Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

СЕРОШТАНОВ высунул голову из двери, делает знаки.

СЕРОШТАНОВ. Нина!

НИНА (запихнула его обратно). Ждут нас… Да! Спорю с ним и дневник каждый вечер пишу — все откровенно записываю. Цель жизни определяю. Не общей, конечно, жизни, а своей, маленькой… Но для меня она не маленькая… Я вот старухой скоро стану — волос седой вчера выдернула, не смейтесь. Жизнь моя идет и проходит, а я все еще не знаю, как нужно для социализма жить. Ну, конечно, ударничество, соревнование, а еще что? Думала, думала и решила. В газетах ведь написано, чтоб не врали перед партией, вот и я буду искренно выполнять, что в газетах написано и о чем в книжках прочла. Потому что, по-моему, первое качество пролетария — быть правдивым перед своим классом. А когда классов не будет — перед людьми.

РЯДОВОЙ. На словах все мы за правду — до первой лжи.

НИНА. А я хочу, чтоб у меня слово с делом не расходилось.

РЯДОВОЙ. Врагов наживете, с друзьями поссоритесь, с любимым разойдетесь. С ложью теплее жить.

НИНА. Никогда!

РЯДОВОЙ (вынул книжку, записал). Десятого июля записано слово «никогда». Когда-нибудь вам эта книжка напомнит.

НИНА. Никогда.

РЯДОВОЙ. Большая сила нужна для этого, Нина. Сколько в русском языке слов на обман… ложь, клевета, вранье, подлог, фальшь, выдумка, сплетня, вздор, притворство, небылица… э-эх, богатое наследство… Но есть тут и другая сторона. В Америке в школьных книжках крупными буквами напечатано: «Джордж Вашингтон никогда не врал». Это их первый президент был. Дескать, будь как Джордж… Честность эта вроде иконы или зубочистки для капиталистов. А на деле они друг другу глотки рвут и обманывают кругом, потому что зубы у них гнилые. Зубочистка не помогает. А мы на правду не молимся и в зубах ею не ковыряем.

МАТЬ вошла с веранды.

МАТЬ. Без вас нам невесело.

РЯДОВОЙ. А? Нет, вы, пожалуйста, там как-нибудь без нас, без нас…

МАТЬ уходит.

Так вот вы какая… Ну-ну… А скажите по честности, что вы думаете обо мне и о Вере? Стар я для нее?

НИНА. Ха! Знать правду хотите? Давай руку.

РЯДОВОЙ машинально дает.

А ты, хороший, свою судьбу знаешь — у меня гадаешь. Ты дорогу видишь, куда-то пойдешь, кого-то встретишь, чего-то скажешь. А что скажешь, то и подумаешь, что подумаешь, то и сделаешь, а что сделаешь, то и будет. Все! (Закрыла его ладонь.) Верка у нас артисткой мечтает стать — она трамовка{308}, вы с ней в театры почаще ходите… Лучше я вам спою. (Взяла гитару.) Вы думаете, Виктор в меня влюбился как в комсомолку? Фу… За гитару мою. Спела я ему романсик, он и притих. Эх, жизнь! (Взяла аккорд.)

Не встречать с тобою нам рассветПосле нашей ноченьки вчера,Последней нашей ночки…

С шумом распахивается дверь веранды — через комнату проходит ВЕРА, тянет за руку КУЛИКА. За ними МАТЬ, ВИКТОР, НАКАТОВ.

11

МАТЬ. Ну, куда вас понесло? В полночь — гулять!

КУЛИК. Тихо, мать, тихо! С этой головы ни один волос не упадет. Я — шофер и любой грузовик остановить могу.

ВЕРА. Если кой-кому со мной неинтересно, то кой-кому совсем наоборот.

ВЕРА и КУЛИК уходят. МАТЬ за ними.

ВИКТОР. Ушли…

НИНА. Жарко здесь.

Отворяет второе окно.

Дождь будет.

РЯДОВОЙ. Да, будет дождь. И мне пора. Поедем ко мне, Василий. Обязательно!

НАКАТОВ. Поедем. (Тихо, Нине.) Свел я вас на свою голову. Но ничего — молодец, ласточка…

НИНА. Цветы мы вам принесем завтра на квартиру…

ВИКТОР. Александр Михайлович, так я вам позвоню…

РЯДОВОЙ. Ну-ну… (Нине.) И вы — тоже. Вы непременно позвоните. Встретимся. И вы споете мне.

НИНА (прощаясь). Будет дождь.

ВИКТОР, НАКАТОВ, РЯДОВОЙ уходят.

Входят СЕРОШТАНОВ И ОТЕЦ, обнявшись.

12

СЕРОШТАНОВ. Цыца о смерти так рассуждает: «Здесь, мол, марксизм кончается».

