уготована неординарная судьба, соответствующая моим способностям, я просто не должен тратить силы на эту возню. Обязательно следует себя проявить на работе, выложиться полностью, закрепиться на этом плацдарме и двигаться выше. Это счастье – делать то, что любишь, в чем разбираешься, за хорошие деньги и с надеждой на перспективу».

                                       ***

Со дня на день должны были начаться занятия. Лекции предстояло читать по кратким методическим материалам, разработанным неизвестными Герману авторами и утвержденными Управлением. Это была серия репринтных брошюр, аналогичных по исполнению университетским методичкам к лабораторным работам. Материал изложен скупо и сдержанно, конспективно. Все методички объединялись планом проведения занятий для нескольких групп. План предполагал полную занятость с утра и до вечера, при редких переездах между адресами. Перемещения по городу обещаны на служебном автомобиле с водителем. Герман за неделю разобрался в материале, доложил Игорю Владимировичу, и тот остался доволен. Неделя методической работы воплотилась в перечень предложений, которые также нашли одобрение куратора. Герман подсознательно чувствовал перспективу.

Буквально вчера его вызвал в кабинет Дмитриев и попросил помочь:

– Герман Сергеевич, у тебя сейчас есть время, будь добр, посмотри эти материалы по политологии, – он передвинул по столу в направлении Германа стопку свежих методичек. – Тут твоей подписи нет, и формально ты не должен принимать в разработке участия, но мне нужен свежий глаз. Я вижу, у тебя получается. Любые вопросы отмечай карандашиком или стикером и передавай мне пособия по мере готовности. Ну, потом уже я проверю.

– Я понял, Игорь Владимирович, сделаю.

– В ноябре выходишь на предзащиту, я договорился. Недели через две поезжай в университет, подпишешь бумаги и заберешь работу. Автореферат готовишь?

– Готов практически.

– Хорошо. Рецензенты, оппоненты намечены?

– В общих чертах.

– Понятно. Обращайся к Горовому, проректору по безопасности, он в курсе, поможет тебе. Если его не будет – найдешь Краснова. Вопросы?

– Спасибо, я понял.

– Лучшая благодарность – самоотверженный труд. Вот так. Давай, работай по плану.

– Есть!

Воспоминания вчерашнего разговора наполняли его осознанием собственной силы и уверенностью. Убежденностью в правильности всего, что он делает.

Сегодня он спокоен и намерен отдыхать. Хорошенькая Таня слушает свою девичью музыку. Автобус, раскачиваясь на ухабистой сельской дороге, подъезжает к дачному поселку.

                                            4

Герман считал Геннадия незаурядным человеком, умным и успешным. Вся их троица – Герман, Геннадий и Димитрий, который эмигрировал в Америку несколько лет назад, – хорошо училась в школе, держались они вместе тогда и поддерживали отношения до сих пор. Гена закончил автодорожный институт, работал в сфере продаж автомобилей, быстро продвигался и сейчас занимал должность начальника отдела по продажам автомобильной рекламы в одном из крупных рекламных агентств. Он был недолго женат, но развелся, оставив жене с ребенком квартиру и переехав на постоянное место жительства на родительскую дачу, которую обустроил для круглогодичного проживания. Последние года два они стали созваниваться реже, но традиция один раз в год приезжать на шашлыки осталась.

Через забор, представляющий собой сетку рабицу, издалека хорошо просматривался хозяин дачи. Обнаженный по пояс Гена мелькал возле дымящего мангала, в нескольких шагах от которого под брезентовым тентом виднелся пластиковый стол. На краю стола Герман разглядел сиреневую кастрюлю, видимо с мясом, пакеты, видимо с овощами, и неизменный приемник. Все верно – шашлык за Геной, напитки за Германом. Традиционно Герман отзвонился, когда автобус преодолел переезд, и к приходу гостей угли подходили к нужной температуре.

За все время знакомства (дружбой это назвать не получалось) с Геннадием Ивановым они ни разу не поссорились, даже ни разу не повысили голос друг на друга. Хорошо зная обстоятельства личной жизни своего товарища, нередко помогая, в том числе и деньгами, они сохраняли какую-то незначительную дистанцию, которая не позволяла перейти к фамильярности. Тон их общения всегда оставался уважительным и ровным. Манера разговора иногда содержала некоторую встречную иронию, иногда становилась жесткой, но не теряла взаимного живого, душевного интереса. Обычно Геннадий много говорил, рассуждал, привычно находя в Германе терпеливого слушателя и искусного оппонента. Нередко их диалоги напоминали интеллектуальную дуэль, за которой с удовольствием наблюдала Таня.