Берестяная грамота - Юрий Иванович Когинов

class="p1">— Жив? — крикнул Михаил Алексеевич и крепче обнял Кольку за плечи.

Им было тесно вдвоём на одном месте. Только теперь Коля понял, что сидит на коленях у корреспондента. Но они были живы, и это было самое главное. Жив был пилот, спину которого видел перед собой Колян. Был жив их спаситель — самолёт, нёсший их к фронту.

Коля глядел вниз, надеясь увидеть то, что все называли передним краем, фронтом или линией обороны. Он не представлял, как всё это выглядит сверху, но ему казалось, что обязательно должны быть внизу какие-то огни, вспышки с нашей и с немецкой стороны. Но на земле по-прежнему было чернильно-черно. И когда пилот взял ракетницу и выстрелил в небо, Коля понял: они у своих, они уже по другую сторону фронта.

Самолёт запрыгал по земле, сбавляя скорость. И когда он остановился, Коля увидел, что к ним бежали люди. Бежали красноармейцы…

ЕСЛИ БЫ НЕ СЕРЁГА…

О нападении на партизанский аэродром в Дедкове узнали утром. Фашисты перерезали телефонный провод, и сообщение поступило от оставшихся в живых партизан, которые после боя добрались до города. Не удержался взвод охраны аэродрома против роты фашистов, вооружённых до зубов. Теперь враг укрепился, на партизанской земле роет траншеи, строит дзоты.

Калачёв потёр лоб, собравшийся гармошкой от бессонных ночей, задумался.

Каких-нибудь два месяца назад, в морозном феврале, когда партизаны решили освободить город, все были уверены: пройдёт два, три, пять дней, ну неделя, и подоспеет Красная Армия. Всего пятьдесят километров отделяло Дедково от линии фронта. Казалось, стоит лишь поднажать красноармейцам с фронта, а партизанам с тыла, и покатится от Дедкова на запад гитлеровское войско.

Но война вносит поправки даже в самые точные расчёты. Устали наши бойцы, наступила весенняя распутица, да и немцы, опомнившись, перешли к обороне. Вот и остался маленьким островком в фашистском тылу советский город Дедково. На север, на юг, запад и восток — куда ни глянь — фашистские войска. Город в сплошном огненном кольце. Как же ему устоять, как продержаться до подхода советских войск?

Об этом думали Калачёв и командиры партизанских отрядов. Максим Степанович понимал, какую ответственность взяли на себя коммунисты района.

Пока наши войска наступали по всему фронту, у немцев не было сил, чтобы отбить, отобрать у партизан город. Но теперь подтянули враги гарнизоны из посёлков Жуковки и Дубровки и захватили Любезну. Откуда-то ещё перебросили войска — и уже под самым городом, уже на аэродроме.

Аэродром надо было отбить. Обязательно отбить! Аэродром — это жизнь. К нему протягивалась единственная пока ниточка, которая связывала Дедково с Большой землёй. Не полетят через фронт самолёты — значит, иссякнут у партизан боеприпасы, продукты, лекарства для раненых. Да и самих раненых нельзя будет отправить в тыл на лечение. Вот почему в Дедкове решили: «Вернём аэродром!»

Штурмовой отряд, которым командовал Журкович, ночью вошёл в лес и скрытно расположился на опушке. Линия обороны немцев проходила по ту сторону поляны, с которой два дня назад взлетел самолёт с Колей и Михаилом Алексеевичем.

Серёжка Вавилов лежал на земле рядом с Журковичем и дядей Егором. Он знал, что их отряд должен подняться в атаку, когда слева, в обход вражеской обороны, по фашистам ударит группа Фролова. Того самого бывшего «полицейского», а на самом деле лейтенанта-разведчика Красной Армии, который спас зимой Серёгу.

От земли тянуло сыростью. И Сергей то и дело поворачивался с боку на бок, чтобы как-то согреться.

— Сергей, — окликнул его дядя Егор, — ты почему не подстелил под себя плащ-палатку? Простудишься ведь.

— Забыл захватить, — отозвался Серёга.

— Эх ты, солдат называется! — вздохнул дядя Егор. — Пододвигайся-ка ко мне. Я на шинели лежу, места хватит… А начнётся бой, от меня ни на шаг. А то мало ли что с тобой может случиться…

Обернулся Журкович:

— Отставить разговорчики! Я тебе, Сергей, такой бой покажу, что своих не узнаешь! Приказано тебе: быть у меня связным и никого другого не слушать. Ясно?

Журкович старался никуда не отпускать от себя Сергея. После того как они взорвали вражеский эшелон, Журкович с восхищением говорил о Серёге:

— Отчаянный парень. Заменить детонатор в мине, когда паровоз уже рядом, — за это орден бы Серёге на грудь!

Услышал Калачёв, согласился:

— Ты прав, Никифор: взрослые и подростки — все заодно. Только мы в первую очередь должны думать о тех, кто моложе нас. Даже и в войну.

Всё сделали партизаны, что могли, для ребятни. Самых маленьких отправили самолётами за Урал, в Ташкент и Алма-Ату. Взяли на учёт и школьников. Придёт пора — тоже переправят через фронт. Только когда придёт? Всё плотнее сжимается вражеское кольцо вокруг Дедкова…

Впереди бухнуло раз, другой. И сразу же левый край немецкой обороны озарился вспышками пулемётных и автоматных очередей.

— Ползком вперёд! — негромко скомандовал Журкович.

И по его команде, передаваемой по цепи, партизаны стали бесшумно выдвигаться из леса.

Когда до окопов оставалось совсем немного, поднялись в рост. Полетели в фашистов гранаты, вспороли воздух выстрелы.

Серёга следом за Журковичем кубарем скатился в окоп. Пробежал вперёд ходом сообщения, коротко стрекотнув из своего ППШ. По всей линии немецкой обороны неслось дружное партизанское «ура!».

Журкович, не пригибаясь, хотя был на голову выше других, побежал по траншее. А наперерез ему — фашист с ручным пулемётом.

Не видит Журкович фашиста. Что делать? Закричи — не обернётся: такая кругом пальба.

Эх, была не была! Серёга вывернулся из-за спины Журковича, с разбегу на колено — и на мушку того фашиста. А ствол пулемёта целится поверх Сергея, прямо Журковичу в грудь. Серёгин палец придавил спусковую скобу ППШ.

Тра-та-та-та… Ударил сноп искр из дула, и с дзеньканьем у правого Серёгиного уха рассыпался веер стреляных гильз.

Серёга поднял немецкий пулемёт и перешагнул через убитого фашиста.

Теперь он бежал впереди Журковича. И хорошо ему было слышать в промежутках между выстрелами, как дышит сзади Никифор Евдокимович.

Что ещё было, что видел Серёга? Партизаны подорвали дзот — последний опорный пункт врага. И как-то сразу стало стихать вокруг.

— Аэродром — наш! — крикнул дядя Егор. Он влез на бруствер и стал радостно размахивать над головой автоматом.

И понеслось над поляной:

— По-бе-да!..

Серёга тоже выбрался из окопа и радостно завопил:

— Ур-ра!..

Он кричал так азартно, что не сразу почувствовал, что кто-то ухватил его за плечи и прижал к себе. Поднял голову — Журкович. Но какое-то странное у него лицо: точно одеревенело оно. И только