Маска Зеркал - M. A. Каррик

бы…"

Покачивание головы Танакис разрушило эту надежду. "Это должны быть те карты, которые ты использовала при гадании. Они имеют самую сильную и четкую связь".

Конечно, так и есть. Танакис могла не понимать узоров, но она понимала многое.

Но это карты моей матери. Последнее, что осталось от Иврины.

Рен закрыла глаза. Рискнуть картами… или рискнуть смертью всех троих.

Она знала, какой вариант выберет Иврина.

"Хорошо, — мрачно сказала она, открывая глаза. "Мы попробуем".

Белый парус, Верхний берег: Киприлун 33

Танакис работала быстро. На составление сложных нуминат часто уходили часы и даже дни, но астролог, видимо, была готова приступить к работе сразу же, как только согласовала карты. Уже на следующий вечер Танакис вызвала всех трех женщин к себе домой.

Это было одновременно и жестокостью, и милосердием. Рен не была готова к тому, что может потерять часть колоды своей матери. Но в то же время проклятие теперь висело над ними, как коса, и она не могла вздохнуть свободно, пока оно не исчезнет.

Люки были открыты в сторону лун: Паумиллис темная, а Кориллис достаточно полная, чтобы давать столько же света, сколько камни, вделанные, как звезды, в покатый потолок. Пол, на котором не было ничего, кроме кругов и спиралей, теперь представлял собой замысловатую паутину линий и дуг, начертанных мелом чисто и уверенно. Тренога, о которой говорила Танакис, представляла собой хлипкую конструкцию — небольшую плиту, свисающую с потолка, с оплетенными медными нитями, прикрепленными к полу в трех точках по окружности. Сам круг окаймляло кольцо из девяти треугольников внутри vesicae piscis: три уже с очагами, три достаточно больших, чтобы человек мог сесть в центре, и три с пустым, ждущим квадратом размером с карту узора.

"Ты принесла их?" спросил Танакис у Ренаты, протягивая руку, покрытую меловой пылью.

Даже Рен не была настолько хорошей лгуньей, чтобы скрыть свою неохоту, когда она передавала карты. Только три, которые она вытянула для этого расклада: Остальная колода хранилась у Тесс внизу, вдали от этого нумината. Нередко встречались несовпадающие колоды: карты были порваны или слишком сильно погнуты, чтобы их можно было перетасовать, и Шорса и игроки меняли их местами по мере необходимости. Она могла бы сделать то же самое, если бы потребовалось.

Ир Энтрелке Недже, — взмолилась она, — не заставляй меня делать это.

"Танакис, ты уверена, что это сработает?" — спросила Донайя.

"Нет", — ответила она, изучая по очереди каждую карту. "Но если не получится, мы попробуем еще раз".

"То есть…" Донайя настороженно посмотрела на нумината. "А это будет безопасно?" Она тоже помнила, как ее волосы вспыхнули.

Танакис положил руку на плечо Донайи и сказал: "Я не причиню вреда твоей семье, Донайя. Поверь мне".

Рената не была уверена, что с кем-то другим Донайя согласилась бы. Но Танакис была другом для Трементисов, когда проклятие лишило их почти всех остальных. Донайя колебалась лишь мгновение, затем резко кивнула. "Что же нам делать?"

Под руководством Танакис — с учетом точно начерченных мелом линий — каждая из трех проклятых женщин заняла свое место в одном из больших треугольников. "Лицом наружу, спиной к проклятию. Сосредоточьтесь на нити треножника, соединяющей ваш круг", — сказала Танакис, помещая Маску Пепла между Донайей и Джуной, Маску Ночи — между Джуной и Ренатой, а Лик Золота — между Ренатой и Донайей.

Рената боролась с желанием прикоснуться к каждой карте в последний раз. Мама… храни их. Это все, что у меня осталось от тебя.

"Сейчас я ставлю Мастер-фокус. Что бы ни случилось, не покидайте своего места". Сзади Рен послышался тихий звон металлического диска, устанавливаемого на треногу. Танакис прошла мимо нее и вышла из нумината. Она достала кусок мела и провела по открытому краю жирную кривую, замыкая круг.

Рен охватило чувство тревоги. Узор, с которым она могла взаимодействовать, — а это всего лишь медные провода, меловые линии на полу, три листа исписанной бумаги и три женщины, молящиеся о спасении.

Кожа начала чесаться… потом покрываться мурашками… потом все тело затряслось. Оплетенная нить приобрела медный отблеск, вибрируя в такт с телом Рен. Она резонировала с двумя другими нитями, которых она не видела, — диссонирующий триплет, от которого болели зубы. Сквозь него пробивался слабый звенящий звук, но она не могла услышать его своими ушами. Он не напоминал ей ничего, кроме звона в костях в ночь колоколов, когда у нее кружилась голова и она вынуждена была уйти с площади, чтобы отдохнуть.

Она не могла усидеть на месте. Но Танакис велела ей не двигаться.

Рен вцепилась пальцами в колени, и все же ей казалось, что она двигается. Нет, что-то внутри нее сдвигалось — вытягивалось прядь за прядью, как будто пальцы копались под кожей, пытаясь освободить ее.

И она узнала это.

Во время кошмара, когда она вернулась в Чартерхаус с ослепленной Шорсой. Тогда она почувствовала: две силы развязаны, их олицетворяет "Буря против камня". Одной из них был Ажерайс. Другая…

Другая — нечто иное. И оно было здесь, в круге с ними, его сила текла по каналам Нумината, вытекая из Рен, Джуны и Донайи.

Зрение Рен затуманилось, как будто Ажа показала ей кусочек сна Ажерая. Справа от нее под световыми камнями ярко сиял Золотой Лик, превратившийся в золото. Слева — Маска Ночи, превратившаяся в пустоту, идеальную черноту которой нарушали лишь два тонких полумесяца лун. Маски Пепла за спиной не было видно, но в воздухе чувствовался ее запах — пыль, сухая память о догоревшем костре.

Поместье Трементис не горело так, как дом ее детства, но она ощущала именно этот пепел: уничтожение семьи Трементис той силой, которую она почувствовала в Чартерхаусе той ночью. Сила, которая была там задолго до Адской ночи. Она заползла в нее, отчаянно сопротивляясь внушению нумината, и голова закружилась. На мгновение она даже не вспомнила, кем была: ребенком, счастливым с матерью или плачущим о ее потере, сетеринской дворянкой, сбежавшей от матери и ищущей убежища у Трементисов, мошенницей, желающей взять от мира то, что ей нужно, Арензой, Ренатой или Рен.

С треском порвались нити — и все прекратилось.

От отдачи Рен упала. Она услышала пронзительный крик Джуны и хрип Донайи. Затем влажное скольжение влажной ткани по дереву. Шаги. Прозвучал вопрос.

Она сидела в оцепенении и боли, пока Танакис не склонилась перед ней, протягивая веер из трех карт. "Видишь. Им не причинили вреда".

Рен с облегчением сжала карты, не обращая внимания на то, что в