Порядок вещей - Юрий Чудинов

Геологи заканчивали погрузку. Ольга держала за шею Мотька. Собака тряслась от страха и жалобно скулила, но и ее закинули в вертолет, словно вещь.

Дверь вертолета захлопнулась. Машина стала с места набирать высоту. Через иллюминатор я видел, как кружатся, устремляясь вниз, снежинки. В снежной пелене растворялись сосны, похожие сверху на черные опята.

Настроение было хорошее. И тут я вспомнил, что оставил на полке, у рукомойника, зубную щетку. Сразу сделалось тоскливо, как будто не щетку забыл, а тысячу рублей. Отчетливо вспомнил, как она выглядела. Без всякой надежды ощупал карман рюкзака. Щетка оказалась на месте. Вот когда настроение действительно улучшилось! Просто удивительно, как мало человеку нужно для полного счастья.

30. Северное крыло

Черные волосы и синие глаза Лана были такими же, как у любого воина Северного Крыла, как у Людогора, смертельно раненного ею (волосы локонами спадали на плечи, глаза сияли бездонной голубизной), и все же немного другими. Горгий Лан смотрел на нее, а ей казалось, что она парит над бездной, разверзшейся вдруг под ногами. Ей казалось, что, стоит отвести взгляд, и она сорвется в немыслимый и бесконечный полет.

– Ты все рассчитала, красавица. Не учла только одного. Мы – последние. Нам предстоит нарушить Обычай.

Сердце Гледис остановилось – от тихого голоса, который она слышала только раз, когда Горгий Лан произнес: «До встречи на Островах, отец». Сейчас этот голос был другим.

– Северное Крыло в доспехах, женщина. Уже идет бой. Ни слова не напишете вы о нем в своих книгах.

Гледис поняла, что теряет сейчас что-то важное, без чего дальнейшая жизнь не имеет смысла.

– Жизнь твоего короля? Эту жизнь я дарю тебе. Как и твою собственную.

Это означало только одно: их обвинят в гибели армий – ее и Ларса. Но не это было сейчас самое важное, приводило в отчаяние.

– Северное Крыло распущено. Мы уходим.

Помолчал немного. Добавил:

– Когда-нибудь в одном из Странствующих ты, возможно, узнаешь меня. Разумеется, я сменю имя. Скажем, на… Ты же знаешь, как мы меняем имена? Хотя нет, не хочу никаких ассоциаций. Ты же знаешь, как мы относимся к словам, не так ли?

Гледис вспомнила, что никто из воинов Севера не проронил ни слова с тех пор, как умер их Великий Волшебник.

Лан извлек Портальный Меч, целый и невредимый, положил на стол. Прикосновение его руки вызывало синевато-розовое свечение на клинке.

«Так струятся закатные тени на снегу», – подумала Гледис. Впервые в жизни ей захотелось плакать.

– Сломанный меч – последняя иллюзия отца. Портальный Меч твой. Навеки.

– Я не видела твои доспехи! Как я узнаю тебя?

– Это не единственный вопрос, который будет мучить тебя всю жизнь.

31. Лабиринт

...

«Убить Минотавра, возможно, не так уж и трудно. Гораздо труднее будет обнаружить его в Лабиринте, а затем выйти оттуда. Человеку это не под силу, еще никто не смог выбраться из Лабиринта.»

Из сказания о Тесее.

Гремят засовы. Отворяется дверь. Виталия выводят в зрительный зал. Выносят стул. Жестом приказывают сесть. Охранники удаляются, плотно притворив за собой дверь. Но на двери есть глазок, и они, несомненно, наблюдают за ним. А куда ему идти – без одежды?

Виталий ежится от холода. В куполе театра зияют огромные дыры. Фрагменты крыши вперемешку с креслами валяются вокруг, ощетинившись обрывками стальной арматуры.

Стена за сценой отсутствуют. Развалины города выглядят своеобразной декорацией.

По сцене бродят женщины и дети. Заметив, наконец, голого мужчину, они спускаются в зал и обступают его со всех сторон. Виталий закинул одну ногу на другую, прикрывает руками срамное место.

Возвращаются охранники. Между ними и женщинами завязывается какой-то разговор, из которого нельзя понять ни слова. Охранники отбирают из женщин самых привлекательных и уводят их с собой.

«Так значит, он служил приманкой! Ну и ну!»

32. В общежитии

Комендант тетя Физа выдала чистое постельное белье, распределила по свободным койкам. Мне досталась первая от входа кровать в первой комнате. Через минуту за мной зашел Сергей:

– В баню идем?

– Не знаю.

– Сходите, сходите, – сказала Физа.

– А не поздно? Наверно баня уже закрыта?

– Да вы что, она до десяти работает.

– Я знаю новую баню, хорошую, – сказал Сергей. – Там хорошо.

