Молодость - Савелий Леонов

«Куда же меня черти занесли? — досадовал Осип. — Темь — хоть глаза выколи, местность чужая… Не угодить бы в руки белых».

Усилился снегопад, все закружилось в метельной пляске. Множась и нарастая, перекатывался в небе орудийный гром.

Осип стоял прислушиваясь. Над его головой с бешеной скоростью проносились снаряды, оглушительно звонко крякали разрывы. Один снаряд поднял столб черной земли недалеко от разведчика. Осколки засвистели, царапая обледенелый бугор… Но внимание Осипа Суслова привлекли другие звуки: в сплошном грохоте он услышал стрельбу гаубичной батареи, выделявшейся тремя мощными ударами: бам! бам! бам!

«Ага, вон они, наши!»—обрадовался Осип, быстро сообразив, что находится далеко от своей части, на истоптанной ночными разъездами и одиночками, лазутчиками межфронтовой полосе.

Он круто свернул на выстрелы гаубиц и, держась края перелеска, зашагал против ветра. Ходьба согрела его. Осип вспомнил полученное от жены письмо, в котором Нюрка сообщала о рождении двух мальчиков. Четыре месяца он не имел вестей из коммуны. Он не знал, что коммунары отступили с войсками и теперь жили где-то на Волге.

«Аи да Нюрка! Сразу двух сынов принесла!» — Он часто думал о том, как соберутся после войны в саду коммуны «Заря» старые товарищи, разбросанные сейчас по фронтам, как улыбнется боевой комиссар Степан Жердев и скажет:

— Поздравляю вас с победой! Хорошо бился народ за волю, за счастье, за Родину!

Да, славно заживут люди. Переведутся нищие, исчезнут жиреющие тунеядцы. Труд и богатство станут неразлучны. По примеру коммуны, некогда организованной жердевскими большевиками Степаном и Настей, мужики распашут межи на полях—черты вечной злобы и раздора, — сольются в единую семью.

Осип вздохнул, зачарованный мечтой. Стрельба гаубичной батареи слышалась ближе.

Впереди, сквозь белый занавес снегопада, проступали темные избы деревни, голые кусты ракитника, высокие курганы соломенных скирд.

Суслов прополз к большой каменной риге, вынесенной на огороды, и обнаружил вражескую заставу. Он сразу понял это, заметив окоченевшую от холода фигуру часового.

Придвинувшись ближе, Суслов уловил за дверью голоса марковцев и отстегнул с пояса гранату.

«Угощу напоследок и—домой», — решил он, закладывая капсюль.

Вдруг Суслов припал к сугробу и затаился: рядом с часовым, точно из-под земли, выросла другая фигура, донесся легкий шорох, глухой удар и все стихло. Над поверженным марковцем поднялся человек в заснеженной шинели, осторожно шагнул к двери.

Лежа в снегу, Суслов вспомнил предупреждение начальника дивизионной разведки:

— Учти, к Дмитровску направился второй следопыт— не перестреляйте друг друга!

— Из наших ребят? — спросил Суслов,

— Нет, прикомандированный к нам политработник. Смелый такой! Взял да и сам ушел в разведку.

У Суслова радостно забилось сердце… Что-то неуловимо-знакомое показалось в этом дерзком следопыте, в его сильных и ловких движениях. Он поднялся из рыхлого сугроба и не успел шагу ступить, как почувствовал у своей груди штык.

Человек в заснеженной шинели стоял перед ним, сдержав последним усилием воли смертоносное оружие.

— Степан! — прошептал Суслов, не совсем веря догадке, хотя уже ясно видел Жердева.

— Осип…

Товарищи крепко, по-мужски, сжали друг друга в объятиях. Правда, Суслову все еще казалось, что он видит необычайный фронтовой сон, что достаточно малейшего движения — и сверстник его молодости исчезнет, а на том месте появится часовой в башлыке, с погонами марковца… Но Жердев сегодня был менее впечатлителен и сразу потянул Осипа к двери.

В глубине пустой риги, сохранившей житные запахи прошлогодних кормов, играло золотисто-розовое пламя низенького костра. Оно скупо и неровно освещало вооруженных винтовками офицеров, которые стояли и сидели, грея окоченелые руки. Слышался простудный кашель, отрывистые и злые голоса. Исполняя у Деникина в большинстве своем солдатские должности, эти храбрые вояки давно уже потеряли внешний лоск. Только звездочки на погонах да белые кокарды остались им в наследство от прежних чинов.

Офицеры говорили между собой о неудачах на фронте, жаловались и негодовали, поминая черным словом равнодушный тыл, где ловкие люди занимались устройством личного счастья.

