Мемуары - Александр Ромашкин

"Рейнхард, дружище, ты гонишь!" Я с серьезным видом слушал историю о неравном воздушном бое с французами, а бесцеремонный Мюллер, которому еще лучше была известна биография нашего начальственного собутыльника, позволял себе мерзко хихикать, пуская пузыри в пивную кружку. Наконец, и я не выдержал и усмехнулся уголком рта - и в этот самый момент коварный Мюллер неожиданно спросил меня, прерывая рассказ Гейдриха:

- Ну и как ты, Вальт, трахнул русалочку на озере Пленер?

Я от такой беспардонной наглости поперхнулся пивом, а Гейдрих сильно побледнел.

- Мужики, что это значит? - спросил я как можно беззаботнее.

- Во-первых, я тебе не мужик! - позеленел от злобы Гейдрих. - А во-вторых, Генрих по моей просьбе подсыпал в твое пиво яд, и если ты во всех подробностях не расскажешь, что вытворял на озере с моей женой, то умрешь в страшных му... - от волнения он не смог докончить фразы.

- А если расскажу? Умру быстро? - попробовал отшутиться я.

- Тогда я прощу тебя и дам тебе противоядие, - хмуро заявил мой босс.

Он явно брал меня на испуг. Не стал бы он всерьез травить меня при Мюллере! Хотя, черт его знает, на что способны обманутые мужья в приступе ревности - сам я и не такое вытворял. Как бы то ни было, больше всего меня волновало то, как к моим развлечениям отнесется мой настоящий начальник, тот, который на Лубянке, ведь рано или поздно, дойдет "сигнал" о моем "моральном разложении" и до него. Делать было нечего: я сделал вид, что поверил Гейдриху, и дал ему слово, что больше никогда не подойду к его жене. Он по инерции все еще настаивал на подробностях, но Мюллер уговорил его сдаться и заказать мне "бокал противоядия" - огромную рюмку мартини. Так я предал Любовь. А это почти то же самое, что предать Родину.

Другой малоосвещенный в мемуарах момент - сотрудничество Мюллера с советской разведкой. Та книга писалась по горячим следам, и нельзя было разглашать все подробности, связанные с его работой против фашистов, поскольку могли пострадать завербованные Мюллером люди, его бывшие подчиненные, которые теперь работали против Англии, Франции и Америки.

Начну издалека: в начале 1943 года при активном участии шефа гестапо была разгромлена "Красная капелла", советская разведсеть, действовавшая на всей территории германской империи, от Норвегии до Пиренеев и от Атлантики до Одера. Берия был так взбешен этим неслыханным провалом наших агентов, что тут же собрал коллегию НКВД, которая вынесла Мюллеру смертный приговор. Единственным человеком, который мог реально осуществить его, был я. Безопаснее всего было отравить Мюллера какой-нибудь гадостью из коллекции чекистского токсиколога академика Муромцева, но Центр и слышать не хотел про такой простой способ ликвидации, неумолимо настаивая на расстреле. Делать было нечего, пришлось идти на риск.

Весной 1943 года в средневековом замке в австрийских Альпах проходило совещание атташе по делам полиции в иностранных государствах. Как обычно, днем делегаты заседали, а вечером вволю расслаблялись, предаваясь обильным пиво-вино-шнапсовым возлияниям. На третью ночь Мюллер так напился, что мне пришлось тащить его на себе в его комнату.

Представился удобный случай: во всем замке не было ни одного трезвого человека, включая официанток и горничных, которым ради смеха в тот вечер сделали спиртовую клизьму, и никто не был в состоянии заметить что-либо подозрительное до наступления утра. К тому же, толстые каменные стены в апартаментах Мюллера наглухо изолировали всякий шум - хоть из пистолета пали, хоть из ружья, хоть из мортиры.

Прислонив Мюллера к стене и придавив его дубовым столом, чтобы не упал, я окатил его холодной водой из кувшина, и когда он пришел в чувство, зачитал ему приговор коллегии НКВД. Мюллер смотрел на своего палача с нескрываемым интересом, особенно когда я стал искать пистолет, которого у меня с собой не было... Стыдно признаться, но я был тоже сверх меры пьян и потерял свое оружие в саду, когда вместе с остальными "атташе" палил по фазанам.

- Ну и как же вы будете меня убивать? - серьезно спросил Мюллер.

- Я тебя... да я тебя... я тебя голыми руками задушу, фашистская гадина!

Я набросился на Мюллера и принялся его душить, он в ответ стал душить меня. Через пять минут изнурительной борьбы мы уже оба еле дышали.

- Ладно, - прохрипел посиневший Мюллер. - Твоя взяла. Да отпусти ты!

