Порядок вещей - Юрий Чудинов

– Я думал, ты знаешь.

– Ну-у… сейчас возьму.

– И машину надо.

– Зачем?

– Сейф, спальник, теодолит – вещей-то сколько!

Некомпетентность Ануфриева действовала мне на нервы. Его перевели к нам недавно, из топографов, когда наш начальник партии исчез после того, как двигатель «восьмерки», на которой он делал облет постов, заглох в воздухе над тайгой. Две-три секунды в салоне стояла мертвая тишина. Начальник партии обхватил соседа так, что тот чуть не задохнулся. Двигатель ожил, все закончилось благополучно, но с тех пор начальника мы больше не видели.

Четвертое явление Ануфриева народу ознаменовалось фразой:

– Машина будет через полчаса. Узнаешь у Зыкова. Езжайте в аэропорт. С Крикуновым.

– Наверно не успеем, – сказал Крикунов.

– Угу, – согласился я и полез под тент.

В кузове грузовика обнаружил шикарное кресло, и устроился в нем, как король. На руки взял гитару. Рюкзак поставил у ног.

В аэропорту Крикунов сходил в «Лайнер» и принес бутылку шампанского.

– Что-то голова болит, – сказал он, – давай опохмелимся. Стаканов нет?

– Нет.

– Плохо. Придется пить из «горла».

Осторожно, без хлопка, откупорил бутылку и сделал несколько больших глотков. Шампанское вспенилось у него во рту и потекло по подбородку. Вовка поперхнулся и передал бутылку мне.

Я пил аккуратно, маленькими глотками, оставляя отверстие для выхода газа, но и после меня в бутылке не убавилось. Вино расширялась по мере выхода углекислого газа. Крикунов заткнул бутылку пробкой и поставил ее в один из ящиков с продуктами:

– Что будем делать?

– Оставить бы вещи здесь, – размечтался я. – Подъехали бы ко второму рейсу. Давно пора сделать здесь перевалочный пункт. Привозили бы грузы в аэропорт заранее. Неужели до сих пор не додумались?

– А им плевать.

– В том-то и дело.

– Давай поедем обратно. Скажем Зыкову, что Ануфриев летает без нас. Пообедаем. Там видно будет.

– Давай.

Обратно доехали быстро. Отнесли вещи в склад.

– Ну что, надо допить? – сказал Вовка. – Здесь должна быть тара.

Долго искали стаканы. Нашли старую солдатскую кружку. Осмотрели ее со всех сторон:

– Вроде чистая.

Крикунов ополоснул кружку шампанским.

– Схожу по делу, – вспомнил я.

Вернувшись, увидел, что Крикунов уже допил свою порцию. Наполнил кружку до краев:

– Совсем другое дело.

– Угу, – согласился Вовка. – Ну что, пошли?

– Сейчас. Захвачу сумку.

Вовка ушел.

Я снял с полки рюкзак, достал из рюкзака сумку с бумагами. Поставил рюкзак на место и закрыл склад на замок. Мимо экспедиционных гаражей, в лабиринтах которых колдовали механики, вышел на улицу.

Накрапывал дождь. О полетах можно было забыть.

«Сегодня понедельник, – с сожалением подумал я. – Библиотека закрыта. Придется читать в обстановке массового запоя».

60. Дождь

Двенадцать реперов отсняли гладко, без сучка, без задоринки. Репер тринадцатого поперечника заслонила не какая-то там одинокая береза, а густая поросль молодняка. Река поворачивала направо, и деревья, росшие у самой воды, вдоль плеса, заслоняли от меня оставшиеся репера.

Что это? Совпадение? Или закономерность? Сумма розыгрыша у Игоря и Олега равнялась двенадцати: семь плюс пять. То есть, вроде бы не ведая о том, Олег с точностью определил, сколько ему отдыхать.

– Олег! Слышишь?

Ни звука! Спит. Я поднял с земли щепку и бросил в него. Никаких эмоций! Бросил щепку покрупнее. С тем же результатом. Поднял с земли приличных размеров сучек. Ноль внимания!

Я бросал и бросал в Олега щепками, пока тот не открыл глаза:

– Чего бревнами кидаешься?

– Подъем. Рубиться надо. Будем менять постановку.

Стоя по колено в траве, Олег рубил осинник, а я поглядывал то и дело в теодолит, стараясь различить соседний репер.

Птицы смолкли. Лес застыл в немом ожидании. Нещадно палило солнце. Тишину нарушала только неуклюжая возня Олега. Деревца то и дело выскальзывали у него из рук. Приходилось снова и снова ловить их, пригибать к земле и рассекать каждый ствол в основании, иначе топор пружинно подпрыгивал, и деревце выскальзывало из рук.

Наконец «визира» была готова. Я «привязался» к реперу и перенес теодолит на новое место.

Оставшиеся репера левого берега отсняли гладко, без сучка, без задоринки. Дальше отдыхал Игорь, а Олег работал.

Сосредоточенность на измерениях не оставила места мыслям. Не заметил даже, как небо затянуло тучами, и стал накрапывать дождь. Только с третьей или четвертой капли, сбежавшей по потному лицу, понял, что дождь уже идет.

Дождь, казалось, сдерживал себя какое-то время, чтобы дать нам возможность довести дело до конца, и мы снимали поперечник за поперечником, работая, как говорится, на пределе, пока дождь не припустил не на шутку. По странице журнала от карандаша побежала вода. Графит скользил по бумаге, не оставляя следов.

– Все! Последний делать не будем! – крикнул я Олегу. – Карандаш не пишет! Собирай рейку!

– Может, пойдем пешком? – предложил с другого берега Игорь.

– Нет. Будем ждать!

Дождь успел промочить рубаху. Одетый под рубаху свитер тоже промок, особенно на плечах и спине.

Я посмотрел на Олега. Олег стоял в лесу, под деревьями.

– Собирай треногу.

– Зачем торопиться?

– Собирай. Я отнесу теодолит.

Футляр теодолита лежал на песке, у самой воды. Уложив в него инструмент, я огляделся по сторонам. Документы были в непромокаемой сумке, на суку, под ветвями сосны. Набирающий силу дождь покрыл реку канцелярскими кнопками.

Поблизости рос ветвистый кедр. Под деревом было сухо. Забираясь под него, я уже не чувствовал стекающих по периметру капель, потому что сам был сырой, как капля. И тут мне показалось, что это уже было, или во сне приснилось, а сейчас повторяется. Я вспомнил все, что будет дальше, и испугался.

61. Письмо

Крикунов цокнул языком.

– Все сорвались, все гудят, – сказал он, задумчиво ковыряясь спичкой в зубах. – Не один я «двинулся».

– Естественно.

– Сейчас тихо, но к вечеру повыползают.

– Приехал Тимофеев – может он успокоит?

– Вряд ли.

Полулежа на кровати, я читал письмо Виталия, найденное в бумагах Сергея. В комнату вошел Корочкин, пьяный и возбужденный.

– Я пил и пить буду! – заявил он с порога, как будто продолжал начатый с кем-то разговор. – Буду пить и все!.. Сегодня идем на работу, а на берегу ящик вина. Какая тут работа! Я им говорю, Корочкин будет пить! Мне выговор сделали. Ну, и что?

Он достал из кармана бутылку азербайджанского портвейна, поставил ее на стол:

– Выпьем!

– Я пас, – сказал Вовка. – Всё, всё.

– Как это, всё? – изумился Корочкин.

– Я пас.

– Открывай. – Корочкин протянул бутылку мне.

– Не хочу.

– Почему?

– Не хочу и все.

– А не хочешь, пошел на …

– Может покажешь дорогу?

– Извини. Это шутка.

– Он понимает, что ты шутишь, – сказал Крикунов.

– Как тебя зовут? – спросил Корочкин.

– Ты что, забыл?

– Разве всех упомнишь?

– А надо помнить.

Корочкин распечатал бутылку, выпил стакан вина, поставил бутылку под кровать и ушел.

– Все гудят, – сказал Вовчик.

– Угу, – согласился я и углубился в чтение.

...

«Если жизнь твоя наполнена больше внутренним смыслом, чем внешним, – писал Виталий, – то моя как раз наоборот. Вот сейчас я лечу зубы. Вернее дожидаюсь приема в кресле. Не могу же я одновременно, чтобы у меня во рту ковырялись и писать.

Разве ж там, в тайге полечишь зубы? А? В тайге можно, спьяну, треснуться зубами о сосну, и они все повылетают…

Твоя тайга, что монастырский скит. Келья. Комары. Жуть и ужас…

А Гамлет – действительно, хорош парень. Только я Шекспира не люблю. Я люблю пиво с рыбой. И рок-н-ролл. С элементами интеллектуального риска. Или наоборот: интеллектуальный риск с элементами рок-н-ролла.

На днях доделал песню, выброшенную когда-то в мусорную корзину. «Над серебром». Помнишь? Результат оказал на меня столь сильное воздействие, что я аж курить начал, хотя до этого два месяца ни-ни.

Эх! Ну что за времечко было! Золотое! Найти бы рецептик, чтоб существовать в пяти измерениях одновременно, и двигаться во времени, как мы – в наших трех, грешных. Пошел бы сейчас обратно, допил бы то, что не допито, долюбил бы тех, кто не долюблены. Вот класс! Проглотил пилюлю, и мир стал для тебя не просто Землей, а пружиной диаметром с планету. И вот ты идешь по этой пружине, и останавливаешься в том периоде, который тебе больше всего по душе.

Ау! Ты меня слышишь?! Черт знает, о чем пишу. Я ведь сейчас того, слегка под градусом. Боюсь стоматологов – жуть! Почти как парикмахеров…

Вспоминаю себя пьяным в тот день, когда вы с Виктором поспорили по поводу смерти, и он сказал, что смерть – это единственный, доступный для каждого из нас портал. Но мы не умеем им пользоваться…

Впрочем, не будем о грустном. Напиши-ка лучше, что такое, тайга. Тайга на морозе. И когда идет снег. Мне ж интересно!