«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Феликс Кузнецов

ШОЛОХОВ И СТАЛИН

Встреча Сталина с Шолоховым состоялась на даче у Горького в середине июня 1931 года. Рассказывая Константину Прийме об этой встрече, Шолохов привел такую выразительную деталь: «...Когда я присел к столу, Сталин со мною заговорил... Говорил он один, а Горький сидел молча, курил папиросу и жег над пепельницей спички... Вытаскивал из коробки одну за другой и жег — за время беседы набросал полную пепельницу черных стружек...»74.

Эта деталь свидетельствует об огромном внутреннем напряжении Горького во время этого разговора.

Не менее выразителен был и вопрос Сталина:

«А вот некоторым кажется, что третий том “Тихого Дона” доставит много удовольствия белогвардейской эмиграции... Что вы об этом скажете?» — и как-то очень уж внимательно посмотрел на меня и Горького»75, — рассказывает Шолохов.

Шолохов не знал о письме Горького к Фадееву, а потому не понял и причину этого «очень уж внимательного взгляда». Можно предположить, что до этого состоялась предварительная беседа Горького со Сталиным, в ходе которой писатель не скрыл своих сомнений, высказанных ранее в письме Фадееву о том, что третья книга «Тихого Дона» «доставит эмигрантскому казачеству несколько приятных минут».

Почему же, зная эти отнюдь не безосновательные опасения, и судя по характеру задаваемых вопросов, внимательно прочитав рукопись третьей книги «Тихого Дона», Сталин поддержал роман? Поддержал жестко и определенно: «Третью книгу “Тихого Дона” печатать будем!»76.

Решающим для Сталина здесь был политический момент: «Тихий Дон» помогал ему в борьбе с троцкизмом. Именно вопрос о троцкизме стоял на первом месте в беседе вождя с писателем. Как рассказывал Шолохов, «Сталин <...> задал вопрос: откуда я взял материалы о перегибах Донбюро РКП(б) и Реввоенсовета Южного фронта по отношению к казаку-середняку? Я ответил, что в романе все строго документально. А в архивах документов предостаточно, но историки их обходят... <...>

Историки скрывают произвол троцкистов на Дону и рассматривают донское казачество, как “русскую Вандею”! Между тем на Дону дело было посложнее... Вандейцы, как известно, не братались с войсками Конвента французской буржуазной республики... А донские казаки в ответ на воззвания Донбюро и Реввоенсовета Республики открыли свой фронт и побратались с Красной Армией. И тогда троцкисты, вопреки всем указаниям Ленина о союзе с середняком, обрушили массовые репрессии против казаков, открывших фронт. Казаки, люди военные, поднялись против вероломства Троцкого, а затем скатились в лагерь контрреволюции... В этом суть трагедии народа!..»77.

Так объяснил Шолохов Сталину свою позицию.

Подчеркнем еще раз: разгадку тайны поддержки «Тихого Дона» Сталиным следует искать в политической ситуации конца двадцатых — начала тридцатых годов, в обстоятельствах борьбы с троцкизмом.

А с другой стороны, позиция Шолохова, проявившаяся в бесстрашной критике троцкистской политики «расказачивания», геноцида по отношению к народу, не могла не вызывать глубокой симпатии к роману у противников советской власти, в первую очередь — у эмигрантского казачества.

Сталин поддержал «Тихий Дон» потому, что в нем разоблачался Троцкий и троцкизм, были правдиво показаны итоги Гражданской войны на Дону, поэтому Сталин считал, что «изображение хода событий в третьей книге “Тихого Дона” работает на нас, на революцию!»78.

С другой стороны, атаман Краснов в беспощадной критике Шолоховым античеловечной политики «расказачивания» и объективном показе причин Вёшенского восстания видел критику большевизма, и потому принял роман.

Шолохов и Сталин — это сложная и большая тема, которая, конечно же, не сводится к проблеме троцкизма. Можно предположить, что отношение Сталина к «Тихому Дону» Шолохова диктовалось, в конечном счете, той эволюцией в мировоззрении и поведении Сталина в 30-е годы, когда, категорически отвергнув теорию «перманентной», мировой революции и сформулировав тезис о возможности победы социализма в одной, отдельно взятой стране, в ожидании и преддверии неминуемой войны с фашизмом, Сталин начал переводить идеологию на государственнические рельсы. Начав с известных «Замечаний» на учебник истории СССР совместно с Кировым, он завершил эту эволюцию открытой государственно-патриотической позицией, заявленной с самого начала Отечественной войны. Отсюда шло изменение отношения Сталина к церкви, поддержка военно-патриотических национальных традиций, реалистических традиций русской классики в литературе, театре и кино. Вот почему, думается, роман «Тихий Дон» оказался близким Сталину.

