Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

И живет уже второй год среди граждан самого культурного города страны, а то и мира. Имеет паспорт, кличку Белка, ошейник, поводок, намордник и уважение от десятка друзей-псов с окрестных улиц. Перегавкивается с ними, нюхается, играет, борется, гоняется в вечернее время по скверику — они хоть и друзья человека, но среди своих побыть хочется.

А у соседа по площадки китайский терьер. Кудряшки, глазки, бантик. Чудо. Тоже друг человека. А ниже этажом еще один друг обитает — черношерстный, вислоухий, добрый. Посмотришь на него, и сразу настроение улучшается.

А вот как посмотришь на календарь — настроение ухудшается. Потому что приближается Новый год, и ждут собак и хозяев сумасшедшие денечки. На улицах, площадях и во дворах будет стоять свист, шипение и грохот, как при обороне Порт-Артура или при взятии Берлина. ‹…›

Но вот слышен голос защитников детей: «Нельзя детишек лишать такой радости! Воспоминания детства самые светлые…»

Да детишкам всё в радость, что шипит, кувыркается и стреляет. А самая большая радость — бежать за воющей пожарной машиной и смотреть потом на сполохи огня в окнах. И как пожарные в касках лезут по лестницам спасать людей… Знаем, бывали детишками. И что теперь — к радости детишек спалить половину города, чтобы они крепче встречу Нового года запомнили?.. Или можно найти простой законный способ, чтобы и весело было, и собаки не выли, и детям в радость, и старикам в сладость?

И последний вопрос: что мне своей Белке и ее приятелям передать? Будет ли спокойствие в новогодние праздники или придется нам с ними в леса на несколько дней уходить?

Дмитрий Чернобуркин

31 декабря 2007 г.

От Владимира Илляшевича:

Дорогой Дмитрий, с Новым годом и Рождеством Христовым!

Почему-то ты сегодня, в последний день уходящего года, из головы не выходишь. Решил написать весточку, может, так надо. Говорят, что как проводишь старый и встретишь новый год, с тем и проживешь предстоящий календарный срок. Хочу прожить его с добрым сердцем. А оттого, наверное, и поминаю тебя. Когда иной раз слышишь, что, мол, Дмитрий «со всеми старается ладить», отвечаю, чтобы не утруждали себя поиском скрытых смыслов; просто Дмитрий Каралис — добрая душа, и это твой дар, который вряд ли возможно «растерять». Этим отмечена и твоя проза.

Намедни, получив лит. премию Координационного совета российских соотечественников (за ту книгу, что тебе послал), принял поздравления и …уйму проклятий от недоброжелателей. Как говорит в таких случаях Ганичев, «правильной дорогой, идешь, Володя». Хрен его знает, отчего у русского писателя в нерусских весях множество друзей средь тех же аборигенов, да всё шепотом. Русскоязычные же ситуайены больше ругаются. Громко. Одному нашему хорошему поэту Генке Верещагину тоже достается. Поэзию признают, а за спиной, мол, «плохой человек». Я на это отвечаю, а может ли писать хорошую литературу плохой человек, идиоты несчастные. Впрочем, не идиоты, а дело в… сплошой диффамации за его русскость.

Книжку свою в Москву отвез в очень ограниченном количестве. Ганичев вздыхал, мол, «как бы на Украине такого автора найти». Дело-то в том, что книга не о Прибалтике, а о том, что веси вокруг России всегда были, есть и будут частью русского этнокультурного пространства и никакими «отрезанными ломтями» не являются. Именно поэтому «Русские судьбы Эстонии (Прибалтики)» — книга также о России и русском народе. О Русском мiре, словом.

Рад, что не забываешь русского прибалта Илляшевича, сердечного твоего напарника певчего.

Твой всегда, Володя.

Илляшевичу:

Дорогой Володя! Сегодня думал тоже о тебе, расставляя на полках книги, в том числе твои, включая новую. И получил от тебя письмо. Спасибо! Прими ответные поздравления с Новым 2008-м годом!

Стихотворение душевное. Не знал, что ты пишешь стихи. А когда ты успеваешь писать такие объемные и серьезные книги, как «Русские судьбы Эстонии», не представляю. Ты — человек профессионально собранный, плюс талантливый.

С Новым годом и Светлым Рождеством Христовым! Тебе твоя Книга зачтется на Небесах, завидую.

Твой Каралис.

Юрию Соловьеву, юристу и человеку:

Дорогой Юрий Германович, поздравляю Вас с Новым 2008-м годом и Светлым Рождеством Христовым! ‹…› Большое спасибо Вам за все хорошее, что Вы сделали для меня и наших писателей в уходящем году!

