Мемуары - Александр Ромашкин

И тут мне помогло недавно присвоенное звание героя: прибыв в Картахену, портовый город на юге Испании, где был устроен склад достояния Республики, я поднялся на первое же замеченное мной советское грузовое судно и потребовал аудиенции с капитаном. Мне прекрасно было известно, что вся команда торговых кораблей на заграничных рейсах, начиная от старпома и заканчивая последним юнгой, формировалась исключительно из кадровых разведчиков, а во главе ее стоял офицер в ранге капитана (не морского, а чекистского). Поэтому когда я представился "капитану второго ранга Петрову" как "Герой Советского Союза Сидоров", он готов был выполнить любое мое поручение, в том числе отдать жизнь по первому требованию (в кодовых табелях о рангах НКВД существовал ранжир Иванов-Петров-Сидоров, согласно которому Петров должен был беспрекословно подчиняться Сидорову, а Иванов - и Сидорову, и Петрову).

Судно "Шота Руставели", которым мне удалось завладеть, перевозило бутылочный херес редких марок - личный подарок камарада Ибаррури товарищу Сталину. Груз тоже был ценный, чего говорить, но по сравнению с моим семечки. Как бы то ни было, сначала мы загрузили контейнеры с золотом и бриллиантами, а сверху заставили их ящиками с вином. Расчет у нас был простой: откупиться от таможенников недружественных держав "малой кровью". Испанская "адуана" обошлась нам всего в две бутылки не самого дорогого сладкого хереса, все формальности заняли четверть часа, включая распитие с таможенником "за мир и дружбу", - и мы уже мчались на всех парах к родным берегам.

На третий или четвертый день нашего путешествия, не помню точно, случилось непредвиденное: ночью у входа в Босфор судно так качнуло, что кают-компания наполнилась хрустальным перезвоном бьющихся в трюме бутылок. Первая мысль - штормовая волна, но в следующую минуту послышались предупредительные выстрелы. Оказалось, всего в каком-нибудь десятке метров от нас всплыла немецкая подводная лодка. Наше судно взяли на абордаж, по палубе засновали люди в черных робах с автоматами.

Капитан отправился на переговоры с командиром немецкой подлодки, я с ним

- в качестве переводчика. Согнувшись в три погибели, мы пробирались по узким темным коридорчикам, спереди и сзади нас охраняли германцы с пистолетами. От запотевших стен разило морской тиной и терпкими мужскими фекалиями. "Неужели, немцы прознали про золото? Но ведь не смогут же они увезти его в этой тесной "консервной банке", в которой им и так не продохнуть!" - размышлял я по дороге.

У немецкого командира было серое, с зеленым оттенком лицо. Он тут же без обиняков сообщил нам, что весь его экипаж страдает дизентерией, и просил помочь туалетной бумагой и медикаментами. Пришлось пожертвовать подшивкой "Правды". Замполит был сильно недоволен, но утешился мыслью, что немецким матросам могут понравиться запечатленные на фотографиях светлые образы коммунистического строительства. Какая-никакая, а пропаганда! И все-таки, он категорически отказался отдавать в немецкий ватерклозет страницы с портретами товарищей Сталина, Кагановича, Молотова и других руководителей партии и правительства. А вместо медикаментов мы пожертвовали немцам пару ящиков хереса.

Когда переговоры были закончены и газеты с вином перетащены с нашего парохода на подлодку, немецкий капитан попрощался со своим русским коллегой, а меня попросил задержаться на пару минут. Мы остались наедине. Он разлил по бокалам херес и предложил выпить. Я не отказался.

Вино действительно было великолепное, гораздо лучше того, которым мы спаивали испанского таможенника. Капитан похвалил мой немецкий язык и спросил, давно ли мои предки перебрались из "фатерлянда" в Россию. Он был очень удивлен тем, что во мне нет арийской крови, а немецкий я выучил на крейсере "Аврора". Еще большее впечатление на него произвело то, что я знаю еще несколько языков, в том числе испанский как родной и французский - вполне сносно (в Толедо у меня была служанка-француженка).

Капитан разлил по второму бокалу и предложил выпить за мои способности.

Потом выпили по третьей, за здоровье вождей (будто бы они у нас были одни и те же). Он потянулся за второй бутылкой, но я резко поднялся, давая понять, что мне нужно возвращаться восвояси... Пол поплыл под моими ногами. Я покачнулся и схватился за какую-то мигающую красную лампочку. В ушах звенело короткими отрывистыми трелями.

- Крепок, однако, херес у этих испанцев! - заметил я.

