Молодость - Савелий Леонов

Через час все было кончено. Кубанцы и латыши не щадили противника, их острые шашки вздымались повсюду. Полотно взорвали, отрезав фронтовые части от деникинских баз снабжения.

— Хлопцы, шо це таке? — Безбородко осадил коня возле товарных вагонов с закрученными проволокой дверями и наглухо забитыми окнами, но изнутри которых слышались человеческие голоса. — А ну, геть чертовы запоры! Побачимо, яких людей белые по передвижным темницам ховают.

Карпухин, перегнувшись с седла, поддел шашкой проволочную закрутку и отдернул дверь. В смрадном вагоне стояли, плотно набитые в него, пленные красноармейцы. Слабые, позеленевшие от голода, они с минуты на минуту ждали расстрела. Под нарами лежали их товарищи, умершие от тифа. Услыхав пальбу и рубку на станции, пленные стали стучать в стенки вагонов и подавать голоса о помощи, чем и привлекли внимание Безбородко.

Несколько минут конники и люди в вагонах смотрели друг на друга, оцепенев, не находя слов и как бы не веря собственным глазам. Затем один приземистый красноармеец, черноволосый, с забинтованным плечом, вздохнул облегченно:

— Наши…

И сразу зашумели, задвигались на путях, выпрыгивая из вагонов, сотни избавленных от гибели бойцов. Окружили всадников, засыпали их вопросами, рассказали о своих мытарствах…

Узнав о том, что конники действуют в тылу белых, они стали просить зачислить их в свои ряды.

— Я пулеметчик, — говорил черноволосый красноармеец с забинтованным плечом. — Возьмите на тачанку, товарищи! Ей-богу, не потужите!

— Ты раненый? — спросил его Безбородко. — В якой части служил?

— С отдельной стрелковой бригадой под Орлом корниловцев лупил. Ранен в деревне Каменец. Ночью меня повезли в лазарет, а белые перехватили.

— Фамилия?

— Нетудыхата. Васькой зовут. Да я вас, товарищ Безбородко, знаю: в прошлом году наших кулаков угомоняли. Из Жердевки я!

— Га? Земляк моего кореша Степана Тимофеевича?

— Так точно, товарищ командир.

Безбородко подумал и поручил Василию Нетудыхате сформировать из освобожденных пехотинцев роту. В нее записалось триста восемьдесят семь бойцов. Похоронив погибших товарищей, бойцы роты вооружились трофейными винтовками и пулеметами и, чтобы не отставать от своей кавалерии, приспособили для марша захваченные у белых подводы.

В тот же день Безбородко смелым налетом занял станцию Возы, а потом ворвался в город Фатеж — прифронтовую базу снабжения кутеповского корпуса. Здесь были склады боеприпасов, пекарни, ремонтные мастерские «цветных» войск. Все это перестало существовать или поступило в распоряжение победителя.

Деникин понял, что остаткам добровольцев грозит полное окружение конницей Буденного и этой летуче!!. группой червонных казаков и латышей. Он приказал «дроздам» и корниловцам спешно отойти на юг.

Белые свернулись в колонны и форсированным маршем двинулись на Поныри и Малоархангельск. Кубанцы носились у них в тылу: изрубили штаб — го корниловского полка, настигли офицерский полк корниловцев и разгромили его.

Попытка белых удержаться на линии Возы — Фатеж — Дмитриев не удалась. Конная группа, получив в свое распоряжение кавалерийскую бригаду 46-й стрелковой дивизии, развернулась в 8-ю кавалерийскую дивизию и понеслась с новыми силами в героический рейд.

Впереди скакал в неизменной черной бурке и кубанской папахе с красным верхом Безбородко. А над всадниками взвивалась задорная песня:.

— Ой, у лиси пид дубкомСтоит дивка с парубком…

Глава пятьдесят третья

Полк Семенихина наступал вдоль железнодорожной ветки, по которой он в августе и сентябре с боями откатывался к Орлу.

Вначале Степану казалось простым и естественным желание попасть в Жердевку. Он не мыслил пройти мимо родной деревни, не заглянув в коммуну. Однако чем успешнее развивалось преследование врага, тем становилось ясней, что если полк не пойдет прямо через Жердевку, то увидеть ее не придется: сворачивать в сторону не было времени.

Да! Как ни странно, времени теперь было еще меньше, нежели при отступлении. Белых гнали днем и ночью; усталости не чувствовали, ибо крестьянские подводы облегчали своевременную доставку боеприпасов и питания бойцам.