ОТЕЦ. Это правильно — раз человек кончается, что ж о марксизме говорить? Но помирать придется тем не менее — не доживем мы до полного расцвета хорошей жизни. А надо бы такой закон издать: ударникам дольше на земле жить. А то ударяемся, как оглашенные, а брак на мертвой точке нахождения. Одиннадцать процентов браку даем. Заплакать можно, Паша.

СЕРОШТАНОВ. Не плачь, старик, до всего докопаемся. И до сметы докопаемся. Нам Нина поможет.

ОТЕЦ. Нинушка! Не обижай Веру, Нинушка. Вера дочь мне. Дай я тебя поцелую, единственная моя.

СЕРОШТАНОВ. И я, Нина, и я. Платонически. (Смотрит в зеркало.) У! Утешься, Павел! Ты лицом страшен, а Цыца сердцем! К ней мужик подойдет и увянет. Вот поставлю это на повестку бюро ячейки. Испугается небось, горчичница!

Входит МАТЬ.

13

МАТЬ. Вы бы ее еще на перине понесли! Ударнички божьи! Наударялись в донышко и спать идите. Иди, не простаивай половиц.

ОТЕЦ. Мне, старуха, помирать никак невозможно. Прямо скажу: некогда мне помирать. Одиннадцать процентов.

СЕРОШТАНОВ. Не хочу активистом быть, хочу быть красавцем.

ОТЕЦ и СЕРОШТАНОВ уходят.

МАТЬ. Молчишь? Опять молчишь, мраморная. Лучше б тебе не родиться, чем при живом муже такое хулиганство устраивать.

Входит ВИКТОР.

14

ВИКТОР. Оставь, мать. Ступай к себе. Я сам с ней поговорю.

МАТЬ. К себе! А кто убирать будет? Ниночка?

Уходит на веранду.

НИНА. Уедем отсюда, Витя… Не могу я ссориться каждый день. Она старая — не понимает.

ВИКТОР. Я молодой, но понимаю не больше. Мать совершенно права: твоя игра с Рядовым уже родила скандальчик. Мать боится за Верину любовь — и справедливо. Ты дразнишь девчонку, подмигиваешь Рядовому. Кому это нужно?

НИНА. Мать нашептала?

ВИКТОР. Оставь старуху в покое. Она, по крайней мере, любит меня.

МАТЬ появляется в дверях.

МАТЬ. Заволокла и прельщает. Гитару взяла. Моя бы воля!

Роняет и разбивает тарелку.

Вот! Все через нее! Все!

Вновь скрывается на веранду.

ВИКТОР. Ты меня вот ни на столько не любишь. За куклу меня считаешь, за петрушку… Пользуешься положением жены директора и болтаешь в цехах всякий вздор о правде, открыто ругаешь Цыцу — и все уверены, что у жены на языке, то у мужа на уме. А я отнюдь не расположен воевать с этой ведьмой. Я сейчас новый цех строю, изо всех сил выкручиваюсь, об землю могу грохнуться. А она сегодня прямо заявила: или ты замолчишь, или она обоих нас заметет.

МАТЬ появляется вновь.

МАТЬ. А он, как судак, раскиселился: «Без нас, без нас». (Роняет тарелку.) Вот! Не пойду я больше в комитет — волоком волоките, не пойду!

Уходит.

ВИКТОР. Аллах с ней… Словом, Нина, ты должна обещать мне…

НИНА. Замолчи, или я уйду.

ВИКТОР. Что? Не хочешь разговаривать?

НИНА. Да!

ВИКТОР. Значит, отказ. Спасибо, жена, за поддержку. Премного вам благодарен… А может, мне вас покинуть?

НИНА. Да…

ВИКТОР. Тронут вашей любезностью. Спокойной ночи!

Уходит.

НИНА. Дождь… Летний дождь. Горячий…

Идет к столу, вынимает тетрадь, садится, пишет. Останавливается.

«И он сказал: врагов наживете, с друзьями поссоритесь, с любимым разойдетесь». И записал мое слово «никогда».

Входит ВЕРА.

ВЕРА (после паузы). Дневник пишешь?

НИНА (не оборачиваясь). Дневник пишу.

ВЕРА. Я читала какую-то повесть какого-то писателя, там он такую, как ты, описывает. У лучшей подруги любимого отбила, а самой ни к чему. А подруга пошла — и в воду!

НИНА. Ты, Вера, не топись — я с ним просто так сидела. (Вынула из стола коробку.) Вот возьми мои духи — в знак дружбы. (Вынула флакон из коробки.) Пустой?!

ВЕРА. Пустой. Это я. Вижу, без дела лежит, и брала понемножку. Сама себя наказала.