Берестяная грамота - Юрий Иванович Когинов

носовой платок, неторопливо, аккуратно протёр пенсне.

Он размышлял, идти ли им вместе в комендатуру, или идти ему одному, а Зинаиду отправить в разведку.

Он сказал об этом Зине, и они решили: Зина пойдёт в разведку. Солдаты вряд ли её остановят — мало ли девчат ходит по посёлку!

Поход в комендатуру завершился вполне благополучно, и Зина, увидев приближающегося Ивана Фридриховича, с неподдельной радостью, как и положено внучке, бросилась ему на шею.

— Остановимся вот в этом доме, — показал Иван Фридрихович на двор Лукерьи Ильиничны. — Герр комендант оказался любезным офицером и даже отрядил со мной в провожатые солдата.

Лукерья Ильинична обняла и расцеловала Зину.

— Рассказывай, как папа, как ты? А это кто с тобой?

Лукерья Ильинична, не спуская глаз с Ивана Фридриховича, присела на скамейку.

Таиться больше было нельзя — хозяйка узнала Готмана.

— Лукерья Ильинична, — начал он, — вы, вижу, знаете меня. Я был старостой в Дедкове. Поэтому-то меня и провожал солдат… Только скажу вам честно, старостой я был не по своей воле, по поручению командования наших партизанских отрядов. А сейчас оно послало меня к вам, за деньгами, которые собраны для Красной Армии. Мы их переправим в Дедково…

— Так… — произнесла тётя Луша и пристально посмотрела Зине в лицо.

«Неужели Зина могла согласиться на провокацию? — испуганно подумала тётя Луша. — Нет, не ожидала я этого от племянницы, не ожидала… Кто же её на родную тётку натравил?»

И вслух твёрдо сказала:

— Нет у меня никаких денег!..

Зина растерянно глянула на Ивана Фридриховича.

— Тётя Луша! Родненькая! Да как вы можете мне не верить? Разве я могу продаться врагам? Взгляните мне в глаза, ну взгляните…

Но тётя Луша опустила голову и заплакала.

В такой переплёт Лукерья Ильинична ещё никогда не попадала: вдруг своими руками отдаст деньги врагам, выдаст с головой себя и погубит всё дело? Нет, такому не бывать!..

В тишине громко тикали ходики да пиликали за стеной сверчки… Но вдруг где-то за огородами стрекотнуло резко и коротко, словно кто-то отдирал от забора доску с гвоздями. А потом ещё и ещё, уже ближе, зачастила стрельба. И в тот же миг под самыми окнами дома, размётывая грязный снег, промчалось несколько мотоциклов.

Зина тревожно глянула на Ивана Фридриховича, на тётю Лушу.

Снова застрекотали автоматы, а потом звонко хлопнул тугой взрыв.

«Ревок! — промелькнула догадка. — Обнаружили его, сволочи!»

И когда с рёвом остановились у дома мотоциклы, затопали на крыльце, требовательно загрохотали кулаками в дверь, сомнений уже не было — что-то стряслось с Василием Самсоновичем…

Иван Фридрихович кивком указал Зине на другую комнату, вход в которую закрывала занавеска, и спокойно сказал Лукерье Ильиничне:

— Откройте. Наверно, какое-то недоразумение.

ГЕРТРУДА СНОВА ЗИНА

В дом ворвались четверо: двое в форме фельджандармерии с серпообразными бляхами на груди, стройный, молодой офицер и человек, одетый в грязный короткий бушлат.

Иван Фридрихович встал и сказал по-русски:

— Милости просим.

Офицер нетерпеливо перевёл взгляд с Ивана Фридриховича на человека в бушлате.

— Он! Он самый, герр офицер. Я же его тыщу раз вот так близко видел…

В щёлочку Зина видела Подсадилу — отъявленного пьянчугу, которого знало всё Дедково. Это был мерзкий человечишка, недаром дали ему такое прозвище.