Все эти дни, встревоженный записями в гагаринской книжке, Степан думал о Ефиме Бритяке, которого он так давно и тщетно искал на фронтовых путях. Успел ли кулацкий выродок отбыть на свой новый зловещий промысел или по-прежнему обретается среди корниловцев? Степан не находил себе места. Какое-то внутреннее предчувствие подсказывало ему, что приближается неотвратимая развязка.

Когда советские войска вошли в родные места Степана, лютый северный ветер закружил на полях снежные вихри, даль потемнела и наполнилась глухим стоном. Снежная буря пустилась в изнуряюще-долгий, бешеный пляс. Сшибало с ног людей, мгновенно заметая их следы. В двух шагах не видно было соседа. Чуткие кони, храпя и задыхаясь от ледяной пыли, теряли дорогу.

Но Красная Армия, свернувшись в колонны, двигалась за командирами и комиссарами вперед. Полк Семенихина, чтобы не сбиться с направления, держался ближе к железнодорожной насыпи, одновременно прикрываясь ею от возможной контратаки противника во фланг.

— Узнай-ка, Бачурин, в чем дело! — сказал командир полка, заслышав у насыпи выстрелы дозорных.

— Есть!

Бачурин рванул коня с места в галоп и скрылся в белом мраке. Лишь стук копыт еще некоторое время доносился с песчаной крутизны, пока ветер не заглушил его разбойным свистом.

Винтовочная пальба усиливалась. Вскоре к ней присоединился торопливый стук пулемета.

Семенихин внимательно прислушивался. Хотя буря разносила звуки в пространстве, он старался определить: разведка, заслон или крупная воинская часть попала навстречу?

— Стреляют на широком участке. Однако занервничали сразу — действуют вслепую, — сказал, он Степану, закручивая кончик уса, и оглянулся на подскакавшего Бачурина. — Ну, как там?

Начальник конной разведки указал плетью вдоль железной дороги:

— Товарищ командир, перед нами — протока! Она соединяется с водосточной трубой, что устроена под насыпью. За протокой лежит пехота, а пулемет хоронится в трубе!

— Много пехоты?

— Судя по расположению, не меньше батальона! А за насыпью цепей не видно, только дозорные!

— Антон Васильевич, я возьму бачуринских ребят, пулемет и забегу с тыла, — предложил Степан, решительно тряхнув папахой.

— Давай!

Степан промчался со взводом конных разведчиков к первому батальону, чтобы захватить Шурякова. Он всегда брал его на такие дела, где от пулеметчика требовались опытность, смелость, инициатива. Но тут из снежных сумерек вывернулась пулеметная запряжка Николки.

— Братка! Я с тобой! — крикнул мальчуган, догадьь ваясь о замысле комиссара.

Жердев нахмурился и готов был категорически возразить… Однако Николка поспешно толкнул в спину ездового:

— Трогай, Касьяныч! Можно!

Касьянов ожил, цокнул языком, натянул ременные вожжи и погнал лошадей за темными силуэтами всадников.

Желая ошеломить противника внезапным налетом, Степан предпринял обход по другой стороне насыпи. Лавируя между вражескими дозорными, то пускаясьвскачь, то замирая во мгле, красный отряд наткнулся на двух корниловцев… Но закутанные в башлыки солдаты не успели издать ни звука: одного Степан сбил конем, другого концом шашки достал Бачурин.

За протокой кавалеристы развернулись в лаву и, стреляя, на рысях атаковали неприятеля. Поднялись неистовые крики, ружейная и пулеметная трескотня.

— Касьяныч, дай погреться! — нетерпеливо взмолился Николка, и едва лошади сделали разворот, как «максим» хлестнул длинной очередью по водосточной трубе.

Корниловский пулемет умолк. Пехотинцы забегали возле протоки, бросая оружие, скопляясь в тучный гурт. Над головами безвольно поднялись озябшие руки.

— Э, материал-то, как я погляжу, не струганный и не тесанный вовсе. — Бачурин разом утратил интерес, жестом заправского лихача швырнул клинок в ножны.

Степан впервые увидел в белой армии таких молодых, необстрелянных парней, внушающих внешним обликом своим больше жалости, нежели презрения. Вместо заморского обмундирования, они были одеты в грязные, изорванные русские шинели, вероятно, снятые с убитых красноармейцев; обувь поражала нелепым разнообразием — от растоптанных рыжих сапог и валенок до лаптей. У немногих солдат на плечах чернелись самодельные тряпичные погоны, большинство же обходилось без них.

— Офицеры есть? — спросил Степан, осадив коня перед толпою пленных.

— Был прапорщик, — робко отозвался из толпы голос. — При пулемете насмерть зашибло…

Вдруг раздался звонкий, почти детский крик: