Порядок вещей - Юрий Чудинов

– А ты как думаешь?

Жак подносит напиток к губам. На стенках бокала выступили бусинки влаги. Залпом выпивает содержимое и приставляет ножку пустого бокала к виску:

– Я проверил все комбинации. Варьировал, как только мог. Вывод один: напиток – иллюзия.

Медленно, стараясь распробовать, Виталий допивает свою порцию «иллюзий».

– Ну? – разглядывая красное, клонящееся к горизонту солнце, спрашивает Жак. – Как твои ощущения? Что-то должно было произойти за эти тридцать секунд.

– Мне показалось сначала, что это вино. Но сейчас… не знаю. Крепость есть, но вкус… словно накапали в воду немного аниса… снадобье от кашля…

– Хотел бы я почувствовать то же, что чувствуешь ты.

– Но мы же пьем из одной бутылки!

– Как ты не можешь понять? Напиток может быть чем угодно, только не одним и тем же. Мы разделены в своих ощущениях. Разлитый из одной бутылки, для кого-то напиток может быть лимонадом, для кого-то – вином, для кого-то – апельсиновым соком. Или чем-то еще, в зависимости от того, кто пьет, и какое у него настроение. Можно сказать, что напиток реагирует на изменчивость жизненного тонуса. Можно сказать, что он генерирует эмоции. Можно многое другое сказать. Но это не рулетка, потому что ни одно из предсказаний не сбывается.

40. Наваждение

Клуб «Оракул Божественной Бутылки». Вечер.

Музыканты группы ROMISLOKAS и курильщики из числа посетителей клуба прохлаждаются на площадке перед дверью. С другой стороны площадки – пивная палатка.

Из клуба выходит охранник:

– Этот, в шляпе, он с вами? Агрессивный какой-то. Удалить его, что ли? Вы не против?

– Он сам по себе, – говорит Смольников. – Можете удалять.

– О ком речь? – спрашиваю.

– Да так, один знакомый. На sound check-е учил оператора, как ставить звук. Достал. Может концерт испортить.

Охранники выводят нарушителя из клуба. С нехорошей улыбкой, махнув на прощанье рукой, тот идет к «горбатому» мосту. Заметно, что музыканты нервничают.

– Может, начнем, а? Время?

– Как-то несолидно.

– Кого дожидаться? Все пришли, кто хотел прийти.

– Паршивую овцу выгнали из стада. Можно начинать.

Музыканты входят в клуб.

Аня сидит за первым столиком, справа. Я занимаю место напротив нее, спиной к выходу.

– Ну, как? – спрашивает она. – Как тебе здесь? Нравится?

Под низкой, деревянной крышей царит полумрак. Ярко освещена только сцена в углу. На сцене ударная установка Валентина. Сам он полностью скрыт тарелками и барабанами. За спиной подковообразная ниша, имитирующая камин. На каминной полке выставлены те самые «божественные бутылки», в честь которых и назван клуб.

Вид коллекционного стекла напоминает о желании выпить. Я подношу к губам стакан. В стакане должно быть пиво, но, пригубив напиток, с удивлением отмечаю, что это терпкое, сухое вино. Да и не стакан у меня в руке, а большая деревянная кружка. С изумлением поднимаю взгляд на Аню. Передо мной сидит совсем другая девушка.

Обстановка в зале резко изменилась. И не только обстановка: изменился я сам! Не узнаю свои руки: те же вроде бы, но в них чувствуется огромная сила. И еще, каким-то звериным чутьем я ощущаю нависшую надо мной опасность.

Мышцы реагируют мгновенно: стремительно смещаюсь влево и разворачиваюсь всем корпусом к двери. В то место, где только что стояла кружка, с грохотом вонзается меч. Кружка разваливается на две половинки, красное вино течет по столу, а мой кулак находит мочку уха с продетой в нее серьгой. От удара мерзавец теряет не только равновесие, но и меч, и в падении вылетает через открытую дверь в тесный коридорчик, где его подхватывают на руки двое бородачей, оба в одежде из волчьих шкур, с горящими ненавистью глазами. Меч нападавшего уже у меня в руках, клинок до половины погружается в грудь наемного убийцы. Хлестко щелкает тетива, и из арбалета девушки вылетает черная стрела, лишая левого бородача доброй половины мозга. Третьего я настигаю снаружи. Подбежав к лошади, он не справляется с инерцией, скользит, откинув голову назад, и на припорошенную снегом гальку падает уже обезглавленное тело. С неба за всем этим спокойно наблюдает луна.

– Большое спасибо, друзья! – доносится голос Смольникова. – Всего вам доброго и до свиданья.

Наваждение спало с глаз так же резко, как началось.

Концерт окончен. Юрий выключил микрофон, повернул ручку громкости на ноль, вынул из гнезда усилителя гитарный «джек» и положил гитару на стол.

41. Идеальный мир

...

