Журнал «Вокруг Света» №10 за 1977 год - Вокруг Света

— Наши мастерицы и сейчас придумывают рисунки, изменяют старые, — говорит Виктория, прислушиваясь к квохтанью кур.

Предупредив наш вопрос, она улыбается:

— Хватает, хватает дел и по дому. Набегаешься, бывало, за день, а все равно тянет к рукоделию. Привычка тут многолетняя, конечно, но для меня это не в труд, отдыхаю за вышиванием, даже после сплю вроде лучше. Просто за удовольствие считаю, словно страсть это какая. У нас все, считай, женщины трудятся в кооперативе и по домашнему хозяйству. Мария, моя дочь, как ни устанет в поле — агрономом работает, — почти каждый день забегает. Не успеет раздеться, перекусить, а уж просит повышивать.

Негромко стукает входная дверь, на пороге появляется девочка-подросток.

— Пришла ко мне гостья дорогая. Знакомьтесь, Лили Фокшеняну. Заглядывает ко мне тоже порукодельничать. У них в школе с первого класса обучают вышиванию, а после восьмого можно заниматься на специальных курсах: там постигают все сложности нашего ремесла. Смотри, какие подрастают нам, старушкам, помощницы. Образованные! — смеется хозяйка, обнимая худенькие плечи Лили.

Но о ткани цвета албастру Виктория может сообщить очень немного:

— Албастру... Такой цвет любят около Сибиу. Когда через Брашов поедете, там в кооперативе точнее скажут, как добираться.

Действительно, в Брашове нам повезло. Зайдя в кооперативные мастерские, мы нерешительно топтались среди высоких ткацких станков — рэзбоев, не зная, к кому обратиться. Глухо хлопали доски — бырглэ, мелькали в тонких девичьих руках грубые челноки — су-вейки: вверх-вниз, вверх-вниз. Время от времен! то одна, то другая мастерица бросала на нас украдкой взгляд, прыская от смеха в ладошку.

— Вы случайно не к Сумедре Эуфросине? — выручает нас одна девушка.

Мы слышали о народной мастерице Сумедре из Брашова, видели ее покрывала, праздничное белое ажурное шитье. Но сейчас нам нужна была не она.

— Нас очень интересует албастру, — извинившись, что отрываем от дела, пустились мы в объяснения.

— Не тут ищете, — покачала головой девушка, — за албастру надо ехать в Карпаты, к горам Фэгэраш. Только у тамошних мастериц встречается еще такой редкий цвет. Там в селе Авриг живет Мария Спиридон...

Длинные аллеи дорог в уезде Сибиу. Ближе к обочине не спеша катят телеги-каруцы с бородатыми румынами в шляпах, повозки, набитые цыганскими детьми. Вдоль петляющей, ныряющей в зеленых разливах лугов дороги неторопливо, словно в замедленной киносъемке, взмахивают косами крестьяне. Их великаньи тени все ближе подползают к шоссе. В низинах, будто над гейзерами, начинает клубиться туман. Он вспухает, обволакивает поля тонкой пеленой, течет дымчатыми полосами между копен сена, смыкаясь вдали, у гор, с облаками. А из голубой чаши гор, прорезая облака и туман, прямо на нас падают воды реки Олт — темно-синее, манящее своей глубиной полотно. Албастру, свитое из водяных струй и туманных потоков!

Село Авриг основали еще даки. Они занимались здесь скотоводством, земледелием. Римляне построили крепость, потом пришли немцы, затем — венгры. А село с дакским именем Авриг продолжало жить, и жители его по-прежнему ткали ковры и полотна, мяли и красили кожи, вырезали из дерева посуду и украшения.

Менялись, усложнялись старинные рисунки, появлялись новые, блекли или становились ярче старинные цвета, но все тем же оставался глубокий и спокойный цвет албастру.

С Марией Спиридон мы встретились в мастерской, где за ткацкими станками сидели школьницы. Нам доброжелательно улыбалась по-крестьянски плотная женщина.

...В музее народных промыслов села Авриг, напоминавшем своим убранством старый крестьянский дом, где под бревенчатым потолком висели по стег нам кувшины, тарелки и качалась на, гибком шесте плетеная детская люлька, было множество ее изделий: коврики, полотенца, скатерти, половики, блузки, покрывала. Объяснительная надпись гласила, что эти работы побывали на национальных выставках и часть из них удостоена премий, что в 80 странах мира люди любовались яркими красками и узорами, читали короткую подпись: «Авриг. Мария Спиридон».

...Кивнув нам, Мария продолжала урок, объясняя тридцати ученицам, как управляться со станком.

После урока тоненькая Анука Спиридон, темноглазая и русоволосая, в расшитой блузке «ия», подарила нам салфетку со своей вышивкой — традиционным черно-красным узором. Другая девочка, Елена Стойка, преподнесла букет роз.