Он был в числе предателей, которые подали Ивану Фридриховичу заявления о зачислении их в дедковскую полицию. Когда партизаны освободили город, всех этих выродков арестовали. Как же недоглядели за этим оборотнем?

Сейчас всё зависело от того, что знал этот негодяй об Иване Фридриховиче и почему он привёл фашистов в дом Лукерьи Ильиничны?

Офицер щёлкнул пальцами, и жандармы поспешно скрылись за дверью.

— Всем смойтрейт! — ещё раз щёлкнув пальцами, приказал офицер.

Жандармы втащили тело Ревка.

Лукерья Ильинична пошатнулась. Зина всё видела в щёлочку занавески и даже задержала дыхание, чтобы не вскрикнуть, не выдать себя.

— Кто? Кто он?.. Кто знайт бандит? — Офицер в упор смотрел на Ивана Фридриховича.

— Простите, тут какое-то недоразумение, — сказал Иван Фридрихович по-русски, видимо, чтобы понял Подсадила. Потом он перешёл на немецкий язык.

Иван Фридрихович вынул платок и бумагу, выданную Черепом — Клюге, протёр пенсне и, положив платок на стол, протянул своё удостоверение офицеру.

— Липа это, герр лейтенант! — рванулся к офицеру Подсадила. — Это партизан! Я сам видел его в партизанском штабе вместе с вот этим комсомольским секретарём!.. — Злобно крикнул Ивану Фридриховичу: — Думал меня чекистам отдать, да сам же со своим комсомольским коммунистом и попался! Десятерых уложил твой коммунист, а сам живым не дался. Но ничего, они его и мёртвого вместе с тобой вздёрнут на виселицу!

Офицер заложил руки в лайковых перчатках за спину.

— Значит, этот человек вы никто не знайт? — показал он на Ревка. — Тогда другие будут знайт. А фас будет вешайт.

И офицер приказал Ивану Фридриховичу следовать за жандармами.

— Господи! — всплеснула руками Лукерья Ильинична, когда все вышли из комнаты. — Мой младшенький, Федя, был его дружок. Ревок, значит, в Дедкове по комсомолу, а мой здесь, в Любезне… У нас часто бывал. И вот как свиделись с тобой, родненький, в последний раз…

Лукерья Ильинична заплакала и обняла Зину.

— Как же я-то могла о тебе плохое подумать?

Зина тоже заплакала. Но тут же вскочила и взяла со стола платок Ивана Фридриховича. Из платка выпал бланк, заполненный на Гертруду Готман. Она схватила бумажку и подумала: «Это Иван Фридрихович нарочно оставил. Он меня спас. Теперь я одна могу довести дело до конца».

К дому снова направились солдаты.

— Раус! Выходи! — крикнул один из них, стукнув в окно.

— Сиди, не выглядывай! — приказала Зине Лукерья Ильинична, закутываясь в платок. — Если что, мешок с деньгами в погребе.

Зина шмыгнула в соседнюю комнату. Она выглянула из-за шторы на улицу. На дороге стояли сани.

К саням подогнали старуху с двумя детишками лет восьми и десяти. Она посмотрела туда, куда ей показывал офицер, и отрицательно мотнула головой. Потом ей указали на Ивана Фридриховича, который стоял рядом с санями. И опять тот же жест. Подвели ещё двоих — мужчину и женщину. И те, постояв у саней, пожали плечами.

«Ревка и Ивана Фридриховича хотят опознать! — догадалась Зина. — Чтобы кто-то ещё подтвердил донос Подсадилы, что Ревок и Иван Фридрихович — заодно. Неужели кто-нибудь струсит и выдаст? Их ведь все в районе знают».

«Люди подходили, но ни один не признал убитого. Это было молчаливое прощание с комсомольским вожаком, коммунистом и партизаном. И никто не выдал Ивана Фридриховича, стоявшего без шапки,