«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Феликс Кузнецов

Взаимоотношения этих крупнейших фигур в истории XX века — политика и художника — таят в себе огромный исторический смысл. Они отражают все те же глубинные противоречия эпохи, которым посвящен «Тихий Дон».

Шолохов направил Сталину не менее шестнадцати писем, некоторые — на десятках страниц, — и получил на них письменные или устные ответы.

Следует подчеркнуть: общение шло на равных! Сталин с глубоким уважением и вниманием относился к своему собеседнику, и хотя в момент их знакомства писателю было всего 26 лет, он не испытывал и тени сомнения в том, кто автор «Тихого Дона». Находясь в эпицентре политических страстей времени, будучи под неустанным и пристальным вниманием недоброжелательно относившихся к нему спецслужб, Шолохов, конечно же, был «просвечен» вдоль и поперек, все его прошлое, его связи и взаимосвязи были прощупаны и исследованы. И если бы Ягода со товарищи могли найти хоть какую-то зацепку, подтверждающую версию о плагиате, — они немедленно пустили бы ее в ход. Вот почему этой проблемы для Сталина просто не существовало.

Была другая проблема. Шолохов был крайне беспокойным и подчас беспощадно прямолинейным собеседником для Сталина. В своих обращениях, как устных, так и письменных, в пространных письмах вождю народов Шолохов для себя не просил ничего: он просил о снисхождении и пощаде для народа.

- 516 -

В письмах Сталину уходили в сторону его закрытость, сдержанность и осторожность, о которых писала в своих воспоминаниях Левицкая, — это был крик души. И — боли. Шолохов писал Сталину об испытаниях, выпавших на долю народа в пору коллективизации и 37 года, в словах, равновеликих по страстности масштабу народной трагедии.

Переписка Шолохова со Сталиным, посвященная репрессиям 1929—1931 годов и репрессиям 1937 года, по глубине сопереживания человеческим страданиям, по внутреннему своему содержанию взаимосвязана с «Тихим Доном». Здесь тоже речь идет о горе и боли народной, — только не в художественной, а в публицистической форме, в виде открытого обращения к власти.

Приведем хотя бы несколько выдержек из этих писем:

1933 год:

В Вёшенском районе, «как и в других районах, сейчас умирают от голода колхозники и единоличники; взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой, и всяческими болотными кореньями. Словом, район, как будто, ничем не отличается от остальных районов нашего края»82.

«Овчинников («особый уполномоченный» крайкома партии. — Ф. К.) громит районное руководство и, постукивая по кобуре нагана, дает следующую установку: “Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!”» Установка эта была подкреплена исключением из партии на этом же бюро РК 20 коммунистов — секретарей ячеек, уполномоченных РК и председателей колхозов, отстававших с выполнением плана хлебозаготовок. «И большинство терроризированных коммунистов потеряли чувство меры в применении репрессий. По колхозам широкой волной покатились перегибы. Собственно то, что применялось при допросах и обысках, никак нельзя было назвать перегибами; людей пытали, как во времена средневековья...»83.

Шолохов характеризует эти проявления террора: «Массовые избиения колхозников»; «сажание “в холодную”», т. е. в яму, в амбар в январе, феврале; обливание людей керосином, после чего керосин поджигали, требуя ответа, где спрятан хлеб; инсценировка расстрелов; принуждение женщин к сожительству; «в Архиповском колхозе двух колхозниц, Фомину и Краснову, после ночного допроса вывезли за три километра в степь, раздели на снегу догола и пустили, приказав бежать к хутору рысью»84 и т. п.

Письма Шолохова Сталину — это протест и возмущение, открытое и настойчивое требование остановить репрессии и привлечь к ответу «не только всех тех, кто применял к колхозникам омерзительные “методы” пыток, избиений и надругательств, но и тех, кто вдохновлял на это».

Примечательно окончание письма: «Обойти молчанием то, что в течение трех месяцев творилось в Вёшенском и Верхне-Донском районах, нельзя. <...> Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу “Поднятой целины”»85. Так — прямой, хотя и скрытой угрозой написать правду о терроре в отношении народа — закончил Шолохов свое письмо вождю.

Первая книга «Поднятой целины», как известно, писалась одновременно с третьей книгой «Тихого Дона» и была завершена в 1931 году.