Набросился, как дурак какой-то! Ну зачем вам меня убивать? Лучше я на вас работать буду. Мне же цены нет... Шеф гестапо - кремлевский агент, не хило, а?!

- Хм... Действительно, не хило, - согласился я, ослабляя хватку. - А не обманешь?

- Нет, слово... Э-э... Ну чем тебе поклясться, дурья твоя бошка? Ты пойми, брат, мне эти нацистские чистоплюи, гиммлеры-шлиммлеры, уже поперек горла стоят. Буржуи они, вот кто! А я из низов поднялся, сам всего добился, без папиной помощи. Папа у меня нищим был, вот... А я в полиции простым сыщиком с облав начинал. Не по мне нацизм этот сопливый, слишком много детской мистики, патриотического сюсюканья и демократических компромиссов. Я привык везде напролом идти, как вы, коммунисты. Хочу быть несгибаемым ленинцем, понял?

- Ну ты, блин, даешь! - искренне восхитился я, от изумления переходя на русский язык. - Завтра... Нет, уже сегодня доложу наверх о твоем историческом решении и подам на апелляцию. Все будет зер гут, не турбуйся!

Берия нашел в себе мужество по достоинству оценить смелый шаг Мюллера и добился для него замены смертной казни на пожизненное заключение с отсрочкой приговора до окончания войны. Трудно переоценить все то, что Мюллер сделал для России... Точнее, то, что он не сделал, поскольку основная его заслуга заключалась в саботировании работы гестапо. Почти невероятно, но факт: начиная с середины 1943 года гестапо не разоблачило ни одного советского агента на территории Германии! Советы не остались в долгу и избавили Генриха от суда. Он умер в начале 50-х годов на даче в Переделкино от сердечного приступа, употребив слишком много ледяной водки после бани. В последний путь его провожала жена Нона, студентка ВГИКа, дородная красавица (Мюллер не признавал мелких женщин).

Когда к началу 1944 года фюрер почувствовал что-то неладное в работе своей тайной полиции, он решил устроить Мюллеру взбучку и вызвал того на ковер. Имея совершенно скудное образование и едва умея складно писать, Мюллер был прекрасным психологом, поэтому когда Гитлер стал орать на него, он не стал оправдываться, а сам в ответ обложил фюрера отборным матом, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов, щелкнул каблуками и с криком "Гитлер капут!" удалился. Несчастный Адольф был так шокирован выходкой "строптивого баварца", что на три дня потерял дар речи.

Но и когда к Гитлеру вернулся голос, он наказал Мюллера лишь тем, что перестал приглашать его на званые вечера и приемы. Здесь нужно заметить, что у Гитлера была одна существенная слабина в характере: он не мог, как Сталин, сурово карать своих соратников. Видно, сказывался "синдром Рема". 30 июня 1934 года, в "ночь длинных ножей", фюрер жестоко расправился со своим бывшим другом и единомышленником, командиром штурмовых отрядов. Дальнейшее поведение Гитлера говорит о том, что его всю оставшуюся жизнь преследовали угрызения совести за свою чрезмерную жестокость: с той злополучной ночи вплоть до покушения на него 20 июля 1944 года фюрер не покарал ни одного из своих сподвижников, хотя и было за что. Бесхребетность Гитлера в отношении людей, с которыми он был знаком лично, до крайности развратила верхушку третьего рейха. В буквальном смысле слова каждый делал все что ему заблагорассудится и ни за что не нес ответственности. К примеру, рейхсмаршал Геринг, который отвечал в третьем рейхе за вывоз культурных ценностей с оккупированных территорий, открыто грабил имперскую казну, за что и получил прозвище "короля спекулянтов". Зная об этом, Гитлер не доверял Герингу серьезных дел - только и всего. Опальный рейхсмаршал утешился тем, что приобрел в северных окрестностях Берлина роскошную виллу, назвал ее в честь своей первой жены "Каринхалле" и устроил в ней художественную галерею, мало чем уступающую по богатству Прадо или Уффици.

В то время как любое слово Сталина ловилось на лету и немедленно претворялось в жизнь, указания Гитлера на каждом шагу игнорировались.

Дело доходило до смешного: фюрер четыре месяца добивался запрещения демонстрации в Берлине американского фильма "Серенада солнечной долины" как пропагандирующего чуждые арийской расе ценности - в ответ он слышал неизменное "яволь", никто не возражал и не пререкался, но фильм продолжал идти с большим успехом у зрителей. Адольф был в ярости: он топал ногами, плевался и матерился, подчиненные изображали на лицах безмерное почтение и благоговейный ужас, лепетали "яволь" и поспешно удалялись, чтобы... пригласить на "Серенаду" очередную фройляйн. Фюрер рыдал от бессилия, да и что он мог поделать? Самолично ворваться в проекторную будку и изорвать на куски ненавистную пленку?!