Молодость - Савелий Леонов

Машина остановилась на деревенской улице. Орджоникидзе и Жердев пошли к избе с часовым у двери. Степан решился спросить о партизанской диверсии на Крутых Обрывах.

— Вы уроженец той местности? — Орджоникидзе взглянул на Жердева, вытирая платком усы.

— Да, товарищ Серго.

— И знаете командира отряда Настю Огрехову? — Это моя жена.

Степан услышал в темноте вздох члена Военного совета. Затем доверительный голос раздался возле самого уха:

— Геройский подвиг ваших земляков трудно переоценить. Однако нам нужно торопиться, чтобы прийти к ним на выручку.

— Они несут большие потери?

— Не скрою, потери есть. Хотя они уклоняются от прямого столкновения с противником, их вылазки на железную дорогу и помехи восстановлению моста не обходятся без жертв. В последней операции белым удалось окружить партизанского пулеметчика, совершенного калеку, которому не на чем было ходить…

— Это Гранкин, — догадался Степан. — Что же с ним стало?

— Он успешно отстреливался, пока имелись патроны. Поворачивал пулемет и бил наверняка. Много врагов положил. А ночью товарищи выкрали его труп. Он казался обугленным от штыковых ран и зверского глумления… В общем, товарищ Жердев, нужно торопиться!

Глава сорок седьмая

Ефим, чуть не попавший с корниловцами в оперативный мешок, мчался на юг. Теперь он был уверен в неминуемом поражении белых и, сидя на дрожках, гнал вороного рысака по скользкой от гололедицы дороге. Четыре конных солдата, посланных Гагариным ему в помощь, скакали рядом…

Ветер сек лицо снежной крупой, выл и крутился на серых полях. Где-то позади мощным артиллерийским гулом вздыхало брошенное пространство, иногда доносился хлопотливый стук пулемета и чудились в туманной пелене торжествующие крики наступающих красных цепей.

«Партизаны… С ними не справился корниловский бронепоезд! А полковник Гагарин хочет, чтобы я усмирил», — издевался над поручением своего далекого начальства сын Бритяка.

Он твердо решил не ввязываться в драку. Хватит геройства! Надо уносить голову, пока цела!

— Эх, зажгу к чертовой матери усадьбу и — в Крым!

Однако успокоиться Ефим не мог. Гагарин хотел уничтожить родовое имение, чтобы не досталось большевикам. А он?.. Неужели он последний из людей, дурак? Нет, теперь Ефим не промажет, как летом в Гагаринской роще! Не будет у Степана счастливой встречи после войны!

Ветер крепчал. Сверху обрушились снеговые тучи, забушевал вокруг ураган. Ефим наскакивал на обозы, удиравшие из Орла с награбленным добром, скрипел зубами, хлестал кнутом зазевавшихся возниц.

Чем ближе подъезжал он к родным местам, тем сильнее овладевали им неуверенность и тревога. Он знал, что здесь он ни у кого не встретит сочувствия и поддержки.

С большака Ефим свернул на старый жердевский проселок и погнал еще быстрей.

Вот и лесной буерак — начало Гагаринской рощи. Эх, перепрячь бы рысака в санки! Кончилась колесная езда.

— Впрочем, на юге тепло… Надо скорее в Крым, за укрепления белых!

Проезжая рощей, Ефим услышал в стороне Мягкого колодца выстрелы.

«И тут палят! — удивился Ефим. — Кому надо в такой глуши порох тратить?»

Он помчался в гору, к усадьбе.

Навстречу ему из кленовой аллеи показался всадник, увешанный узлами. Поравнявшись с ним, Ефим узнал агронома Витковского, который спешил покинуть имение.

— Не поджег? — крикнул Ефим, издеваясь над трусостью гагаринского управляющего.

Витковский не сразу собрался с духом, чтобы ответить.

— Разве усидишь? С утра идет перепалка…

— Кто там дерется? — и Ефим натянул вожжи, сдерживая рысака.

— Казаки приехали ко мне за овсом… Человек тридцать. А партизаны и навались!

— Наши жердевские?

— Кто их разберет… Первым же залпом свалили пятерых казаков! Многих коней перебили! Спасибо, другой отряд подоспел — не выскочить бы и мне живому! Вон у них идет потасовка! — Витковский указал в сторону Мягкого колодца и, ударив по лошади арапником, исчез со своими узлами в снежном круговороте.

Ефим повернул на выстрелы. Он делал это, не отдавая себе отчета. Забыл о Крыме, о дорожных опасениях. Спешил на место, откуда доносились громкие голоса команды и топот казачьих коней.