- С вами все в порядке, - со смехом заметил капитан, рожа которого из серо-зеленой стала от вина фиолетово-розовой. - Просто мы погружаемся.

Слышите сигнал?

- Немедленно выпустите меня! - потребовал я. - Это нарушение норм международного морского права и Га-а-а... Га-а-г-а-г..., - мой язык заметно заплетался. - Га-аг-ской конвенции о сражданском гудоходстве!

Разумеется, я говорил все это на немецком языке, и последняя фраза прозвучала еще смешнее, чем на русском. Капитан повалился со смеху на койку, да и я сам не смог сдержать хохота. Отсмеявшись, мы все-таки открыли вторую бутыль и выпили за отплытие.

Очнувшись на следующий день в тесной каморке с гудящими железными стенами, я долго не мог сообразить, гудит ли это на самом деле или только в моей голове. Когда я с трудом вспомнил, кто я и где я, встал вопрос, что предпринять в сложившейся ситуации? Я вспомнил первую заповедь чекиста: "Если у тебя нет приказа, действуй по обстановке", - и отправился к капитану на опохмел. К счастью, тот быстро вспомнил, откуда я взялся на его корабле, а то мог бы и запросто пристрелить как лазутчика: в первое мгновение его рука дернулась к кобуре, но тут же стальные глаза растаяли теплым воспоминанием о винных возлияниях, и он почти по-русски облапил меня своими широкими крепкими клешнями.

- Герр Сидорофф! - завопил он радостно.

- Извините, забыл ваше имя, - признался я (кстати, непростительная оплошность для разведчика).

- Курт Шварцкопф, - представился он. - Зови меня просто Курт.

Он раскупорил бутылку, и мы выпили по сто грамм. В голове немного прояснилось, и до меня неожиданно дошло, что недаром меня так радушно принимают на вражеской подводной лодке.

- Слушай, Курт, - сказал я серьезно капитану. - Скажи прямо, чего ты от меня хочешь?

- Если прямо, Алекс, - посуровел он, разливая по второй, - то ты мне нужен.

- А зачем? - удивился я.

- У меня матрос на радиоперехвате скопытился, - честно сказал он. Не поможешь? Морзянку и языки ты знаешь...

Я сделал вид, что размышляю. На самом деле я мгновенно, по-чекистски принял решение, но для вида помолчал минуты три. Нет, нельзя было упускать такую уникальную возможность проникнуть в секреты подводного флота противника! Тем более что испанское золото спокойно продолжило свое плавание в надежную одесскую гавань. Кстати, только в период оттепели я узнал о дальнейшей судьбе моего ценного груза. За счет этого золота были покрыты расходы СССР на военную и материальную помощь республиканцам в войне с франкистами, а остаток пошел на финансирование разведывательных операций в Западной Европе накануне второй мировой войны. В 1953 году бывший резидент НКВД в Испании Орлов, бежавший еще до войны на Запад, разоблачил операцию по вывозу золотого запаса из Картахены в Одессу. Франко потребовал от Маленкова возместить "украденные" ценности. Этот вопрос обсуждался на самом высоком уровне почти десять лет, пока, наконец, Хрущев не принял решение компенсировать вывезенное испанское золото поставками нефти по клиринговым ценам.

- Ладно, ради тебя, - с горечью махнул я рукой, изображая простого русского рубаху-парня.

- Зер гут! - обрадовался Курт. - А я тебя представлю экипажу как истинного арийца. Ты тоже говори всем, что мама у тебя из испанских немцев, а папа - из прибалтийских. Тогда никто не обидит.

Замечательный был человек этот Курт! С виду эсесовец, а в душе - антифашист. Полгода я служил под его командой. Из Средиземного моря мы двинули через Гибралтар в Атлантику, а оттуда в Северное море.

Температура воды опустилась к тому времени до пяти градусов, мощностей для обогрева не хватало, а теплой одежды почти не было. В довершение всех бед где-то между Данией и Норвегией штурман заплутал в ледяных торосах. Продовольствие было на пределе, содержание кислорода в воздухе приближалось к критической отметке, и экипаж в полном составе находился в непрерывном полубреду. Счет дням был потерян, и вся "служба" сводилась к тому, чтобы ежеминутно заставлять себя не умереть от отчаяния. Когда мы прибыли на базу в Киль, нас буквально выносили из порта на носилках, промерзших до костей, заросших нечесаными бородами, больных и голодных.

Можете представить себе мое удивление, когда в лазарете я узнал, что вся команда подлодки приказом фюррера награждена железными крестами.

Оказалось, мы, сами того не подозревая, установили мировой рекорд автономного плавания!