«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Феликс Кузнецов

Ф. К. Миронов (справа) с защитником в зале суда. 1919 г.

«Изъятый» с Дона, Филипп Миронов весь 1919 год проводит в своеобразной ссылке — сначала в должности помощника командующего Белорусско-Литовской армией, а потом командира несуществующего Донского казачьего корпуса в Саранске, который он должен был сформировать из плененных Красной армией и перешедших на сторону советской власти казаков. Солдат и материального обеспечения корпусу не давали, и за полгода Миронов с большим трудом смог сформировать два полка, одним из которых командовал вёшенец Фомин. Но главное — корпус упорно не пускали на фронт, — пока комкор Миронов не объявил, что он самовольно, без разрешения властей, выступает со своим корпусом из Саранска на Дон, чтобы сражаться с белыми. Это его решение было объявлено мятежом, сам он обвинен в измене, а после того, как его части без боя сдались окружившим их буденовцам, арестован и вместе с другими командирами корпуса приговорен к расстрелу.

Кстати, здесь мы встречаемся с нашим давним знакомцем Яковом Фоминым, установившим в 1919 году в Вёшенской советскую власть, а кончившим жизнь главарем банды.

До того, как Фомин поднял на восстание свой караульный эскадрон в Вёшенской в марте 1921 года, он был помощником военкома Верхне-Донского округа, а потом — командиром 1-го Донского полка в корпусе Миронова, одним из ближайших его сподвижников. После так называемого «мироновского мятежа», он был вместе с Мироновым приговорен к расстрелу, потом, как и Миронов, помилован и в 1920 году направлен в Верхне-Донский округ, где возглавлял охрану окружного исполкома. Об участии Фомина в мятеже Миронова в романе сказано так: «...В Михайловке, соседнего Усть-Медведицкого округа, восстал караульный батальон во главе с командиром батальона Вакулиным.

Вакулин был сослуживцем и другом Фомина. Вместе с ним они были некогда в корпусе Миронова, вместе шли из Саранска на Дон и вместе, в одну кучу, костром сложили оружие, когда мятежный мироновский корпус окружила конница Буденного» (5, 397). Эту информацию Шолохов, скорее всего, получил из «устного предания». Только в 1958 году в книге воспоминаний «Пройденный путь» (М., 1958) С. М. Буденный расскажет, как его конница окружила в 1919 году остатки корпуса Миронова и как «мироновцы» в одну кучу складывали оружие. Но на Верхнем Дону помнили о недавнем восстании Вакулина, которое привело к аресту и расстрелу командира 2-й Конной армии Филиппа Миронова.

Именно накануне суда Миронов и написал свое второе письмо Ленину. Сыграло ли свою роль это письмо или другие обстоятельства, в частности, угроза волнений среди казачества, однако, вскоре после суда Миронов и его сподвижники решением ВЦИК’а были помилованы, сам Миронов направлен на советскую работу на Дон, а несколько месяцев спустя, когда дела на Южном фронте для Красной армии были особенно плохи, возвращен в армию. В предельно короткий срок он создал из казаков 2-ю Конную армию, показавшую чудеса героизма в борьбе с Врангелем. Слава и популярность Командарма—2, Филиппа Миронова в ту пору превышали славу и популярность Командарма—1, Семена Буденного.

Но как только Врангель был выброшен из Крыма, а Гражданская война подошла к своему окончанию, — Миронов снова был «изъят» Троцким из казачьей среды и отозван в Москву якобы на должность инспектора кавалерии РККА.

По дороге в Москву Миронов заехал на родину, в Усть-Медведицкую, чтобы навестить семью, где через неделю, 13 февраля 1921 года, был арестован местными органами ЧК.

Полтора месяца спустя Миронов без суда и следствия был убит: «2 апреля 1921 года во время прогулки по тюремному двору застрелен часовым»44.

Это не было случайное убийство: командующий 2-й Конной был расстрелян по специальному решению ВЧК. Несколько позже та же участь — расстрел по приказу Ягоды — постигла и Харлампия Ермакова, прототипа Григория Мелехова. Как схожи их судьбы!

Были репрессированы гражданская жена Миронова — двадцатитрехлетняя медсестра — и еще восемь человек, подверстанных под фальсифицированное обвинение Миронова в организации заговора с целью свержения коммунистической партии.