Начиная работу над «Поднятой целиной», которую он первоначально назвал «С потом и кровью», Шолохов не мог предположить, что спустя три года политика сплошной и беспощадной коллективизации даст такой страшный результат: опустошающее изъятие хлеба у колхозников и всеобщий голод 1933 года. Не здесь ли причина того, что вторая книга «Поднятой целины» так и не была дописана до самого начала войны? Черновой вариант рукописи в военные годы, как известно, пропал, и вторая книга была заново написана десятилетия спустя...

О глубине и безысходности отчаяния Шолохова в 1933 году говорит его письмо секретарю Вёшенского райкома ВКП(б) П. К. Луговому от 13 февраля 1933 г.: «Выданный авансом на трудодни хлеб изъят до зерна. Большое количество людей пухлых. (Это в феврале, а что будет в апреле-мае). Арестовано около 3000 колхозников, более 1200 хозяйств по р-ну выкинуто из домов... Исключено из колхозов более 2000 хозяйств. Вот тебе картина накала. На правой стороне (Дона. — Ф. К.) не осталось ни одного старого секр[етаря] яч[ейки]. Все сидят. Многих уже шлепнули, остальным — кому 10 лет, а кто еще ждет суда... Писать бросил. События последнего времени меня несколько одурили... Ты-то согласен, что мы вели контрреволюционную работу? Ах, разъети их мать!.. Черт знает, что делается! Этакого еще не видывали»86.

П. К. Луговой к этому времени был уже освобожден от должности первого секретаря Вёшенского райкома партии в связи «с переходом на другую работу», а скоро будет исключен из партии и арестован.

Сталину Шолохов пишет с неменьшей болью и откровенностью. В письме Сталину, датированном 16 апреля 1933 года, взывая о помощи голодающим колхозникам, Шолохов писал: «Слов нет, не все перемрут даже в том случае, если государство вовсе ничего не даст. Некоторые семьи живут же без хлеба на водяных орехах и на падали с самого декабря месяца <...> не так давно пожирали не только свежую падаль, но и пристреленных сапных лошадей, и собак, и кошек, и даже вываренную на салотопке, лишенную всякой питательности падаль...»87.

Страшен был не только голод, но и репрессии, обрушивающиеся на людей.

«По одному Вёшенскому району осуждено за хлеб около 1700 человек, — писал Шолохов Сталину. — Теперь семьи их выселяют на север.

РО ОГПУ спешно разыскивало контрреволюционеров, для того чтобы стимулировать ход хлебозаготовок <...>

Письмо к Вам — единственное, что написал с ноября прошлого года. Для творческой работы последние полгода были вычеркнуты»88.

Надо сказать, что Сталин тут же отреагировал на письмо Шолохова, дав указание выделить для Вёшенского района сто двадцать тысяч пудов хлеба и даже посетовал: «Надо было прислать ответ не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени»89.

Для «разбора дела» в Вёшенскую был направлен работник Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б) М. Ф. Шкирятов, который в своей «Записке» Сталину по итогам проверки написал: «Результаты расследования перегибов в Вёшенском районе полностью подтвердили правильность письма тов. Шолохова об этом в ЦК ВКП(б)»90.

Но в главном Сталин не согласился с Шолоховым. В своем ответном письме вождь упрекнул писателя в политической близорукости: «...Ваши письма производят несколько однобокое впечатление. <...> Вы видите одну сторону, видите не плохо. Но это только одна сторона дела. Чтобы не ошибиться в политике (Ваши письма — не беллетристика, а сплошная политика), надо обозреть, надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили “итальянку” (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию — без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), — этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели “тихую” войну с советской властью. <...> ...ясно, как божий день, что уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это могло бы показаться издали»91.

«Ясно, как божий день», насколько разным было отношение к «уважаемым хлеборобам» Сталина и Шолохова: если для Шолохова они — родные люди, то для Сталина — не до конца разоблаченные, затаившиеся враги, которые ведут «тихую» (без крови) войну с советской властью. И, следовательно, заслуживают обращения с собой, как с врагами. То, что для Шолохова — преступление против человечности, для Сталина — «болячка нашей партийно-советской работы». При этом тон письма — предельно (или лицемерно?) уважительный. Сталин, прекрасно понимавший масштаб и значение Шолохова, ведет с ним — как и Горький, Фадеев, Левицкая — свою «воспитательную работу».