Катастрофа - Сергей Протасов

– Я понял, – ответил сникший Герман гудкам отбоя в трубке.

                                         ***

Игорь Владимирович вовсе не разочаровался в Германе. Раздражение – это так, игра для повышения тонуса. Дать понять, что расслабляться не надо и ошибок здесь не прощают. Он опытный человек, много видел новичков, и практически все они не сразу привыкали держать язык за зубами. Герман Дмитриеву понравился – толковый, серьезный. Разберется. Может быть, и стоит жути нагнать, быстрее пойдет процесс адаптации.

Аспирин медленно снимал спазмы, голова продолжала болеть, но уже не раскалывалась. Практически каждый день в течение последнего полугодия, кроме дней совещаний у руководства, Дмитриев приезжал на работу с больной головой. Звание подполковника и полагающийся к нему служебный автомобиль с персональным водителем он получил четыре месяца назад. С этого момента уже не надо было думать о возможных проблемах с ГИБДД, и он стал выпивать почти каждый день. От тоски, от несправедливости жизни, находя в алкоголе анестезию от назойливых и жгучих мыслей.

Дети давно жили отдельно, жена постоянно лежала в больнице по поводу онкологического заболевания. Была еще и любовница, которая регулярно выносила мозг. Но встречаться с ней он недавно прекратил – просто не мог ее видеть. Жизнь на глазах теряла смысл и приносила одни страдания. Ни высокая зарплата, ни власть, ни служебный «мерседес» и большой кабинет не могли примирить Игоря Владимировича с постоянным ощущением содеянной им неисправимой подлости. Дело было не в любовнице как таковой, женщины на стороне появлялись у него и раньше. Просто все так совпало. С этой женщиной он познакомился до того, как обнаружилась болезнь супруги. Знакомство под напором интеллекта, тонкого юмора и достаточных финансовых возможностей Дмитриева скоро переросло в устойчивую, необременительную связь. Он делал все аккуратно, как всегда, никто ничего не подозревал, да и сейчас жена об этой связи не знает.

Потом у жены появились признаки недомогания (в детали входить мы не будем), она обратилась в медицинский центр. Последовали госпитализация и четкий диагноз. Он и подумать не мог, как всегда в таких случаях бывает, что это опасная стадия и предстоящее лечение носит, скорее, условный характер и может принести только отсрочку страшного, неизбежного приговора. Шок для всех родных, близких и коллег. Она уже несколько недель находилась в частной клинике в Израиле и чувствовала себя стабильно. Лучше, чем до Израиля. Возможно, потребуется операция, но после нее станет либо намного лучше, либо намного хуже. Результат наверняка никто предсказать не может, хотя, по словам врачей, некоторые шансы есть. Теперь она вернется домой только после операции.

Страх сжимал горло, когда он представлял ее возвращение. Дом навсегда покинула радость. Оба воспринимали внезапную трагедию как наказание, пытались объяснить себе произошедшее старыми грехами. Ей пришлось копаться в себе, и она нашла объяснения. Ему копаться было не надо. Он сразу понял, что это наказание за измены, за двойную жизнь, за бесконечные вранье и предательство. Он всегда любил ее и мог не изменять, не должен был изменять, но странная внутренняя потребность что-то такое себе доказать, жажда каких-то обязательных мужских приключений толкала его на поиски уступчивых и безнравственных женщин.

Видимо, когда Господь хочет наказать особенно страшно, он наказывает через страдания близкого грешнику человека, дает грешнику возможность увидеть мучения любимого, безвинного, родного существа и почувствовать свое бессилие. Дает время осознать свои грехи, прочувствовать всю глубину падения и невозможность что-то изменить. Когда полным раскаянием уже нельзя ничего искупить – сделать так, словно ничего и не было. Он всегда был уверен, что если никто не знает, то вроде как этого и нет.

Практически вся его немаленькая зарплата уходила теперь на лечение, он не жалел ничего, но понимал, что этого уже недостаточно, что уже поздно, что можно купить отсрочку, но выздоровления жены и счастья купить не получится. Он, полный сил мужик, метался, стремясь сделать все для нее, но больше, чем оплачивать лечение, он ничего придумать не мог.

Каждый вечер после работы, позвонив жене, расспросив о том, что было за день, и пожелав спокойной ночи, Игорь Владимирович доставал французский коньяк и напивался, полагая, что так наказывает себя. Из его глаз текли пьяные слезы, он шептал слова и раскаяния, и любви, глядя в стену перед собой. Раньше он думал, что все находится в его руках. Так быстро место гордости занимает осознание своей ничтожности.