Из беседы врача с больной, страдающей депрессией:

Доктор: Будет ли вам легче, если вы узнаете, что чувства вины и тоски – это всего лишь симптомы заболевания и что вы вовсе не должны себя так чувствовать?

Кэти: Я думаю, да – если бы я смогла в это поверить.

Доктор: А вы склонны этому не верить?

Кэти: Сейчас мне трудно разобраться в своих мыслях об этом.

Если поначалу казалось, что Жак всецело поглощен созерцанием карт, и говорит не он, а кто-то другой, его устами, то после неудачи с отпущенной колкостью, он беспокойно заерзал в кресле, и стало понятно, что он со страхом ждет, как на это отреагирует девушка.

– Вот, пожалуйста, вам наглядный пример, – говорит девушка. – Постоянно хочет быть в центре внимания. Как только о нем забывают, начинает бояться, что исчезнет. А как напомнить о себе, если не очередной пакостью? Укусить, подложить свинью – это он может. Я причиняю боль, значит, я существую – вот принцип, которым он сейчас руководствуется.

– Слово «принцепс» – означает «первый в списке сенаторов», – говорит старик, ковыряясь в носу. – Слово за тобой, первый в списке.

– Пас, – глухо отвечает Жак.

– Чего-чего? – Старик зажимает нос в кулак, как морковку.

– Оглох? Пас! Па-ас!

– Вот как? Хм. Значит, пас? – Старик еще раз заглядывает в свои карты. – Нда-а, любопытно. Ну-ну. Тогда и мы, скажем, пас.

– Козырь пика, – говорит Жак.

– Он считает, что все мы, – продолжает девушка, – плоды его больного воображения. Силой сознания он материализовал свои мысли…

– Заткнись! – не выдерживает Жак.

– Почему? Я тебя слушала? Пусть и другие послушают.

– Мы здесь одни, понимаешь? – Жак обращается исключительно к Виталию. – Если это планета, то мы одни на целой планете. Я появился первым…

– Первый в списке сенаторов, Принцепс, – говорит старик. Мы слышали.

– Даже не помню, когда это было…

– Не дури, – старик сделал страшные глаза.

– Ты чего?! Чего вызверился?

– Дурак, – хихикает старик. – Я же видел, как ты подменил карты…

Жак заливается идиотским смехом.

– Пойдем, – говорит девушка. – Я больше не могу. Пойдем отсюда скорее!

42. Шлейф

– Ты поедешь с нами, или останешься пить? – довольно бесцеремонно спрашивает Аня.

– Почему «пить»? Надо отвезти инструменты.

– Тогда мы тебя дожидаться не будем.

– Подождите у выхода. Я сейчас подойду.

Через минуту Смольников присоединяется к нам на улице:

– Ну? Что скажете? Как концерт?

– Лучше, чем на CD. Думаю, публике понравилось. Прям как в прежние времена!

– Да. Нонсенс. Напоследок собрались нужные люди.

– Что ты имеешь в виду?

– Это был наш прощальный концерт. Своего рода похороны.

– Ничего себе! Почему?

– Еще Леонардо говорил, что звучащая струна лютни находит ответ и приводит в движение только подобную струну на другой лютне. Когда подобная взаимосвязь между музыкантами утрачена, им нечего делать вместе. К тому же «четверка» – критическое число, а мы уже выпустили четыре альбома.

– И что? Ты готов все бросить?

– Ладно, вот что. Я поговорю с ребятами. Они отвезут инструменты без меня. Подождите, хорошо? Я быстро…

43. Идеальный мир

...

Шри Ауробиндо (1894–1969). Из книги «Беседы с Павитрой»:

«Все, отбрасываемое нами днем, возвращается к нам ночью».

Ближе и ближе скрипит песок под ногами Жака. Он не смотрит по сторонам, и кажется, вот-вот пройдет мимо, но в последний миг остановился:

– Думали, не замечу, да? Как мышки: ти-ти-ти…

– Не хотелось бы выслушивать завтра твои извинения, – предупреждает девушка.

– А что я сказал? Я ничего не сказал. Особенного…

– Ты пьян.

– Я стеклянен! Сквозь меня можно смотреть на луну. Как в телескоп. Знаете?

– Иди спать.

– Успокойся. Ничего я твоему кобелю не сделаю.

Руки Виталия сжимаются в кулаки.

– Просто нам нужно обсудить одну очень важную научную проблему, – невозмутимо заканчивает фразу Жак.

– Обсудите завтра.

– Некоторые вещи не могут ждать до утра.

– Не сходи с ума…

– Так! Все! Я тебя не слышу. Поняла? Его слышу, а тебя – нет. Тебя вообще здесь нет.

– Я есть, – говорит девушка. – А вот тебя здесь быть не должно. Иди спать. Так будет лучше.

– Лучше, хуже – об этом судить не тебе.

Взгляд Жака делается неподвижным, как у змеи.

– Ты по-до-нок, – проговаривает он необычайно низким голосом, и целый ворох углей и черного шлака вываливается у него изо рта.