Черный передел. Книга I - Анатолий Баюканский

Субботин закурил трубку, откинулся на спинку кресла и стал размышлять. Он считал, что способность думать является главным подарком судьбы для любого человека. В мыслях можно в мгновение ока улететь на край света, можно сделать открытие, не выходя из комнаты. Итак, два человека – две загадки. Наверное, местное МВД и подумать не может ничего плохого об этих людях. А если посмотреть шире, то… Жизнь в постоянном страхе более семидесяти лет научила советских людей быть настороже, менять фамилии, место рождения, нарочно терять паспорта, перемещаться из одной области в другую. Колхозники вообще жили на положении рабов, не имели документов, а остальные… Одни увиливали от службы в армии, другие, наоборот, приписывали себе годы, чтобы устроиться на завод, получить льготные карточки, третьи меняли биографии, пытаясь уйти из поля зрения сверхбдительного НКВД – КГБ. «Пятнышки» имели сотни тысяч людей. У одних родители были репрессированы, а это накладывало отпечаток на всю жизнь детей, другие угодили в годы войны в оккупацию, что тоже скрывалось, иные меняли фамилии, дабы можно было устроиться на хорошую работу или учебу, понимая, что с фамилией Гершензон или Кацман можно работать только парикмахером или портным. Да, пятый пункт анкеты являлся самым «непробойным» для человека, вот и писали люди в пятой графе: «русский» вместо «еврей», «немец», «чеченец», «калмык», «балкарец», «латыш». И не дай-то бог, чтобы у кого-нибудь оказались родственники за границей. Перед такими возникал невидимый шлагбаум, стена, тупик…

«Все-таки зачем Щелочихину Пантюхин? Погоди-погоди!» – Субботин отложил трубку. – Министр внутренних дел генерал армии Щелоков, который сегодня был совсем рядом с мосье Ухтомским во время передачи «Последних известий», вновь заставил Субботина задуматься. Первая мысль была парадоксальной, маловероятной. Министр Щелоков и директор завода Щелочихин. Похожие фамилии. Ну и что из этого? Хотя… Почему-то оба служили в одном силовом ведомстве – МВД. Уж не родня ли они? В таком случае многое проясняется. Даже то, что именно Щелоков попросил почти однофамильца Щелочихина выделить ему, агенту Ассоциации Субботину, квартиру. И еще одно. Если предположить, что это именно так, как он подумал, то… всемогущий Щелоков вполне мог «трудоустроить» Щелочихина на должность директора.

Мысли Субботина вернулись к Пантюхину.

Если Пантюхин – «шестерка» директора, его подручный, то… Нет, ничего не вяжется. Хотя… Советский Союз такая страна, где невозможное становится возможным, как в песне: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

Как бы там ни было, но явно выстраивалась прелюбопытная цепочка: Ассоциация – министр МВД – Петр Кирыч, директор завода – Пантюхин, уголовник. Трудно, конечно, предположить, что между ними существует какая-то связь, но… Запад недаром никак не может разгадать «русскую душу». Пантюхин – охранник Щелочихина? Зачем? В СССР отсутствует такой состав преступлений, как покушение на жизнь государственных деятелей, хотя недовольных становится все больше и больше. Субботин по-своему истолковывал это обстоятельство. Достаточно хорошо зная российскую историю, он увязывал нынешнее состояние СССР с годами, когда русская армия победила Наполеона и вошла в поверженную Европу. И просвещенные русские офицеры увидели совсем иной, свободный мир. Так родились декабристы. И нынче, чем шире становится коридор на Запад, тем больше советских людей получают возможность своими глазами увидеть, как живет цивилизованный мир, толком не зная о коммунизме.

«Что ж, – подумал Субботин, – теперь будем искать причинные мотивы раздора между Щелочихиным и его возможными противниками. Об одном из них с явной злостью упоминал Пантюхин. Русич! Алексей Русич, человек из странной, несгибаемой породы правдоискателей». Субботин придвинул к себе плотный лист ватманской бумаги, легкими движениями набросал нехитрую схему. Острые линии, словно ветви от ствола, разбежались в разные стороны, ни одна не сходилась с другой. Это первое дерево, за которым вырастет густой лес. Ветви должны обвиться вокруг ствола, переплестись друг с другом и тогда… одни начнут отпадать, другие душить пасынков. Но… пока следует начать с самого малого – войти в доверие к Петру Кирычу, к Пантюхину, к Русичу. Средств для этого в его арсенале предостаточно, оглядимся как следует, а потом…

Телефонный звонок заставил Субботина насторожиться. Прежде чем снять трубку, он задал себе вопрос: кто может ему звонить? Ответ был однозначен: никто. Мгновенно подключив к аппарату провод диктофона, Субботин снял трубку:

– Вас слушают!