Однако взаимопонимание Сталина и Шолохова проявлялось далеко не во всем и не везде. С течением времени этого взаимопонимания становилось все меньше.

При всех внешних регалиях, которые были дарованы ему властью, Шолохов сам по себе — фигура глубоко трагическая. Как и на Григории Мелехове, на нем лежит отблеск трагизма эпохи, которой он принадлежал. Шолохов был настолько крупным и сильным — гениальным — человеком, что смог в возрасте двадцати с небольшим лет не только написать «Тихий Дон», но и добиться его публикации, что, возможно, было не легче. Он установил отношения на равных с бесспорно самой крупной и властной политической фигурой времени — Сталиным. И, как будет показано далее, ни в чем не уступил ему, хотя и заплатил за это своей писательской судьбой.

И. В. Сталин и А. М. Горький. Начало 1930-х гг.

И когда сегодня задается вопрос, почему Шолохов не написал больше ничего на уровне «Тихого Дона», ответ на него следует искать, прежде всего, во взаимоотношениях Шолохова и Сталина, Шолохова и власти.

Шолохов был настолько независимой фигурой, что, заметим, — в его «Тихом Доне» практически отсутствует Сталин. И это — при том, что Сталин сыграл решающую роль на Южном фронте.

Имя Сталина практически отсутствует и в публицистике Шолохова, — сравним его позицию с позицией других писателей того времени. И даже скромную заметку, посвященную сталинскому юбилею, Шолохов умудрился написать так, что чуть ли не в центр ее поставил голод 1933 года, о котором в печати категорически запрещено было говорить.

Голод и преступления в отношении деревни, репрессии в отношении невинных людей — вот главные вопросы, с которыми правдоискатель Шолохов стучался в душу Сталина в страшные 30-е годы. И Сталин был вынужден слушать писателя, отвечать на его письма и принимать меры, потому что понимал, какой народный авторитет у этого человека.

Вторая встреча Шолохова со Сталиным состоялась на даче у Горького летом 1931 года (в первый раз они встретились в начале 1931 года). Ее предварило письмо Шолохова, посланное в июне 1929 года из Вёшенской в Москву Е. Г. Левицкой о положении крестьян Донщины — таком страшном, что старая коммунистка Левицкая посчитала необходимым по своим каналам передать это письмо лично Сталину.

Шолохов с болью и тревогой писал Левицкой, что на тихом Дону творятся «нехорошие вещи», из-за чего он «шибко скорбит душой». «Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота голодает... Народ звереет, настроение подавленное, на будущий год посевной клин катастрофически уменьшится... Казаки говорят: “Нас разорили хуже, чем нас разоряли в 1919 году белые”». «...Надо на пустые решета взять всех, вплоть до Калинина, всех, кто лицемерно по-фарисейски вопит о союзе с середняком и одновременно душит этого середняка»79.

Письмо легло Сталину на стол летом 1929 года, и он не мог не прочитать его, так как знал первые две книги «Тихого Дона» и считал Шолохова «знаменитым писателем нашего времени».

Правда, Сталин, оценив столь высоко Шолохова в письме Ф. Кону, критикует Шолохова за то, что тот «допустил в своем “Тихом Доне” ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и др.» Но эти частные ошибки и неточности не изменяли в целом положительного отношения Сталина к роману. Высокую оценку Шолохова Сталин подтвердил в 1932 году в письме к Кагановичу: «У Шолохова, по-моему, большое художественное дарование. Кроме того, он — писатель, глубоко добросовестный: пишет о вещах хорошо известных ему»80.

Если судить по «Журналу регистрации посетителей Сталина в Кремле», с 1931 по 1941 год Сталин двенадцать раз встречался с Шолоховым81. В действительности встреч было больше, так как далеко не все они — как, например, на даче у Горького, — фиксировались в этом журнале. Судя по тому же журналу, ни с одним писателем Сталин не встречался так часто, как с Шолоховым.

Взаимоотношения этих крупнейших фигур в истории XX века — политика и художника — таят в себе огромный исторический смысл. Они отражают все те же глубинные противоречия эпохи, которым посвящен «Тихий Дон».