Хотя значение дакского слова «авриг» нам не могли объяснить, но показалось мне, что его стоило бы перевести как «сад роз». Будь у села герб — на нем красовались бы белая и красная розы. Эти цветы росли повсюду, куда ни глянь — вдоль палисадников, где на скамейках сидят старушки и девочки с прялками, за вязаньем или вышивкой; розы полыхали в чистеньких двориках; ими увиты стены, и они же красовались на подоконниках. А когда мы зашли в один из крайних домов на улице Аврама Янку, Мария Спиридон протянула нам у рукомойника полотенце, тоже расшитое розами — красный цветок, вплетенный в черный узор.

Мария выросла в этом доме, в семье потомственных мастеров, среди которых самым известным был художник Георге Лазэр. Затем она окончила Народную школу искусств в Сибиу, а сейчас сама в ней обучает ткацкому мастерству. Беседуя с нами, Мария уселась как раз под своей свадебной фотографией, повешенной среди ковриков. То же круглое доброе лицо в венце тяжелых кос, только глаза смотрят беспечально и задорно.

— В ту пору, — кивает Мария на снимок, — я все глаза проглядела ночами — приданое справляла, вот эти полотенца да покрывала.

В прежние времена девушка должна была все приданое сама приготовить; считалось, чем наряднее рукоделье, тем домовитее молодая хозяйка входит в дом жениха.

Мария показывает нам вышивки, от которых просто пестрит в глазах. Черно-красно-белая палитра тонов, изящный и строгий ритм растительных орнаментов, часто встречается рисунок «рога», один из любимых у художницы.

Мария подходит к высокому, окованному медными полосами сундуку в углу комнаты, снимает с него цветастый половик, откидывает крышку.

— Албастру интересовались? — улыбается она и достает сверток, завернутый в белое.

Вначале появляется тяжелый моток ниток, крашенных в глубокий синий цвет, а затем, развернув на руках, она подносит широкое полотнище. Это юбка, по подолу которой бежит узкий красно-золотой поясок тонкого орнамента. Комната словно озаряется темно-синим, почти лиловым светом...

За окном переливается под ветром хлебное поле, теряясь у горизонта, где синеет у голубого Олта горная гряда Фэгэраша с уходящей в темно-синие облака вершиной Суру.

Родина албастру...

В. Лебедев, наш. спец. корр.

Бухарест — Брашов — Сибиу

Радуга над саванной

Гром ударил так, что дождевые струйки, стекавшие с крыши, вздрогнули. Небо свирепо рычало, грохотало. Казалось, будто поблизости стала на якорь эскадра линейных кораблей и они оглушающе палили из главных калибров.

Тучи цеплялись за пригнутые ветром макушки деревьев. Из-под туч, словно огненные дротики, вылетали молнии.

А в хижине без окон, крытой пальмовыми листьями, было сухо. Земляной пол устилали тростниковые циновки, вдоль стен стояли корзины. Вся мебель состояла из двух низеньких скамеек. На одной сидел я, на другой — хозяин в старенькой выцветшей рубашке с закатанными до локтя рукавами. Левой рукой он придерживал на коленях мачете, в правой держал точильный брусок. Рядом на циновке молчал дешевый транзистор, валялись две мотыги с отполированными до блеска рукоятками и еще один затупленный мачете. Коричневый матерчатый полог, заменяющий дверь, был откинут, и через проем в хижину влетали крупные брызги.

— Надо ж, какое место. В соседней деревне даже самый сильный ливень и тот без грозы обходится. А у нас тучи, как сойдутся, давай молнии в землю вгонять. Все в одно место. — Хозяин с ожесточением задвигал по мачете бруском.

— С чего же к вашей деревне такая немилость?

Снова небо из края в край расколол громовой залп. Хозяин не ответил, видно, не услышал из-за грохота мой вопрос.

В хижину меня загнала гроза. От Локоджи, городка у слияния Нигера с притоком Бенуэ, до Окене всего километров шестьдесят. И я рассчитывал проскочить их без задержки. Но где-то уже перед самым Окене разверзлись хляби небесные, и хлынул тропический ливень, один из тех, без которых в дождливый сезон в Нигерии не обходится и дня.

Ураганный ветер ломал ветви деревьев. Временами при вспышках молнии возникало ощущение, что машина перестает слушаться руля, что вихрь подбрасывает ее, как мячик, и она несется вприпрыжку по скользкой дороге. Тропическая стихия демонстрировала свою свирепую удаль. Признаться, в душу закралась тревога. Я сбросил скорость и стал посматривать на обочины в поисках укрытия. Впереди что-то зачернело, и вскоре я разглядел сквозь водяную стену одинокую хижину. В дверном проеме выросла человеческая фигура, призывно замахала рукой. Так я и познакомился с Дайо Умо...