– Это писатель Павел Эдуардович Субботин? – проворковал приятный женский голос.

– Да, к вашим услугам.

– Вы живете в нашем доме, – бойко продолжала женщина, – в заводском доме, у нас в основном проживает техническая интеллигенция, а вы… в некотором роде – творческая интеллигенция.

– В некотором роде. – Разговор начал заинтересовывать Субботина. – Вы, наверное, хотите, чтобы я выступил перед рабочими?

– Почти угадали. – Он готов был поклясться: женщина на другом конце провода улыбалась. – Только не перед рабочими. Иными словами, наш уважаемый директор Петр Кирыч приглашает вас провести уик-энд у него на даче.

– О, какая честь! – растянул в улыбке тонкие губы Субботин. Зверь бежит на ловца. – И когда же?

– Сегодня.

– Да, но я не готов к столь ответственному визиту.

– Ни о чем не беспокойтесь. Покупать ничего не нужно. Одевайтесь проще, по-спортивному. Будут все свои. И еще, кажется, вы одинокий человек?

– Увы и ах!

– Тем более, вам не нужно уговаривать жену.

Итак, через два часа за вами заедут. Договорились?

– Договорились. А кто вы, прекрасная незнакомка?

– Личный секретарь директора. До встречи!

* * *

В какое-то неуловимое мгновение Петром Кирычем овладело странное ощущение: он будто бы находился в своем кабинете, но не видел лица Русича, не слышал его оправданий. Раздвинулись и растаяли стены кабинета, померкло лицо Нины Александровны. Перед мысленным взором появилось заснеженное кочковатое поле северного лагеря, а на нем яркие пятна крови, конвоиры, с трудом удерживающие опьяненных кровью псов. Овчарки буквально рвались с поводков, из их пастей капала розовая пена. Этот январский морозный день он отныне не забудет никогда. На обычный развод заключенных он не пошел. И без него вертухаев на разводе было множество. И вдруг к нему в прихожую влетел Пантюхин – тайный сексот из бригадиров. Оглянувшись по сторонам, будто в квартире начальника лагеря могли находиться посторонние, он зашептал:

– Гражданин начальник, беда! «Хохлы» задумали побег совершить!

«Хохлы» – так называли отбывающих заключение бывших полицейских и старост, которых отыскали уже после войны. Одних достали из-за рубежа, других словили в самых глухих углах.

– Какой побег? – Помнится, он рассердился на своего верного сексота. Кругом снежная целина на сотни километров, зверье, бездорожье. Да и как можно убежать, прорвав проволочные заграждения, усыпив бдительность охраны? – Брешешь ты все, Пантюха, выслуживаешься, чтобы я тебе скостил срок.

– Они давно, оказывается, готовились, заточник делали. Нападут на конвой и…

– А почему молчал, сволочь?

– Только утром пронюхал.

– И когда побег?

– Как в просеку пойдут.

– И сдохнут в тундре! – буркнул Петр Кирыч, машинально ища глазами шинель, оружие. Сдохнуть-то они сдохнут, но… Через неделю в его лагерь должна приплыть комиссия из МВД, дядя-министр ищет повод, чтобы вытащить его с Севера, пристроить на высокую должность в Москве. А если побег, то…

Когда Петр Кирыч подбежал к плацу, на котором всегда проходил развод зеков по работам, вдруг раздался истошный вопль. Изумленный начальник увидел, как со сторожевой вышки камнем падает часовой, роняя автомат. Кто-то из зеков ловко подхватил оружие.

Что тут началось! Завыли сирены, собирая бодрствующие смены, взметнулось к небу пламя, закричали на разные голоса люди – зеки и охранники, поднялась стрельба. «Хохлы», видимо, все детально продумали. Одна группа, вооруженная автоматами и холодным оружием, заняла проходы, ведущие к узкой полоске земли, что шла к главным воротам. Пройти мимо нее было невозможно: внизу круглый год курилась незамерзающая болотная жижа – чертово логово. Пока взбунтовавшиеся зеки удерживали проход, по нему уходили в тундру вожаки. Затарахтели вездеходы, появившиеся невесть откуда, мелькнули фигурки беглецов на лыжах.

– Собак! – завопил во все глотку Петр Кирыч. – Выпускайте псов! Из отстойника. – Он прекрасно знал, что в отстойнике находились восемь взбесившихся псов, которых он давно бы пристрелил, но начальство приказало дождаться приезда ветеринара. – Капитан Зонин, выпускай псов из отстойника! – Он схватил начальника режима за грудки.