Жена оказалась сильнее него и даже сильнее своей болезни. Она воспринимала приближающуюся, неотвратимую и скорую смерть как технический переход в другой мир. Как продолжение жизни, но в каком-то неизвестном ей пока, измененном виде. Словно она продолжит наблюдать за любимыми людьми откуда-то со стороны, возможно с неба, хотя так буквально религиозные догмы она не воспринимала. Держала себя ровно, с пониманием принимала процедуры и болеутоляющие, старалась успокоить родных, настраивалась на операцию.

Дети выросли и стали самостоятельными, так что свою миссию она считала выполненной и ожидала теперь ухода, проводя время за чтением религиозной литературы. Это ее спокойствие совсем добивало Дмитриева. Он словно больше не был частью ее жизни. А был ли раньше? Тем временем она медленно угасала, а вместе с ней угасал и он.

                                           3

Конец сентября в этом году радовал ясной и аномально теплой погодой. С понедельника синоптики обещали похолодание и возвращение к климатическим нормам, но сегодня просто лето.

Чета Талинских в воскресенье на автобусе ехала на дачу к школьному приятелю Германа. Это был один из двух людей, кого он мог с некоторой натяжкой назвать другом. Они решили, что на автобусе в последний раз – и следующая поездка будет уже на автомобиле. Герман получил вчера первую, невероятно огромную, зарплату, и тучи разошлись, засверкало солнце, и, как утверждал тесть, еще и грибы полезли с нечеловеческой силой. Они ехали сидя вдвоем у окошка, каждый в своих наушниках, и улыбались друг другу, дороге, погожему дню и пассажирам. Они были счастливы.

«Как же хорошо на душе, – думала Таня. – Красиво. Кое-где деревья уже окрасились „в багрец и золото“, прохладно и солнечно. Обожаю такую погоду». Душа ее последние дни ликовала и пела негромким, но несмолкающим голосом – Герман принес огромную кучу денег и обещал приносить вскоре еще больше. К сожалению, в связи с секретностью его работы они стали меньше разговаривать, и она уже не вполне понимала его. Чем он живет и что его тревожит или радует? Но он оставался таким же внимательным и нежным, и она чувствовала себя счастливой. Мир вокруг искрился самыми яркими цветами, ужас вечного безденежья вдруг отступил и растворился, словно его и не было. Грустные женские песни любимого ею Стаса Михайлова только подчеркивали состояние обретенной с недавнего времени постоянной радости, которой не было конца.

У нее появилось много свободного времени. Хотелось жить и очень хотелось ребенка. Одна из одноклассниц Татьяны недавно выложила фото с дочерью в соцсети. Под фото подпись: «Знакомьтесь, это Даша! Вест 3780, рост 52. Я счастлива!!! 10 марта». На изображении смешные круглые глаза малютки и светящиеся трогательной нежностью, умилением и счастьем глаза матери. Выражение этих глаз с искоркой преследовало теперь Таню постоянно, и ее новый, окрашенный нежным розовым светом мир нуждался теперь в ее ребенке. В чудесной девочке, которая внесет гармонию в Танину душу, наполнит ее существование тем особым смыслом, который известен только женщине.

Ей уже казалось, что финансовое благополучие наступило как бы само собой, и оно не могло не наступить, потому что хочется, пора, невозможно больше жить без ребенка. Она представляла себе постоянно шевелящуюся и пищащую, очаровательную кроху, связанную с ней необъяснимой связью, ради которой хочется пожертвовать всем. Той связью, которая только и может быть смыслом жизни и объяснением всего. Как она прикладывает ее к груди, купает, пеленает, смотрит на нее с бесконечной нежностью. Как она покупает ей самые качественные, красивые и дорогие вещи. Сейчас все можно купить, были бы деньги. В современной нарядной коляске выгуливает дочь в своем дворе, и знакомые женщины с завистью провожают ее взглядом. И это всё возможно, нужно только поговорить с Германом, а он хороший, он обязательно согласится.

Она оторвалась от окна и посмотрела на Германа своими огромными лучистыми зелеными глазищами. «Ты же, конечно, будешь только рад, любимый?» – беззвучно спрашивала она его. Герман перехватил этот взгляд и подумал: «Какая же она красивая! Столько в ее взгляде благодарности. Понимает, как непросто дается наше сегодняшнее благополучие. Это нервы, огромный труд и, наверное, все-таки способности. Она верила в меня, и всё начинает сбываться. Мой нежный ангел-хранитель! Она очень красивая. Были бы мы дома, я бы отвел ее в спальню…» Он ощутил сильное желание и игриво подмигнул ей. Мол, понимаю, вот приедем на дачу – и тогда!.. Они оба сидели в наушниках, и у каждого в голове звучала своя музыка.