Главным подтверждением реальности такого «заговора» чекисты считали слова Миронова о злоупотреблениях местных коммунистов, которыми он объяснял и восстание Вакулина, а также его требование (в выступлении на районной партконференции) заменить продразверстку продналогом. Именно выступление Миронова на партконференции в Усть-Медведицкой, куда Командарм—2 был приглашен в качестве высокого и почетного гостя, и послужило причиной столь быстрой расправы ЧК. Миронов был арестован прежде всего за критику продразверстки и требование заменить ее продналогом. На конференции он заявлял: «Бюрократизм, неравенство верха и низа, несправедливость, с одной стороны, и безнадежное положение страны в материальном отношении, а отсюда поборы, реквизиции и, главным образом, продотряды, отбирающие у крестьян хлеб — с другой, заставили таких честных, старых коммунистов, как Вакулин, <...> поднимать восстание, протестовать силой оружия...»45.

Арест был подготовлен заранее, и Миронов это предчувствовал.

Секретный информатор доносит в ЧК о разговорах Миронова: «Указывал, что только последние пушки выстрелили при разгроме Врангеля “и меня отзывают”, подчеркивал, что “меня будут и ласкать и утешать, но боюсь, как бы из-за угла не убили”»46.

На митинге в Усть-Медведицкой он получает записку:

«Филипп Козьмич!

Не доверяйте Барову и тому молодому человеку, который с Вами (в пенсне), это не товарищи, а жандармы»47.

Давид Григорьевич Баров (Бар) и в самом деле в тот момент был «комиссаром» — членом Усть-Медведицкого оргкомитета РКП(б); в 1933 году он был исключен из партии как троцкист.

Для троцкистов было совершенно неприемлемым стремление Миронова защитить казачество от злоупотреблений местных властей, равно как и его требование замены продразверстки продналогом. Своих позиций Миронов не только не скрывал, но, увидев весь размах злоупотреблений и тяжесть жизни казачества в родной станице, публично протестовал против этого с трибуны.

Его жена показывала на допросе 1 марта 1921 года:

«Организация какого-то контрреволюционного заговора меня поражает и ново для меня. Муж всегда возмущался следующим: реквизициями по принуждению во главе [с] лиц[ами], незнающими местные условия и нравы и что нужно крестьянству, т. е. казачеству, дать самодеятельность, дать самому отдавать хлеб, так как казаки ему говорили, что они это сами проведут и дадут столько — сколько центр потребует»48.

На вопрос следователя ЧК Банги: «что Вы подразумеваете под словом самодеятельность?» Миронов отвечал 27 февраля:

«Прежде всего, меньше опеки над трудом землепашца, особенно лиц, не компетентных в этом, а во-вторых, чтобы трудящиеся были бы уверены, что то, что добыто их трудом, принадлежит им, а если должно быть взято как государственная повинность, за это должна быть взята компенсация. Система разверсток критики не выдержала...»49.

Система продразверстки, вся политика «военного коммунизма», суть и смысл которой состояли в вооруженном насилии над народом, в первую очередь — крестьянством, действительно «критики не выдержала», и это признал X съезд РКП(б), начавшийся через неделю после допроса Миронова — 8 марта 1921 года. Съезд проходил в драматической обстановке массового, в том числе и вооруженного протеста крестьянских масс страны против «военного коммунизма» и продразверстки.

Бушевало антоновское восстание на Тамбовщине — в него к началу 1921 года было вовлечено до 50 тысяч человек. Восстание возглавлял прошедший тюрьмы и ссылки эсер Антонов, и оно шло под эсеровскими лозунгами, по всем уездам и волостям создавались «Союзы трудового крестьянства».

«Трудовиками» называли себя и руководители восстания в Усть-Медведицкой: «Поставлено все на карту — или смерть коммунистам, или трудовикам»50, — говорилось в воззвании Вакулина.

Само слово «коммунист» было скомпрометировано политикой «военного коммунизма» настолько, что всеобщим лозунгом не только казачьих, но и всех крестьянских восстаний времен Гражданской войны было: «За Советскую власть — против коммунистов!».

Крестьяне не хотели возврата к прошлому, к «белопогонникам», помещикам и капиталистам. Но они не хотели дальше жить и под диктатом ЧК и комиссаров. Именно под лозунгом «Советы без коммунистов» начался 28 февраля 1921 года мятеж в Кронштадте. В нем приняло участие около двадцати семи тысяч матросов, и он также был выражением протеста крестьянства против «военного коммунизма». Триста делегатов X партийного съезда в составе 7-й армии под командованием Тухачевского долго и безуспешно штурмовали восставший Кронштадт, и лишь 18 марта, два дня спустя после окончания X съезда, мятеж был подавлен.