Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

поста генерального секретаря, назначив на почетную, но безвластную должность начальника штаба фашистской милиции, дуче никак не мог подыскать себе нового партийного заместителя. С осени 1939 до весны 1943 года эту роль исполняли три человека, ни один из которых не сумел продержаться больше года. Возможно, причина этой кадровой чехарды заключалась в том, что Муссолини подбирал себе ничем не выдающихся помощников, обладавших, однако, тем неоспоримым качеством, что никто из них, ни по положению в партии, ни по характеру, не мог претендовать на роль лидера возможной оппозиции в фашистских рядах.

Но времена изменились, и теперь даже дуче признавал, что в нынешних условиях требуется «сильная фигура». Фашизм переживал настоящий «кризис веры». «Национальная фашистская партия» достигла пика своей численности в 1940 году, когда в ее рядах состояло свыше шести миллионов итальянцев, но в течение двух следующих лет для подавляющего числа фашистов членство в партии стало не более чем пустым звуком. Доклады партийных секретарей из всех регионов Италии дышали настоящим отчаянием, вызванным очевидной неспособностью удержать старых и привлечь новых сторонников фашизма. Совпавшая с началом британского наступления в Египте 20-я годовщина «марша на Рим», проведению торжественных мероприятий в честь которой партийные пропагандисты придавали столь большое значение, не вызвала в стране ни малейшего энтузиазма. Исправить положение был призван Карло Скорца, занявший пост генерального секретаря в апреле 1943 года. Представитель радикального крыла партии, он считался сторонником жесткой партийной диктатуры и продолжения войны вместе с Германией до победного конца. Назначая на высшую партийную должность столь одиозного деятеля, Муссолини надеялся не только укрепить ряды фашистской партии, но и продемонстрировать ее готовность разделить тяготы военного времени вместе с нацией. Охваченной унынием стране необходимо увидеть хоть какие-то перемены, считал дуче, – и партия обязана вернуть себе утраченное доверие масс.

Муссолини также поспешил избавиться от подавляющего большинства министров своего кабинета. Он не пощадил даже своего зятя, который уже давно раздражал диктатора нарочито демонстрируемым неодобрением происходящего в Италии. Чиано потерял пост министра иностранных дел, однако сохранил членство в Большом совете и получил должность посла при Ватикане, что позволяло ему оставаться в Риме. Муссолини, по большей части осведомленный о высказываниях графа, не придавал им большого значения, полагая, что за фрондерством Чиано не кроется ничего, кроме желания дистанцироваться от ставшего непопулярным союза с немцами. И хотя преемником Чиано на министерском посту стал сам Муссолини, эпоха «семейной дипломатии» явно подошла к концу.

Но и масштабные кадровые перестановки на фашистском политическом Олимпе не помогли укрепить ни режим, ни решимость нации продолжать войну. Гитлер мог сколько угодно призывать своего итальянского друга поступать так же решительно, как Клемансо в 1917-м, – за этой аналогией не стояло ничего. Реальность не признавала красивых фраз – в 1917 году на помощь французам пришли многочисленные войска союзников, а в 1943-м Германия с трудом защищалась сама, не имея возможности облегчить непосильное бремя, свалившееся на фашистскую Италию.

Осознавая переживаемый режимом кризис, Муссолини все же продолжал утверждать, что крупная победа поправит дело и оздоровит положение в стране. На смену заявлениям, что воздушные бомбардировки и нехватка продовольствия закалят и укрепят нацию, пришла ничем не обоснованная убежденность, что на своей земле итальянские солдаты будут сражаться намного лучше, чем на Балканах, в Африке или в России. Выступая перед партийными руководителями, крайне обеспокоенными происходящими в стране и мире событиями, Муссолини заверил их, что едва только союзники попытаются высадить десант на побережье, как итальянские войска «уничтожат его полностью, до последнего человека, так что можно будет сказать, что им удалось захватить кусок нашей земли, но лишь для того, чтобы остаться на нем не в вертикальном, а в горизонтальном положении». Подхватившие новый лозунг пропагандисты грозили врагам, что в Италии они столкнутся с сопротивлением всего народа, сплоченного «общей верой в своего короля и дуче» и готового «сражаться, чтобы защитить свою собственную землю». Дальнейшие события показали, насколько эти угрозы были далеки от реальных настроений в обществе и армии.

Первая проба сил состоялась в сражении, развернувшемся вокруг небольшого острова Пантеллерия, расположенного между Тунисом и Сицилией. В свое время дуче приказал превратить Пантеллерию в «итальянскую Мальту», поэтому к 1943 году остров считался неприступным. Возведенную военными инженерами в скалах крепость защищали более десяти тысяч фашистских милиционеров, береговые батареи, немецкие зенитные орудия и даже истребители, базировавшиеся в подземных ангарах. Руководивший обороной адмирал Павези отклонил предложение союзников сдаться, и первые дни июня англо-американская авиация беспрестанно вела бомбардировку, не причинившую, однако, почти никакого вреда гарнизону.

Муссолини, обрадованный столь решительным сопротивлением, отправил защитникам Пантеллерии приветственную телеграмму, не зная, что, после того как британский флот начал обстрел острова, настроение Павези коренным образом переменилось. Теперь адмирал просил у Рима разрешения на капитуляцию, объясняя это тем, что на острове… закончилась питьевая вода. Не говоря уже о том, что итальянские ВМС при необходимости могли доставить дистилляторы, это было откровенной ложью – имевшихся на Пантеллерии запасов питьевой воды хватило бы еще на несколько месяцев. Правда заключалась в том, что адмирал и его подчиненные оказались попросту не готовы к тому, чтобы выдержать обстрел, начатый несколькими крейсерами британского флота. Скрепя сердце Муссолини санкционировал сдачу, и итальянцы выбросили белый флаг – так 11 июня, после десятидневной «осады», пала крепость, которую можно было удерживать в течение долгого времени.

На следующий день союзникам сдался и гарнизон острова Лампедуза, также имевшего большое значение для обороны Италии. На этот раз четыре тысячи итальянцев сложили оружие перед экипажем английского самолета, сделавшего вынужденную посадку на местном аэродроме. Заправившись итальянским горючим, англичане вернулись на Мальту с победным известием.

Но даже это не помешало фашистской пропаганде раструбить как о героизме своих солдат, «несмотря на постоянно увеличивающиеся потери и нечеловеческие жертвы» мужественно встречавших воздушные налеты, так и о тяжелых потерях противника. В действительности же оборона двух островов стоила итальянцам нескольких десятков убитых и раненых, а союзники же и вовсе практически не понесли урона. Впрочем, продолжительность боевых действий вокруг Пантеллерии и Лампедузы говорила сама за себя: население Италии, уже давно привыкшее читать между строк, ничуть не обманывалось насчет «тяжелых оборонительных боев».

Продемонстрированный итальянцами низкий боевой дух был отмечен в штабах союзников, но возглавивший войска США и Британской империи генерал Дуайт Эйзенхауэр предпочитал не рисковать понапрасну, и подготовка к десанту на Сицилию велась в соответствии с прежним графиком. Английской разведке удалось убедить немцев в том, что следующей целью союзников будет отнюдь не Сицилия, но Муссолини был твердо убежден в обратном и готовился к неизбежному сражению за