На день погребения моего - Томас Пинчон

его убрать. Он пустился бежать, насколько это было возможно в мокром снегу, к американским горкам тропы, и первое, что он увидел, благополучно преодолев эти сводящие с ума препоны —  Борраску, неспешно идущего уже внизу по следующему отрезку пути, держа курс обратно на конюшню в Орее. Не имея никакой возможности узнать глубину снега и даже в детстве не предаваясь тем формам безумия выходцев из скандинавских стран, которые зимой практиковались в этих горах, Риф снял непромокаемый плащ, сложил его, как непритязательные салазки, взобрался на них, сжал в руках шляпу, и, упорно пытаясь не кричать, скатился через отвесную кромку вниз в обрывистую белую неизвестность, у него были туманные мысли о следовании курсу, который помог бы ему перехватить Борраску, он бормотал все известные ему молитвы о том, чтобы на его пути не встретились скрытые камни. Приближаясь к тропе внизу, он подумал, что мог бы передвигаться немного быстрее, преодолеть фут или даже два, потом скатиться на бок и затормозить, он почти перелетел через дорогу и приблизился к следующему уступу, действительно отвесному, можно даже сказать, вертикальному. Но ему удалось остановиться перед выступом, он проехал шесть-семь футов и врезался в небольшой сугроб, преградивший ему путь. Он лежал на спине минуту, смотрел на небо. Подошел Борраска, смотрел на него с интересом, но не был удивлен.

—   Не помню, чтобы говорил «я вернусь», — поприветствовал его Риф, —  но рад тебя видеть снова, тем не менее, пойдем посмотрим, как далеко сошла лавина.

Джейк с кольтом следил за тем, как Риф сел на коня и они продолжили свое путешествие.

Они добрались в Орей, не встретив других всадников, но кто-то всё время смотрел на них в полевой бинокль. Риф выглядел жизнерадостным, поскольку для Ассоциации владельцев шахт (а кто еще это мог быть?) он умер, а потом родился заново.

— Говорю тебе, это второе рождение, —  шептал он коню, который, судя по его подчеркнуто человеческой манере поведения, понимал, в индуистском смысле, что имеет в виду Риф.

  —  Быстро ты вернулся.

   Он рассказал ей, что случилось.

 —   Ничего другого не оставалось.

—    Угу. Ты оставил меня тут одну, зима на носу и ребенок плачет.

Он почувствовал знакомую глухую вибрацию страха по оси симметрии, страх расходился к ладоням и пальцам. Она так на него смотрела. Тут ничто не помогло бы. Но он сказал:

—  Вместе мы всегда находим дорогу обратно. Правда?

   Ее взгляд остался прежним.

  —  Что изменилось? Младенец, конечно, а что еще?

  —  Разве я что-то говорила, Риф.

Ей-богу, она больше не будет повышать голос. Никогда. Никогда, черт возьми, больше, к этому времени, конечно, она была намного ближе к тому, чтобы позволить событиям развиваться без ее участия, а тут он тараторит без остановки:

—   Я не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал, всё, что мне известно —  эти парни сейчас там в горах, только и ждут, когда здесь откроется дверь. Ты разучилась говорить? Прибереги это для следующей нашей встречи.

   Она не хотела, на самом деле нет:

—  Уиллоу может забрать малютку Джесси на некоторое время, он будет в безопасности у них с Холтом, но я не знаю, что будет с тобой, ты просто дубина стоеросовая, тебе нужен кто-то, кто будет прикрывать тыл...

 Все эти годы, чертовы годы ругани, это никогда не приходило ей в голову. Трусливые мольбы этой жены из заведения. Зная, что он, его мимолетная тень уже скользила к порогу, эта обреченная оболочка, которую она любила, пивной живот и всё остальное —  теперь это были лишь детали. Господи, как она, никогда не молившаяся, молилась сейчас, чтобы они, кем бы они ни были, уехали с перевала, она хотела, чтобы он получил хотя бы крохотный шанс остаться в живых, жить где-то.

—  Первый гром с востока, любимая. Индейцы зуни говорят, что это примета окончания зимы, именно тогда я вернусь...

   Джесси спал, Риф тихо поцеловал его в лоб и вышел из дома.

Вот как Риф укрылся под личиной страдающего расстройством нервов выходца с Восточного побережья Трэпстона Чизли III, он учился казаться более неуравновешенным, чем был на самом деле, одевался, как хлыщ, не способный сесть на лошадку карусели, проник в Денвер, чтобы брать уроки танцев у некой мадам Обержин, заставил ее поклясться, что она будет хранить всё в тайне, под страхом древнего проклятия шамана штата Юта. Он начал пользоваться одеколоном и тем же сортом помады для волос, что и немецкий кайзер Вильгельм, хранил свой динамит, детонаторы и различные механизмы для взрывных машин в специально подобранном и украшенном монограммой саквояже из крокодиловой кожи, который ему подарила дерзкая и ненасытная Руперта Чирпингдон-Гройн, путешествующая англичанка — он был очарован тем, что она воспринимала как противоречия своего характера, но не игнорировал полностью сигналы опасности, встречавшиеся на пути.

—  Дорогая миссис Чирпингдон-Гройн, вы не должны расстраиваться из-за меня слишком сильно, хотя, признаю, я пошалил на кухне с той малышкой Юп Той и так далее, но вы просто должны меня простить —  что может значить нераспустившийся цветок лотоса для того, кто провел хотя бы мгновение с вами, обворожительная, желанная миссис Чирпингдон-Гройн...

Сама Юп Той ждала его у огромного ледогенератора среди убиравших лед девушек в укороченных платьях с пайетками, ее разрисованное лицо напоминало фарфоровую маску в свете керосина, льющегося откуда-то снизу, она всматривалась пристально, кусала ногти, невозмутимой она могла бы показаться лишь такому игнорирующему окружающих человеку, как Руперта. Для тех, кто больше ценил ее достоинства, ее разум был открытой книгой, и многие начали осторожно отходить, предчувствуя надвигающиеся неприятности.

В неосвещенных глубинах огромного устройства паровой молот неустанно разбивал блоки сырого льда, пар поднимался и пыхтел, смешение всех агрегатных состояний воды сразу, сквозь которое девушки, убирающие лед, направляемые метрдотелем с парой кастаньет, разъезжали на роликах между столами, доставляя оцинкованные ведерки с чеканным названием заведения, до краев наполненные холодным веществом в твердой фазе.

Риф присоединился к разгульному салону неврастеников, в котором царила Руперта, путешествующих от одного термального источника к другому в поисках вечной молодости или в попытке убежать от груза времени, когда искал достаточно импульсивных или