— Представьте, господа, из Новороссийска спекулянты везут под видом военных грузов контрабанду, — рассказывал прапорщик с толстой заячьей губой и удивленно-жалостными глазами. — Я после ранения побывал у моря, насмотрелся… Целый состав шелковых чулок, перчаток, парфюмерии, мануфактуры… и лишь один вагон с патронами прицеплен к хвосту. Миллионы наживают, сволочи за нашей спиной!

— И высокое начальство терпит?

— Столковались. Действуют без риска. Спекулируют поголовно, от генерала до уличного мальчишки. Скупают и продают иностранную валюту, золото и драгоценности, хлеб, соль, сахар, дома и помещичьи имения, нефть и уголь, билеты на поезда и пароходы, медикаменты и снаряжение…

— Эх, канальи! А вот у меня подметки отвалились: хожу обутый — след босой, — сквозь зубы выдавил тоший капитан, опоясанный поверх английской шинели парусиновым патронташем.

Особенно горячился юный поручик, в отличие от других одетый в русскую форму. Серая, хотя и очень поношенная шинель с нарисованными химическим карандашом погонами, сидела на его ладной фигуре почти красиво. Порыжелая смушковая папаха оттеняла бледность энергичного лица и русую челку на лбу.

— Я один из первых в Батайске пошел к генералу Маркову, — с дрожью в голосе вспомнил поручик. — Пошел спасать Родину от «немецких агентов», как нас тогда убеждали. Мой отец предостерегал: —«Володя, обманут генералы! Они привыкли ездить на чужой спине!» — И что же, разве старик не прав? Сколько крови льется напрасно! Во мне уснуло чувство подвига и пробудились инстинкты зверя… Я перестал понимать, ради чего мы каждый день стреляем, кидаемся в атаку, мерзнем на снегу и кормим вшей? Чтобы Шкуро в тридцать лет стал фельдмаршалом? Чтобы Деникин пожал лавры Александра Македонского? Мы начали дело святыми, а кончаем чуждыми своей земле отщепенцами!

— Вы, Камардин, впадаете в крайность, — возразил капитан, закуривая трубку. — Большевики разогнали Учредительное собрание и начали гражданскую войну. Мы боремся против их диктатуры.

— Но ведь еще раньше, чем большевики замахнулись на буржуазный парламент, Корнилов пытался навязать стране генеральскую диктатуру. Нет, господа, эту чудовищную войну русских с русскими ничем нельзя оправдать! Подумайте, истребляется лучшая чисть нашего общества. Великая держава слабеет. А потом ее возьмет голыми руками какое-нибудь ничтожество.

— Камардин прав, — согласился молчавший до сих пор офицер, отмеченный красным рубцом на щеке. — После такой междоусобной бойни не трудно попасть в зависимость к дяде Сэму.

— Разумеется, неспроста подружила с нами Антанта… Ей нужны бесценные дары славянских земель. Народ проклянет нас, если мы ввергнем его в новое рабство, — заключил поручик, сурово посматривая на притихших однополчан.

Минуты текли в молчаливой тревоге. Костер потрескивал, и по темным стропилам бродил реденький свет, качая тонкую паутину. На соломенной кровле плясал и катался ветер.

— Я хочу предупредить вас, Камардин, — нарушил тягостную паузу капитан. — За вами наблюдают из контрразведки…

— Алик Дункель?

— Да. От такого мерзавца ждите любых неприятностей.

Поручик усмехнулся.

— Хуже того, что с нами приключилось, не может быть. А слово правды, даже самой горькой и постыдной, дозволено всякому перед расчетом.

Степан, не шевелясь, ловил каждое слово. Ни один разведчик не заглядывал так близко в душу врага. Затем прапорщик с заячьей губой поднялся от костра, чтобы сменить часового. Осип взмахнул приготовленной гранатой.

— Отойди-ка, Степан, дай с ними распрощаться… Но Степан отвел его руку.

— Не надо. Этот поручик Камардин — для белых страшнее твоей гранаты.

Ветер стихал. Реже падала пороша. В окна разорванных туч заглядывали синие, переливающие изморозью тревожные звезды.

Глава сора к девятая

На рассвете Ударная группа предприняла наступление по всему фронту. На левом фланге с боем продвигалась отдельная стрелковая бригада. В центре пехота второй бригады, взаимодействуя с червонными казаками, атаковала город Кромы, где засели отборные части дроздовцев. Усиленный 7-й дивизией правый фланг теснил передовые марковские заслоны в дмитровском направлении.

Степан Жердев и Осип Суслов шли рядом в первой цепи. Ночная разведка помогла командованию нащупать уязвимые места в обороне белых. Приходилось наступать по бесконечным склонам и перелескам, совершая обходные движения и прорываясь в тыл врага.