Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

Когда шла шумиха по поводу снижения цен, колхозник мечтал съесть кусок настоящего ржаного хлеба. Но когда объявляли о снижении цен, то всегда почему-то на первом месте стоял шифер. Мы знали, что это материал для крыши, но мы и в глаза его не видели. А крыши по-прежнему крыли соломой. И иногда, кто мог, дранкой. Шифер у нас появился только в шестидесятых годах. Тетя Надя перекрыла дом шифером только в 1968 году. Этот шифер я купил по знакомству и по справке, что требуется шифер. Так что снижение делалось, в основном, на те товары, которых не было, или на те, которые не пользовались спросом.

Еще одна беда – для проживающих в деревне были непосильные налоги. Колхоз имел в своём распоряжении 3500 га земли. На эту землю накладывался налог в виде госпоставок продуктов, которые колхоз выращивал, а это мясо, молоко, овощи, сено, лён, яйца и другие продукты. Колхозу за сданную продукцию денег не платили, это был налог на хозяйственную землю. Колхозники платили ещё один налог, на те 60 соток, которые им выделил колхоз для личного пользования. Налог этот составлял немаленькую сумму. Вот налог 1947 года, как говорили в деревне, на кота (это если в хозяйстве не было живности): в год нужно было отдать семьсот рублей (эта сумма была до реформы 1947 года), 40 кило мяса, 100 штук яиц, 1 кг шерсти. Если была корова – 360 литров молока, если поросёнок – то 800 рублей и сдать шкуру, 75 рублей с одной яблони и 25 рублей с куста смородины или крыжовника. Все сады, которые остались целы после войны, были вырублены в 47 году. Коров в деревне было очень мало. Дело в том, что коровам на зиму нужно было заготовить корм, а косить для своих коров на колхозной земле запрещалось. Поэтому в 47 году осенью очень много коров зарезали, потому что нечем было кормить. Что удивительно, были козы. Их не обкладывали никаким налогом, и население стало разводить коз. Коза давала 3–4 литра молока. Две-три козы заменяли корову. Так коз и прозвали «сталинскими коровами».

Что удивительно, были козы. Их не обкладывали никаким налогом, и население стало разводить коз. Коза давала 3–4 литра молока. Две-три козы заменяли корову. Так коз и прозвали «сталинскими коровами».

Так в 1947 году обзавелись и мы козой. Она была молодая, объягнилась и давала около трёх литров молока. Моему двоюродному брату Коле ещё не было и года. У тёти Нади было мало молока, поэтому коза спасла им жизнь.

Начался июнь месяц. Есть было нечего. Тётя Надя была дома. Она была в декретном отпуске до года с ребёнком. Дядя Ваня целыми днями в поле. Я занимался рыбалкой, целыми днями с удочкой. Дядя Ваня иногда топил ригу в гумне. Сушили лён для переработки. Однажды ночью, когда нужно было подкинуть дров в печку, он взял меня с собой. Гумно стояло на небольшом фундаменте из камней. Дядя Ваня сказал, чтобы я залез в подпол и пролез под полом гумна. В гумне был пол, на котором молотили рожь и другие посевные культуры. Я заметил в середине гумна под полом пирамидку. Когда я к ней подполз, это оказалось льняное семя. В полу оказалась небольшая дырка. Из доски выпал сучок. Всё это я переложил в мешок. Там оказались и другие семена.

Всё это я собрал, и мы принесли домой. Оказалось килограммов 20. Положили на печку, высушили, а потом вечерами, в ступке, перетолкли на муку. Так мы неожиданно разбогатели. К этому времени, в конце мая, мы перебрались жить в купленный дом. Жильё было приспособлено только в одной половине дома. А другая была ещё без пола и потолка. Хотя общая жилая площадь помещения не превышала 15 метров, это были хоромы по сравнению с баней. В бане остались жить Соня и Екимовна. Им дали земли 15 соток. Соня уже работала и получала зарплату деньгами. Там они прожили до 1960 года. Потом Соня купила домик, так там и прожила всю жизнь.

Прожить нам нужно было два голодных месяца: июнь и июль. Утром я брал корзину и шёл рвать траву, крапиву, лебеду, гусиные лапки, приносил домой, а тётя Надя затапливала печку и кипятила воду. Когда вода закипала, в эту воду мы складывали эту траву. Когда она обваривалась, мы её складывали в решето. Вода стекала, трава остывала и её пропускали через мясорубку. Потом тётя Надя делала лепёшки из этой массы, обваляв их в муке из семечек. Они пропитывались запахом масла и на сковородке подсушивались. Они нам заменяли хлеб. Если мне удавалось наловить рыбы, то жарили рыбу. В конце июня на трудодни дали дуранды – это жмых, который остается при приготовлении растительного масла из подсолнухов, из этой дуранды приспособились варить суп. Так мы сумели прожить июнь и июль 1947 года. Эти два месяца были самыми голодными в моей жизни. Первый раз я наелся досыта в августе 1948 года, а так всё время жил впроголодь.

Первый раз я наелся досыта в августе 1948 года, а так всё время жил впроголодь. Дядя Ваня в одном сапоге послал буханку хлеба, а в другом полкило комбижира. Тётя Надя отрезала четыре куска и намазала их жиром, это было в самое голодное время. Вкуснее этого хлеба я ничего не ел.

Я до сих пор помню его вкус.

В школу, в четвёртый класс, ходил рядом. В августе месяце уже ели картошку с нового урожая. И смололи немного ржи с моего огорода.

Реформа денег

Осенью 1947 года прошла реформа денег. Первые деньги нового образца нам показала соседка-учительница, получив зарплату. В конце года мы купили корову, козу продали. Я имел наш старый огород, так как числился колхозником, и мы полностью его выкашивали. Налог с меня не брали, потому что я был несовершеннолетний. Потом учителю от колхоза был положен тоже участок земли. Она отдавала его нам. Там тоже было сено. Так что корма корове хватало на зиму, а нам вместе с учительницей молока.

Дядя Ваня попросил дядю Петю купить в Ленинграде кирзовые сапоги. Он выполнил его просьбу и прислал не по почте, а с кем-то, кто ехал из города в деревню. В одном сапоге он послал буханку хлеба, а в другом полкило комбижира. Тётя Надя отрезала четыре куска и намазала их жиром, это было в самое голодное время. Вкуснее этого хлеба я ничего не ел. Я до сих пор помню его вкус.

Так, пережив самый голодный год в своей жизни, мы встретили год 1948-й. В сорок восьмом году жизнь стала налаживаться. В колхозе стали выращивать лён. Его у нас умели обрабатывать. И вот, в зимние месяцы до весны наши женщины его трепали, чесали, и каждую субботу дядя Ваня укладывал недельную продукцию в сани и вёз за 30 км на льнозавод в Павы. Сдавал его высшим сортом. За лён хорошо платили (правда, не деньгами, а зерном пшеницы). Так в 48 году мы впервые попробовали пирогов из пшеничной муки.

В 48-м мы вплотную занялись домом. Всё лето с дядей Ваней строгали по вечерам доски на пол и потолок. Летом наняли плотника из Вошкова. Пришёл старичок и сделал нам полностью жилое помещение из нашего дома. Он настлал пол и потолок, насадил окна и вставил рамы, повесил дверь. Потом позвали дядю Яшу, это был мой двоюродный дед из деревни Горушка, он был большой мастер по печкам. Он сложил замечательную печь, которая простояла до 1970 года, хорошо грела, хотя была сделана из самодельного кирпича-сырца. На этой печи я спал до 1952 года.