Взлет и падение третьего рейха. Том I - Уильям Ширер

Собравшиеся перешли к делу после того, как выступил Муссолини. Он говорил третьим, Даладье — последним. Муссолини сказал, что, «чтобы способствовать практическому решению проблемы», он привез с собой четкие предложения в письменном виде. Я полагаю, что для Чемберлена источник этих предложений оставался неизвестным до самой смерти. Из мемуаров Франсуа–Понсе и Гендерсона явствует, что и они ничего не знали о предложениях. История их возникновения стала известна только после смерти обоих диктаторов.

То, что дуче от своего имени выдвинул в качестве компромиссного решения, на самом деле было в спешном порядке составлено в Берлине Герингом, Нейратом и Вайцзекером за спиной министра иностранных дел фон Риббентропа, которому эти трое не доверяли. Геринг показал проект Гитлеру, и тот решил, что он может сработать. Тогда Шмидт спешно перевел текст проекта на французский, после чего он был передан итальянскому послу Аттолико, который на следующий день передал его по телефону в Рим итальянскому диктатору, незадолго до того, как дуче сел в поезд, чтобы отправиться в Мюнхен. Вот что представляли собой «итальянские предложения», которые не только предопределили повестку дня переговоров, но и легли в основу Мюнхенского соглашения. Все это было заранее состряпано в Берлине[137].

Это было видно из текста, который очень напоминал отвергнутый Годесбергский ультиматум. Но этого не поняли ни Даладье с Чембер леном, ни их послы, присутствовавшие на переговорах. В немецких записях отмечается, что премьер «приветствовал предложения дуче, составленные в реалистичном духе». Он заметил также, что «приветствует предложения дуче, так как видит в них решение проблемы». Посол Гендерсон позднее писал, что, по его мнению, Муссолини «тактично выдал за свое сочетание англо–французских предложений и предложений Гитлера». У посла Франсуа–Понсе сложилось впечатление, что собравшиеся положили в основу английский меморандум, составленный Горацием Вильсоном. Как легко было обмануть английских и французских государственных деятелей и дипломатов, добивавшихся умиротворения любой ценой!

Теперь, когда «итальянские» предложения были так тепло встречены собравшимися, оставалось уточнить незначительные детали. Чем–берлен, как бывший бизнесмен и министр финансов, захотел узнать, кто выплатит Чехословакии компенсацию за общественную собственность, которая перейдет к Германии вместе с Судетской областью. Гитлер, который, согласно воспоминаниям Франсуа–Понсе, был бледен и взволнован, так как в отличие от Муссолини не мог следить за переговорами на французском и английском, резко ответил, что никакой компенсации не будет. Когда премьер–министр, ссылаясь на положение, согласно которому чехи, покидающие Судетскую область, не могли брать с собой скот (это было одно из Годесбергских требований), воскликнул: «Значит ли это, что фермеров вышлют, а их скот оставят?» — Гитлер взорвался и закричал на Чемберлена: «Наше время слишком дорого, чтобы тратить его на такие мелочи!» Далее премьер–министр эту тему не развивал.

Сначала он настаивал на том, чтобы чешский представитель присутствовал на переговорах или, как он выразился, «находился в пределах досягаемости». Его страна, заявил он, «не может дать полной гарантии, что эвакуация с территории Судетской области будет закончена к 10 октября (такой срок был указан в предложениях Муссолини), если не будет заявлений об этом со стороны правительства Чехословакии». Даладье неохотно его поддержал. По его словам, французское правительство «не потерпит промедления со стороны чешского правительства», но он полагал, что «было бы желательно присутствие представителей Чехословакии, с которыми можно было бы при необходимости проконсультироваться».

Однако Гитлер был непреклонен. Он заявил, что не потерпит присутствия чехов. Даладье постепенно сдался, но Чемберлен выиграл в конце концов мелкую уступку. Договорились, что чешские представители смогут находиться «в соседней комнате», как выразился премьер–министр.

