Порядок вещей - Юрий Чудинов

Утром я сначала услышал голос, просто голос, вне времени и пространства, затем узнал в нем голос Игоря, потом до меня дошло, что Игорь пытается сыграть роль первых петухов, и, чтобы роль эта хоть как-то ему удалась, взобрался на площадку «рая» и голосит над самым ухом:

– Вставайте! Уже полседьмого! Эй! Едем мы или нет?

– Да-да, встаем, – пробормотал, лишь бы отделаться от него, Олег.

Я попытался сыграть в молчанку.

– Витя, вставай.

Игорь ненавязчиво потеребил чехол спального мешка. Пришлось открыть глаза:

– Да-да, конечно, встаем, встаем…

– Встаем, встаем, – подтвердил Олег и снова закрыл глаза.

Я сделал то же самое. Нет, все-таки какое это блаженство, утреннее балансирование меж пробуждением и сном!

Игорь решил, по-видимому, что разбудил нашу совесть, спустился вниз.

– Олег! – кричал он уже через минуту, поняв, что его обвели вокруг пальца. – Кашу я подогрел! Иди есть! Второй раз! Специально для тебя подогрел!

Олег пробормотал нечто невразумительное, а я подумал, нашел, чем соблазнять: кашей! Вот если бы… и не придумал, что бы заставило нас без огорчения покинуть спальники. Вспомнилось, что уснули мы часов в пять, когда запели птицы, и самая вредная из них, кукушка, завела свою шарманку. Не понимаю, почему в японской поэзии голос кукушки описывают с нескрываемым восхищением. Лишнее свидетельство того, что мы с японцами по-разному слышим одни и те же звуки. Но вернемся к ночному «брифингу». На протяжении ночи Олег, с одной стороны, рисовал мне радужные перспективы возвращения в цивильный мир, а с другой давил на психику: «У тебя сколько песен? Триста? И у меня – сто пятьдесят. И у Смольникова – двести. Даже больше. Итого – семьсот! Выберем сотню лучших. Запишем. Девять альбомов. Пока он не уничтожил последние наработки. Ты же знаешь, порядка двухсот стихотворений он как-то сжег. А они были в единственном экземпляре. По памяти восстановил штук пятнадцать». «Бзики случаются, но почему девять?» – спросил я. «Не по четыре же?» – сказал Олег, и я понял, что он не шутит. «То есть вам кажется, что Гераклит не прав?» – поинтересовался я. «Но это же совсем другая река! – возмутился Олег. – Заглавным будет трек «Ромислокас». Сохраним, таким образом, брэнд. А потом запишем то, что никто уже делать не может: вне стилей».

Мы стали перебирать в памяти композиции, которые могли бы составить с песней «Ромислокас» нечто концептуальное. Получалось мрачновато, но тут я вспомнил, что Геродот рассказывал об обычаях персов: «За вином они обсуждают самые важные дела. Решение, принятое на таком совещании, на следующий день хозяин дома, где они находятся, еще раз предлагает гостям (на утверждение) уже в трезвом виде. Если они и трезвыми одобряют это решение, то выполняют. И наоборот: решение, принятое трезвыми, они еще раз обсуждают во хмелю». Тут-то и «запела» кукушка…

– Витя, так мы едем или нет? – раздался голос Игоря над самым ухом.

– Конечно.

Я приподнялся на локтях, зевнул.

– Если не едем, тогда я пойду кататься на облазе.

– Крикунов встал?

– Нет. Но он встанет, если вы встанете.

– Надо вставать, – согласился я. – Иначе эта канитель затянется надолго.

– Может, не поедем, а? Перенесем работу на завтра? – В голосе Игоря послышались просительные нотки. – Как хотите… Вернее, как ты хочешь… – Он смутился, как школьница, и стал спускаться вниз.

День обещал быть солнечным. И как хорошо было бы покататься сейчас на выдолбленной из ствола дерева хантыйской лодке! (Обнаружили ее вчера, на берегу одного из ближайших озер). Лишь бы Витя не приставал со своей работой, – так думает Игорь. Наверняка. И ведь обидится, если поедем. А что делать? Надо. Именно потому, что погода солнечная. Кто его знает, что будет завтра?

– Давай! – толкнул я Олега. – Подъем! Пора собираться…

52. Кардинал

Юрий пристально вглядывался в портрет, на котором был изображен щеголеватый молодец, лицом похожий на человека, которого он видел, глядя на себя через зеркало. Портрет был свежий. Судя по устойчивому запаху краски, художник поставил дату и подпись в нижнем правом углу картины с неделю назад, не больше. Это решало проблему одежды (обнаружил в шкафу аналогичный костюм), но не помогло в решении проблем восприятия: в памяти сложился замысловатый пасьянс из двух жизней, отстоящих одна от другой на четыре с лишним столетия.

