Берестяная грамота - Юрий Иванович Когинов

с аэродрома на Большую землю раненых и своего отца, тут и увидела корреспондента. Коля пристал к маме: почему не сообщила ему, что из самой Москвы к ним прибыл журналист? Но она была занята подготовкой к вечеру и ответила, что видела журналиста мельком в штабе, а где он сейчас, не знает.

Хорошенькое дело! Специально посылают человека из Москвы, чтобы рассказать о Дедкове, а дедковцы вроде бы и внимания на это не обращают.

К Зине и Коле подошли Ларка Антохина и Капустка.

— Ларочка! — всплеснула руками Зинка. — Да какая же ты стала!

— Без портфеля и книжек не узнать?

— Да я не про то… Как-то ты вытянулась, похудела…

— Ух, да вы ведь не знаете! — вмешался Капустка. — Ларка нашего лётчика спасла. Понимаете, сбили его над лесом, а она его разыскала. И одна ночью побежала в партизанский отряд к отцу. Доктор Антохин прямо в лесу тому лётчику операцию делал…

— Это правда? — выдохнули разом Колька и Зинка.

— Думаете, в очках, так и в лесу заблужусь? — И тут же Лариска призналась: — А вообще страх как трусила! Я ведь змей боюсь…

— Змей? — переспросила Зинка. — Так они же зимой спят.

— Как же я об этом забыла?.. Вот дурёха! А Мишка меня в герои записал! — засмеялась Лариска. — Давайте-ка в зал. Уже все места занимают…

Колина мама вышла на сцену в тёмно-синем строгом костюме, который обычно надевала в школу по торжественным дням. Подошла к трибуне, украшенной еловыми ветками.

— Товарищи! — сказала она. — Сегодня мы с вами отмечаем Международный женский день. Отмечаем в необычной обстановке — в советском городе, находящемся в тылу врага. Празднуем радостно, с полной верой в нашу победу.

И вдруг мамин голос, всегда такой ровный, задрожал. Пересилив волнение, она продолжала:

— Я прочитаю только что принятую по радио сводку: «С шестого февраля по пятое марта войсками Западного фронта захвачены у противника следующие трофеи…»

Мама перечислила боевую технику, отбитую у врага, сообщила, что в результате наступательных боёв Красной Армии фашисты потеряли сорок тысяч человек убитыми и что наши войска освободили двести шестьдесят три населённых пункта, в том числе Сухиничи, Юхнов, Дорогобуж…

Лавина аплодисментов устремилась из зала на сцену, раскатилась по фойе.

Совсем недавно, в День Красной Армии, Дедково ликовало: в районе Старой Руссы окружена и разбита шестнадцатая гитлеровская армия. Это была большая радость. Но освобождение Сухиничей, города, который, считай, совсем рядом, — это радость вдвойне.

Коля вытащил тетрадку, сшитую из синих листков, и стал что-то быстро-быстро в ней писать.

На трибуну уже поднимались один за другим выступающие, и Зина несколько раз, незаметно для соседей, толкнула локтем Кольку: «Оторвись от бумаги, неудобно». Но Коля писал и писал. Только когда на сцену поднялась Дарья Михайловна, бабушка Сергея, он наконец спрятал тетрадку.

Бабушка обвела зал глазами, утёрла их кончиком головного платка и сказала:

— Вот тут выступали наши женщины и говорили, что собрали много тёплых вещей в подарок Красной Армии. Я тоже сдала два полушубка, связала три пары носков. Пусть носят на здоровье наши бойцы и командиры. Только я, как бывшая работница завода, вот что думаю, товарищи женщины и мужчины… У нас с вами всё есть в родном городе. У нас есть Советская власть. А это — самое главное. Давайте соберём деньги, которые имеются у населения, и переправим их через фронт на строительство танковой колонны «Дедковский партизан»…

Все вскочили со своих мест и громко захлопали.

— Правильно сказала Вавилова! — раздались голоса.

— Записывай, Елена Викторовна, решение. Мы поддерживаем.

Калачёв, сидевший в президиуме, заулыбался и согласно кивнул Елене Викторовне. А потом встал и спустился со сцены.

— Спасибо, Дарья Михайловна, за сердечные слова, — сказал он и поцеловал её.

Опять загудел, зашумел хлопками зал, и долго никто не замечал поднятую Колину руку. Когда постепенно аплодисменты смолкли, Калачёв, уже поднявшийся на сцену, спросил:

— Матрёнин, ты просишь слова?

Колька зажмурился от сотен глаз, которые устремились на него, и быстро пошёл на сцену.

Зал затих. И в этой плотной тишине Коля услышал свой голос, сначала как бы спотыкавшийся, потом ставший увереннее и ровнее:

Враги бегут, поспешно оставляя

Оружье, склады, воинскую честь.

Мы, партизаны брянские, считаем,

Что в тех победах наша доля есть.

Похожие строчки кое-кто читал в листовках. Многие переглянулись. Коля, слегка согнув руку в локте и чуть покачивая ею в такт стихотворному ритму, продолжал:

Когда в лесу советский автоматчик

Бьёт что есть силы гневно по врагам,

Запомни, друг, что это всё в придачу

К разбитым танкам, поездам, полкам…

Он мог декламировать ещё и ещё — в тетрадке у него было много стихов. Но вдруг открылась дверь, и в неё тихо, на цыпочках, прокрался Серёга и сел. Коля кубарем скатился со сцены и, схватив Зинку за руку, потащил за собой.

— Живой! — бросилась к Серёге Зина.

Рядом с ним она увидела Журковича.

— Ну что? Рассказывайте! — потребовала она.

Серёга не успел открыть рта, как Журкович встал и, подтолкнув вперёд Серёгу, вышел с ним на середину зала.

— Дорогие товарищи женщины… Товарищи! — Он заулыбался. — В общем, примите к празднику подарок. На перегоне Батагово — Антоновка в воздух взлетел эшелон с живой силой и техникой фашистов.

— Вот это действительно, ребята, в придачу! В придачу к победам Красной Армии! — крикнула Зина.

И тут она увидела высокого человека в бежевом свитере.

— Колян, ты спрашивал о корреспонденте? Гляди, вот он.

Корреспондент подошёл к ним и сказал так, будто знал их целую вечность:

— А вот вас-то мне и надо…

— Всех нас? — неуверенно переспросил Коля. — Вот про него напишите, про Вавилова. Это он и эшелон взрывал, и, когда город освобождали, пленных спас. Не успел я сегодня прочитать про него стихи…

Колян поспешно раскрыл свою синюю тетрадочку и начал:

И вот, когда, казалось, подытожен

Был каждый штрих в движении бойца, —

Презрев опасность, поднялся Серёжа

Навстречу яростной волне свинца:

«Вперёд, товарищи, Отчизна с нами!» —

И сквозь свинцовый дождь рванул вперёд.

Его пример, как богатырь руками,

Поднял с земли бойцов…

— Колян, — Зинка прикрыла ладошкой рот, чтобы не рассмеяться, — ну и выдумщик ты! Тогда, у эмтээсовского гаража, Серёга не кричал: «Вперёд, товарищи!» — он упал, а тут партизаны как раз и подоспели.

— Ну и что? — не сдался Коля. — Это же гипербола. Понимаешь, некоторое, если хочешь, преувеличение.