И действительно, во время вечернего заседания прибыли два представителя Чехословакии — доктор Войтех Мастны, посол Чехословакии в Берлине, и доктор Хуберт Масарик из министерства иностранных дел. Холодно втретив, их проводили в прилегающую к помещению переговоров комнату. Там они просидели в томительном ожидании с двух до семи, после чего на них, образно выражаясь, обвалилась Крыша. В семь часов к ним вошел Фрэнк Эштон–Гуэткин, член комиссии Ренсимена, а теперь человек из свиты Чемберлена, и обрушил на них дурные вести: достигнуто общее соглашение, о деталях которого он ничего сказать еще не может, но ясно одно — условия его гораздо жестче, чем франко–британские предложения. Когда Масарик спросил, получат ли возможность выступить представители Чехословакии, англичанин, как вспоминал впоследствии сам Масарик, заметил, что он, вероятно, не представляет, насколько тяжелое положение великих держав, и не понимает, как трудно вести переговоры с Гитлером.

В десять часов вечера двух несчастных чехов проводили к сэру Горацию Вильсону, верному советнику премьер–министра. Вильсон от имени Чемберлена ознакомил их с основными пунктами четырехстороннего соглашения и вручил карту Судетской области, на которой были отмечены территории с населением, подлежащим немедленной эвакуации. Когда чехи попытались протестовать, англичанин резко оборвал их, заметив, что ему больше нечего сказать, и быстро вышел из комнаты. Чехи заявили протест Эштон–Гуэткину, который находился с ними, но их протесты оказались тщетными.

«Если вы не примете условий, — уговаривал он их, — то вам придется улаживать свои дела с Германией один на один. Может быть, французы изложат вам то же самое в более мягкой форме, но, поверьте мне, они разделяют нашу точку зрения. Они — незаинтересованная сторона».

Это было правдой, какой бы горькой она ни оказалась для представителей Чехословакии. Во втором часу ночи 30 сентября[138] Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье (именно в таком порядке) поставили свои подписи под Мюнхенским соглашением, позволявшим немецкой армии вступить на территорию Чехословакии 1 октября, как и обещал Гитлер, и закончить оккупацию Судетской области к 10 октября. Гитлер получил то, в чем ему было отказано в Годесберге.

Оставался один болезненный момент — по крайней мере, для жертв сообщить чехам, с чем они должны расстаться и в какие сроки. Гитлера и Муссолини эта процедура не интересовала, они ушли, перепоручив сделать это союзникам Чехословакии — представителям Франции и Англии. Эта сцена живо описана Масариком в его отчете министерству иностранных дел Чехословакии.

«В половине второго утра нас проводили в зал заседаний, где находились господин Чемберлен, месье Даладье, сэр Гораций Вильсон, месье Леже (генеральный секретарь французского министерства иностранных дел), господин Эштон–Гуэткин… Атмосфера была гнетущей, вот–вот должны были зачитать приговор. Французы нервничали, заботясь о сохранении собственного престижа. Господин Чемберлен в длинной вступительной речи ссылался на соглашение, а затем вручил его текст доктору Мастны…»

Чехи начали задавать вопросы.

«…Господин Чемберлен все время зевал, даже не пытаясь прикрывать рот. Я спросил Даладье и Леже, ожидают ли они какого–либо ответа от нашего правительства или заявления по поводу соглашения. Даладье — очевидно, от растерянности — молчал. Леже объяснил, что главы четырех правительств не располагают временем, и поспешно добавил с нарочитой небрежностью, что ответа не требуется, что план принят и что нашему правительству необходимо в этот же день, самое позднее в три часа дня, прислать своего представителя в Берлин на заседание комиссии и что человек, которого правительство пришлет, должен быть в Берлине и в субботу, чтобы уточнить детали, связанные с эвакуацией из первой зоны. Он заметил, что атмосфера во всем мире все более накаляется.

Он говорил с нами довольно резко, и это француз… Господин Чемберлен не скрывал скуки. Нам передали вторую карту с небольшими поправками. После этого с нами было покончено и мы могли удалиться».

Я помню этот роковой вечер — победный блеск в глазах Гитлера, спускавшегося после встречи по широким ступенькам Фюрерхауса, напыщенность Муссолини, одетого в сшитую по специальному заказу форму, позевывание Чемберлена и его состояние блаженной сонливости по возвращении в отель «Регина Палас». В тот вечер я записал в своем дневнике:

«Даладье казался сломленным и подавленным. Он заехал в «Регину», чтобы попрощаться с Чемберленом… Кто–то спросил, вернее, начал спрашивать: «Месье президент, вы удовлетворены соглашением?» Он обернулся, словно хотел что–то ответить, но был слишком утомлен и подавлен, чтобы говорить, и предпочел уйти молча…»