«Итак, Франсуа, наш выход!» – сказал себе Юрий, внезапно осознавая, что куда-то опаздывает. И через минуту уже прикладывался губами к перстню на указательном пальце кардинала Лоренцо ди Креди. Он хорошо помнил этот перстень, с кроваво-красным рубином, в котором пульсировало синее свечение. Поговаривали, под камнем был яд. Папский легат прибегал к нему, когда требовалось без шума избавиться от недоброжелателя.

– Вылитый отец, – бесцветным голосом сказал кардинал. – Можно подумать, время потекло вспять, и я вижу перед собой братца-бастарда Николо Жозефа Реньо, собственной персоной…

Кардинал не закончил фразу, поморщился, коснувшись узловатым пальцем виска, как если бы у него внезапно разыгралась мигрень.

– Да… Я хотел узнать о погоде, – сказал он, не поднимая головы. – Где сейчас дышится свободнее: здесь или в Сиене?

Франсуа Реньо (он же Смольников) понимал, что рассказ об осенних ливнях мало заботит высокопоставленного сородича, но на первых порах решил прикидываться простаком:

– Погода меняется в зависимости от нашего настроения, святой отец. Мы видим ее такой, какой хотим видеть: хорошей – когда нам хорошо, плохой – когда нам плохо.

– Молодость, молодость, – деланно вздохнул кардинал. – Кощунственные речи срываются с уст легко, будто спасение души лежит в кошельке, рядом с разменной монетой. Все в руках Господа, сын мой, все в руках Господа. Не забывай об этом.

– Старая истина, святой отец, старая истина.

– Всякое новое – это хорошо забытое старое.

– Значит старое – это новое, которое не успели забыть, так что ли?

– В этом есть доля истины. – Кардинал сказал это ласково, будто погладил любимого кота.

– Во всяком высказывании есть доля истины, – произнес скорее Смольников, чем Франсуа.

– Не означает ли это, что истинность любого высказывания вызывает сомнения?

Голос Лоренцо ди Креди звучал бесстрастно. «А почему бы и нет?» – так и подмывало сказать Франсуа, равно как и Смольникова, но оба промолчали, потому что взгляд кардинала сделался вдруг колючим, как шипы терновника.

«У него нет страха, – подумал Лоренцо ди Креди с досадой. – Прекрасно зная о моей миссии, зная, какими я наделен полномочиями, вести себя так фривольно! Гм… Словно у него девять жизней, как у кошачьего царя, и в запасе осталось по меньшей мере пять. Статью и лицом – отец, да, но повадками… Кого же он мне еще напоминает? Ах да!..»

Он перенесся мысленно в подвалы церкви Сан-Франческо: «Ну конечно! Гай ди Риенцо. Тоже ничего не боялся. Я приписывал это безумию. Но жаль, очень жаль, что понял его игру слишком поздно. Вылетела птичка, упорхнула. Улыбнулся и испустил дух…»

Эти мысли никак не отражались на лице кардинала. Казалось, он просто ждет, когда к ним подойдет Беатриче.

– Экзаменуете кузена, святой отец? – взяла она под руку Франсуа. – Никак не могу отучить его от дискуссий. Спорит по любому поводу и без повода.

– Верно. Оружием он владеет лучше, чем языком. Нам доводилось слышать истории о похождениях некоего Реньо в Сиене.

– Либо это не обо мне, либо слухи сильно преувеличены, – попробовал возразить Франсуа.

– Ну да, конечно, слухи. Скажи еще, что мои осведомители лгут. И за это всех их следует вздернуть.

– Как Вам известно, дядя, в Римини меня привела отнюдь не погоня за развлечениями. Единственное желание: присоединиться к графу Филиппо да Монтоне в его рискованном морском предприятии.

– Да, я слышал. Плавание обещает быть прибыльным, не так ли? Да вот только гарантий у вас нет никаких. Рассказы парочки бежавших из плена пехотинцев? Неужели Филиппо всерьез на них рассчитывает? Неужели думает, что эти хитрые еретики были столь беспечны, что позволить воинам Малатесты бежать! Сокровищ на острове нет. Они пустили вас по ложному следу. Хотя… как знать? Проверить надо. – По лицу кардинала скользнула тонкая усмешка. – Вернемся к нашей дискуссии. Позволю себе напомнить: «Лишь весьма неразумные, взявши светильники свои, не взяли с собою масла». Это из Писания. Что такое «светильник без масла»? То же, что ум без веры. Или… ножны без клинка – так понятнее? Бестии не только умны, но и сведущи в колдовстве. Вам потребуется нечто большее, чем смекалка.

53. Если долго стоять у перил

Прохладное утро влажным воздухом обволакивало тело. Я ухватился за поручни и почувствовал влагу росы на сосновой коре. Если бы умел вспоминать будущее, вспомнил бы, как три с лишним года спустя, так же вот буду стоять, держась за влажные поручни, на веранде дома в предгорьях Урала.