Ваш Дмитрий Каралис.

Год был тяжелый, но конечные результаты неплохие.

Написал два с половиной десятка статей и фельетонов.

В двух книжных сборниках вышли статьи и рассказы.

В «Неве» — продолжение дневников.

Объявилось много друзей и соратников. Врагов тоже.

Слава Кутыркин, который поддерживал меня в этом бодании со Смольным, прочитав мою публикацию в «НВ», подписанную «Дмитрий Каралис, писатель» подбодрил: «Ну вот видишь! Тебе и должности никакой не надо — она всегда при тебе: „писатель!“»

Несправедливость в законе

2008 год

1 января 2008 г.

Из Кишинева: Николай Савостин — Каралисам:

Чую душевное родство с вами, дорогие Каралисы! Часто вспоминаю наше путешествие по оргеевской дороге, привал в Кодрах, прогулки по Кишиневу… В особенности в последнее время какой-то покинутости и постоянных хворей, внезапно ощутил холодное дыхание старости. В ночь на Новый год приснился ужасный сон, будто бы в числе каких-то граждан меня расстреляли… Долго потом не мог уснуть, бродил по пустой квартире, пил корвалол, думал: к чему бы это? Не верю в приметы и сны, но что-то же сердце чует.

Почти все близкие мне люди поразъехались по заграницам. Всё лето промаялся — перенес три операции: при первой, не очень существенной, занесли инфекцию, и пошло-поехало…Тем не менее недавно съездил в Москву на Конгресс писателей русского зарубежья, где даже выступил с пространной речью. И, вернувшись домой, выступил с докладом на заранее подготовленной конференции по положению русского языка. Однако после празднований новогодья опять слягу в больницу. Ах, всё к печалям возвращаюсь, а ведь пишу, чтобы поздравить вас с Новым годом. Хочу пожелать вам с Олей здоровья, побольше удач и радостей, легкого дыхания, лада в семье и мире.

Дай Бог вам счастья!

Что касается «Невы», то постараюсь отыскать в Интернете.

Салют!

Николай. Или, как зовет меня маленький племянчатый внук, дружище Андрей, родившийся в США, с которым общался во время путешествия в Америку, — Куля.

Славный мужик Николай Сергеевич, и его «покинутость» цепляет сердце. Его книга «Честь поэтов: книга о писательстве и писателях» написана изысканно и одновременно просто. Честная и добрая книга. Я ее листаю иногда, пью маленькими глотками ароматный текст. Забайкалец-сибиряк Савостин так вкусно описывает Молдову, свои встречи с разными людьми, что мне делается завидно.

17 января 2008 г.

В «Невском времени» вышел первый выпуск «Писательского клуба в Доме Набокова» который я теперь веду по договору. Гость — Семен Альтов. Заголовок: «Жду, когда начнут бить телевизоры». Семен нескучный собеседник. Афористичен.

Формат встречи: посиделки у камина. В будуаре матери Набокова. Камин шикарный — обшит твердым, как кость, коричневым деревом с золотым отливом. Эркер с видом на Большую Морскую — прямо напротив окон моей тещи. Можно звонить ей и махать ручкой: «Ирина Александровна, как себя чувствуете? Я тут, напротив. Скоро зайду, ставьте чайник!»

По сути, Семен Теодорович признал, что вся наша телевизионная эстрада — барахло! Что и отразилось в заголовке.

31 января 2008 г. Москва.

Дом творчества «Переделкино». Сходил в церковь XVIII века — Преображения Господня. Был в доме-музее Пастернака. Нервная натура, и эта нервозность покалывает в его доме. Я был единственным посетителем — со мной занималась добрая пожилая женщина, имени которой не запомнил. Сапоги Пастернака с набойками — одна нога у него была короче другой. Рояль, картины, виды из окон…

Был на кладбище: Ник. Вирта, с которым мой отец учился в одном классе в Тамбове, Корней Чуковский, Борис Пастернак, Маргарита Алигер… Саша Ткаченко — исполнительный директор ПЕН-клуба, с которым я десять лет назад знакомился у Битова…

И могила семилетнего Саши Гаврильчука с такой жалостливой фотографией, что плакать хочется. Мальчонка смотрит на нас, словно обиделся, что ему дали умереть, словно с того света смотрит. Вот, вы все там, а я — здесь. Не смогли меня уберечь… И плохо мне здесь одному. Вспоминается паренек с картины «Не взяли на рыбалку». Но здесь всё серьезней — не спасли меня. Еще немного, и он заплачет…