Берестяная грамота - Юрий Иванович Когинов

парень обстрелянный… Но вот где сыскать их, главных командиров?

Когда фашисты перешли было в наступление, Серёга мельком видел, как проскакал по площади Калачёв и подался куда-то в сторону Буяновки. Завидно Серёге стало: по полушубку крест-накрест новенькая портупея, конь серый, стройный, как струна…

Ревка Серёга перехватил у штаба. Только хотел обратиться, как Василий Самсонович сам спрыгнул к Серёге со штабного крыльца, потрепал по плечу: «Молодец, отчаянный парень!» — и тут же понёсся куда-то бегом.

Встретил Серёга на площади и Фролова. Но не сразу его узнал: кубанка с красной ленточкой, на боку — пистолет. Значит, приняли Фролова в отряд. Только, рассудил Серёга, не стоит к нему со своей просьбой соваться — Фролов ведь и сам у партизан новичок.

Поздоровались они и расстались. Серёга прошёл всего несколько шагов — ушам не поверил: два партизана между собой в разговоре назвали Фролова заместителем Ревка по разведке! До слуха донеслись их слова:

— Это лейтенант Красной Армии Фролов. Настоящий герой. Представь себе, служил будто бы у фашистов полицаем, а на самом деле был нашим разведчиком. Фролов все секретные сведения к нам в лес переправлял. И его друг Романов — тоже. Оба по заданию Калачёва работали в полиции.

Как же Серёга раньше об этом не догадался! Когда Фролов фашистского солдата прикончил, который Сергея арестовал, ясно, что это не случайно вышло. Фролов знал, что Серёга и Колька взяли в кабинете старосты листовки и, конечно, будут их по городу расклеивать. Вот Фролов и решил их охранять, а когда потребовалось, спас Серёгу от неминуемой виселицы.

Переполошился Серёга — опять нужного человека упустил! Прямо заколдованный круг получается: хочет вступить в партизаны, а ничего не выходит…

Знай кто-либо о Серёгиной печали, посоветовал бы: беги на передовую… Бегал уже! Да только кто ж его пропустит на линию обороны? На каждой улице патрули, на всех выходах из города заставы. Можно, конечно, проскользнуть, да ведь на передовой нужно ещё Калачёва или Ревка разыскать…

Решил было Серёга отступиться на время: рано или поздно вспомнят о нём. Но вдруг Мишку Капусткина встретил.

— Чего как шальной несёшься, Кочанок? Опять в какую-нибудь команду зачислен?

— А то! — задиристо глянул на Серёгу Мишка. — В настоящую, партизанскую! Мне сам Ревок задание дал — переписать всех октябрят и пионеров. Хотят их на партизанское снабжение поставить. Вот!

Серёга даже зубами скрипнул. Надо же, он тут без толку мечется, а Кочанок, оказывается, уже в помощниках у Ревка! Крутанулся на каблуках, чтобы из зависти не наскочить на Мишку, — и за угол парикмахерской.

— Сергей, ты куда? Даже досказать не дал! Я же специально за тобой. Ревок приказал тебя отыскать. Он на почте сейчас…

«Если уж меня приказано найти, — выпятил Серёга грудь колесом, — тут не пионерскими делами пахнет. Только вот шарф с бинтом помеха. Скажут: ранен — и прощай автомат. А ну кончать маскарад!»

Он сдёрнул с руки шарф и спрятал его в карман.

ВЕСЁЛЫЙ ЧЕЛОВЕК КРАЮШИН

Дел у Кольки — только поворачивайся!

С утра от мамы поступают листочки, исписанные её крупным почерком. Это материал в завтрашний номер газеты «Народный мститель»: известия с фронтов, сообщения по стране, политические новости, ну и, конечно, жизнь района, города.

Только сказано обо всём зашифрованно. Например, так: «Бойцы партизанского отряда, которым командует товарищ Р., вчера отразили натиск превосходящих сил противника в районе посёлка Л.».

Коля и все, кто живёт здесь, конечно, знают, что речь идёт о недавнем бое, который провёл отряд Ревка в районе Любезны. Наступали фашисты из-за речки Болвы, но их отбросили снова на тот берег.

Почему названия заменены буквами, каждому понятно. Чтобы фашисты не узнали, что «Народный мститель» печатается в Дедкове. И потом: перечислишь фамилии командиров — и фашистам не трудно подсчитать, сколько всего соединений у партизан.

Вместе с партизанским наборщиком Фёдором Петровичем Краюшиным Коля набирает газету, а потом весь вечер они печатают её на листках из школьных тетрадей — то в линейку, то в клетку, то в две косых.

В типографию приходят и другие ребята: Гришка Захаров, Санька Белый, иногда Капустка прибежит. Но Краюшин доверяет им работу лишь на печатном станке. Тут нужна только сила. А вот набор — здесь руки требуются проворные и… зрячие. Надо работать быстро и точно. Будешь медлить — газета не выйдет в срок. Возьмёшь из кассы не ту букву — появится в газете опечатка!

Все пальцы у Кольки в краске. И лоб, и щёки тоже. Фёдор Петрович подтрунивает:

— Это тебе не стихи писать. Начиркал там всякие слова, а я их набирай. Тут, брат, головой надо работать. — И, взглянув на мечущиеся над ящичками кассы перепачканные тонкие Колины пальцы, добавляет: — Головой и, конечно, руками.

Краюшин весёлый человек, он выглядит молодо, озорно. Лицо у него светлое и глаза светло-голубые, совсем мальчишеские, хотя ему уже двадцать четыре года.

— Помнишь, Коль, — спрашивает он неожиданно, — где мы с тобой этот шрифт откопали? Правда, красивое местечко? Слева роща берёзовая, справа пруд. Так вот я тебе по секрету скажу: кончится война — на этом самом месте, чтобы наша партизанская жизнь не забывалась, такую типографию построим!

Фёдор Петрович и до войны был наборщиком. Уходя с партизанами, взял мешочек шрифта и маленький ручной станок. Это для походов. А станок, на котором они работали сейчас, и шрифт закопал до лучших времён.

— Тебя, Коль, по лету ещё помню, когда ты в редакцию стихи принёс. Не подрос ты за это время. Но мы с тобой и такие, не очень чтобы богатыри, сейчас всем нужны. Кто нас заменит? А война кончится — без поэтов и наборщиков вовсе не обойдёшься!

Коля любит слушать Краюшина. За разговорами незаметно летит время, меньше чувствуешь усталость. А дело у них очень важное: каждый день жители района читают свежую газету.

И ещё приятно Коле оттого, что это он, Колька, бумагу для газеты раздобыл. Когда приволок на санках первую кипу тетрадей, Краюшин на радостях даже обнял его.

Тетради Коля собирал по дворам. Не один, конечно. Позвал Капусткина Мишку, Гришку Захарова, Саньку Белого, объяснил, что к чему, и пошла ватага по улицам. Чистых тетрадей набралось сто тридцать три штуки, да ещё пятьдесят одна недописанная, да обоев метров тридцать.

Обои и остатки тетрадей пошли на боевые листки, на приказы и объявления. Например, открылся колбасный цех, и Калачёв распорядился отпечатать объявление: колбасу будут выдавать по количеству человек