Казаки, оттеснив партизан в лесную чащу, теперь рубили шашками и расстреливали поодиночке захваченных пленных. Они глумились над своими жертвами, привязывая их к дубам и целясь нарочито долго, чтобы повело человека, словно бересту на огне…

Спрыгнув с дрожек, Ефим увидел возле деревьев партизан и тотчас узнал среди них Настю. Она стояла с краю, лицо было рассечено в кровь, волосы сбиты набок. К ней шел с обнаженной шашкой здоровенный станичник в черной папахе.

Настя смотрела прямо перед собой, но, казалось, не замечала ни станичника, ни Ефима, торопливо бежавшего от дрожек… Взгляд ее был устремлен в сторону Крутых Обрывов.

Со вчерашнего дня белогвардейский бронепоезд «Генерал Шатилов» высадил в глубокой выемке десант марковской пехоты и повел наступление на мост. Ночью партизаны отбили двенадцать атак. Но утром стало известно, что в коммуну прискакали казаки и начали грузить зерно.

Оставив Тимофея руководить боем, Настя поспешила с небольшой группой партизан в Гагаринскую рощу. Она рассчитывала на внезапность своего налета и не ошиблась. Казаки, застигнутые врасплох дружными залпами и взрывами гранат, панически метались по усадьбе, бросали нагруженные хлебом повозки. Однако, привлеченные пальбой, с большака налетели другие кавалеристы. У Мягкого колодца партизан окружили.

Настя билась до последнего патрона, уводя товарищей в заросли. Когда умолк ее карабин, она вступила врукопашную с пешими казаками. И тут что-то зловеще сверкнуло перед ее глазами — сразу стало темно…

Очнувшись, Настя увидела алые пятна крови на притоптанном снегу и каких-то людей под деревьями. Один, в черной папахе, шел к ней. Другой, в полушубке, бежал ему наперерез—это был Ефим Бритяк.

— Отставить! — крикнул Ефим, подняв маузер. Станичник, не обращая внимания на окрик, взмахнул клинком и повалился с простреленной головой. Ефим скомандовал:

— Отряд, ко мне!

Подскакали четыре конных солдата, сопровождавшие его, сорвали с ремней винтовки. Дали по казакам рассыпчатый залп.

Ефим шагнул к бледной, ослабевшей Насте, медленно сползавшей по коре дуба на снег…

«Теперь я хозяин твоей жизни!» — подумал он, взял ее на руки и кинулся к дрожкам.

Кто-то стрелял им вслед, но они уже пропали в слепящей бешеной вьюге.

Глава сорок восьмая

Орджоникидзе связался по телефону с Реввоенсоветом фронта и доложил о результатах кровопролитного сражения, о безуспешных атаках на станцию Стишь, о потере — в третий раз — города Кромы.

Получив указания, Орджоникидзе немедленно стянул части Ударной группы в район Кромы — Дмитровск для борьбы с дроздовской и марковской дивизиями. В орловском направлении создавалась вторая группировка из соединения 3-й армии и эстонской дивизии, которой надлежало истребить корниловцев.

На завьюженные поля легла еще одна беспокойная ночь. В наступившем затишье обе стороны не спали, готовясь к решающему дню. Военачальники рассылали приказы, передвигали стрелковые и кавалерийские части, подтягивали резервы. По снежному бездорожью косматые, обледенелые першероны и арденки везли тяжелую артиллерию на новые позиции. Скрипели в темноте полозья саней, нагруженных снарядами, патронами, гранатами. На рельсах, занесенных сугробами, чинились бронепоезда, пополнялись запасы горючего и боекомплекты. Раненые и тифозные отправлялись в тыл.

А на передовых линиях действовала разведка — глаза и уши сражающихся армий. Смело и неуловимо шныряли в снегу эти маленькие люди, от которых зависело военное счастье.

Осипу Суслову, имевшему задание разведать подступы к Дмитровску, удалось пробраться глубоко в расположение врага. Он был лучшим разведчиком 7-й стрелковой дивизии, державшей фронт правее Ударной группы. Не раз помогал этот расторопный весельчак своему командованию разгадать вражеский маневр, предупредить его внезапное наступление.

Верный своему излюбленному способу подкрадываться к врагу с тыла, Суслов обычно много тратил времени и сил, чтобы найти обходные пути. Зато, очутившись за спиной противника, мог приблизиться даже к боевой заставе незамеченным.

На этот раз Суслов обнаружил в помещичьей усадьбе штаб марковского полка, установленную на высотке батарею и пулеметные точки. Возвращаясь назад другой дорогой, разведчик попал в какие-то лесные буераки и совершенно сбился с пути.

«Куда же меня черти занесли? — досадовал Осип. — Темь — хоть глаза выколи, местность чужая… Не угодить бы в руки белых».