– Хорошо, так хорошо, – согласился я и стал доставать из рюкзака банные принадлежности: полотенце, мыло, шампунь, мочалку, зубную пасту и зубную щетку.

Серега ушел за сумкой.

– Витя, выпьешь? – спросил Ленька.

– Да, чуть-чуть, – изобразил я пальцами, сколько именно.

Ленька передал наполненный водкой стакан. Я выпил и с сомнением посмотрел на хлеб. Хлеб выглядел паршиво.

Ленька вышел из комнаты. Вошел Сергей:

– Портфель есть! – сказал он так, словно принес мешочек золотого песка.

– Хорошо.

– Идем пешком?

– Конечно. По пути зайдем в столовую. Надо бы перекусить.

Из бани вернулись поздно. В комнате было уже темно.

– Все спят, – подумал я вслух и ошибся.

– Хлеба нет? Пожевать бы чего, – приподнялся на постели Шарапов.

– Нет.

Боря лег.

Я не стал включать верхний свет. Достаточно было того, который проникал через приоткрытую дверь из коридора. Расправил постель, разделся и лег.

Ленька лежал спиной ко мне. Оказалось, он тоже не спит:

– Ну как, вымылись?

– Да.

Ленька повернулся на спину, зажег спичку, взял с тумбочки сигарету и, прикурил.

– Почему не улетел в Ё-бург?

– Справки нет.

– Какой?

– Жду Ануфриева. Он напишет, что я ничего не должен.

Вспомнили сегодняшний день. Никогда в точности нельзя сказать, когда прилетит вертолет, и ты окажешься в цивильном месте. В заключении Ленька сказал:

– Надо уезжать. Завтра же. А то пропьюсь. Если так дальше пойдет, мотоцикл мне светит только в следующей жизни.

Сказал и уснул. А я лежал и думал, что наша жизнь сродни пассажирскому поезду. Люди заходят и выходят, знакомятся и расстаются, чтобы никогда больше не встретиться. Иногда они все же встречаются. И говорят друг другу «мир тесен» или «гора с горой». Но ничего от этого не меняется. Все остается на своих местах.

33. Перья северного крыла

...

Праславянская письменность. Надпись на глиняной табличке. Найдена на Крите. (Кроме текста на табличке изображен неизвестный символ и число 27). Перевод надписи гласит:

«Говорят: то были воины, а то – их подобия. Общей численностью – 27»

Северное Крыло потеряло пятнадцать Перьев. Прощались с ними на гладкой, как стол, каменной площадке у перевала, на краю которой высился остов древней крепости. Центральным в круге погребальных костров был костер Людогора.

Проводник Севера и его ученик, Винсент Трой, были единственными из смертных, кто видел птиц, вылетавших из пламени и устремлявшихся в одном направлении: на северо-восток. Это были черные коршуны и белые соколы, желтые ястребы и красные орлы. Последним пламя покинул огромный синий филин. Прежде, чем последовать за другими птицами, филин сделал круг над остатками дружины и тяжело опустился на плечо Горгия.

Казалось, Горгий Лан слушает, что говорит птица. Он был неподвижен. Доспехи отливали синевой. На них не осталось следов крови, но отблески пламени напоминали Трою, какими они были в первые часы после битвы.

Винсент Трой увидел своего Волшебника. У него появилась судьба, которой он мог гордиться. И все же душу мальчика переполняла скорбь. Ни один из воинов Северного Крыла не занимался преследованием, но мало кому из армии Ларса и его союзников удалось покинуть долину. Стрелы черных арбалетов поражали цели до перевалов. Промаха они не знали.

Проводник Севера положил руки на плечи мальчика:

– Самые страшные войны впереди, Винсент. Боги отворачиваются от людей. Люди боялись Крыльев, отныне они будут бояться только самих себя.

...

Античность. Корнелий Тацит:

«Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах, диких и неистовых даже в мирную пору. На мир обрушиваются беды, каких он не знал никогда, или не видел уже с незапамятных времен: цветущие побережья, где затоплены морем, где погребены под лавой и пеплом; города опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы. Поруганы древние обряды, осквернены брачные узы; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, утесы запятнаны кровью убитых. Еще худшая жестокость бушует в столицах – все вменяется в преступление: знатность, богатство, почетные должности, которые человек занимал или от которых он отказался, и неминуемая гибель вознаграждает добродетель. Денежные премии, выплачиваемые доносчикам, вызывают не меньшее негодование, чем их преступления. Некоторые из них в награду за свои подвиги получают жреческие и консульские должности, другие управляют провинциями и вершат дела во дворцах правосудия. Внушая ужас и ненависть, они правят всем по своему произволу. Рабов подкупами восстанавливают против хозяев, вольноотпущенников – против патронов. Если у кого нет врагов, его губят друзья».