Бывшая любовница - Мишель Смарт

Хотя он не смог удержаться, не протянуть руку и не похлопать ее по аккуратному носику.

– Мы уезжаем через час, cucciola mia. Платье – коктейльное. Будь готова, или я приду и помогу тебе.

– Ты не посмеешь.

– Это вызов?

– Нет!

– В таком случае будь готова вовремя. Я пошел под душ – вернусь через шестьдесят минут.

* * *

Точно через час Пепе постучал в дверь спальни Кары. Он тешил себя мыслью, что она не готова.

Забыт запрет, который он возложил на себя. Запрет возобновлять с ней любовные отношения. Всего три минуты перепалки с Карой – и его благих намерений как не бывало.

Его рыжеволосая гейша дьявольски сексуальна.

Если бы только она в действительности была гейшей… Или, что намного лучше, его личной наложницей. Хулить своего хозяина, не входит в обязанности ни той ни другой – это точно. Гейша или наложница, для любой из них главное – это удовольствие ее хозяина. Учитывая то, что от Кары он хотел сексуального удовольствия, его больше устроила бы наложница.

Он был уверен, что она намеренно заставила его прождать целую минуту, прежде чем открыла дверь.

Но ожидание того стоило.

Саркастическое замечание, уже готовое вырваться у него, так и не было произнесено. Он стоял открыв рот.

Она выглядела… завораживающе.

Темно-красное до пола шелковое облегающее платье без рукавов, роскошные волосы уложены в гладкую прическу. В ушах поблескивали прозрачные сережки в форме сердечек. Лаковые туфли тоже блестели. Макияж был неброский, за исключением темно-красной помады, от чего губы так и хотелось поцеловать.

– О боже, – вырвалось у него. – Ты очень красива.

– Удивительно, что могут сделать деньги, – едко отозвалась она, хотя щеки у нее зарделись.

– Ты – ожившая Гестия[6], – выдохнул он.

– Намекаешь на весталок-девственниц?[7] Вообще-то они названы так по имени ее римского двойника – Весты. Держу пари, что ты вообразил себя Эросом[8]. Разве ты не жаждешь добраться до весталок?

– Нет. Я нахожу девственниц слишком пресными, на мой вкус.

Это было низко, и Пепе тут же пожалел о сказанном. Но в этом виноват ее острый, злой язык. Выше его сил не отвечать на постоянные колкости.

Кара сощурилась, задрала подбородок и прошла мимо него, захлопнув за собой дверь. На него повеяло ее духами.

– Значит, мы подходим друг другу лучше, чем я думала. На мой вкус, похотливые мужчины просто незрелы.

– Как ты собираешься представить меня своим друзьям? – спросила Кара, когда они уселись на заднем сиденье «мерседеса» с тонированными стеклами.

Они ехали по вечернему Парижу, город сверкал множеством огней и выглядел сказочно. Кара была зачарована.

– Как мою знакомую.

– Ты так представляешь всех своих любовниц?

– А я и не подозревал, что ты моя любовница, – как ни в чем не бывало ответил он, словно не было холодка после ее замечания о его незрелости.

– Ты можешь представлять меня как твою беременную партнершу на одну ночь. Что ждешь, когда она родит, чтобы ты смог сделать тест на отцовство и убедиться, что отец – ты.

Он промолчал, хотя она не могла не заметить, как напряглись у него мышцы под модным смокингом.

– И где же этот прием? – спросила Кара.

– На Монмартре.

И тут же перед ними засияли огни холма Монмартра, с белой базиликой Сакре-Кёр наверху. Они въехали в шумное многолюдье этого района, и Кара прижала лицо к окну, чтобы получше разглядеть красоты архитектуры, гуляющих туристов и беззаботных жителей.

– Не тошнит? – спросил Пепе.

– Пока что нет, – отрезала она.

– Это хорошо.

Она взглянула на него – в руке он держал на весу бумажный пакет. Сама того не желая, она засмеялась.

Он придвинулся к ней и указал в окно:

– За теми садами музей. Считается самым старым домом на Монмартре.

– Там жил Ренуар? – спросила Кара, чувствуя, как его бедро прижимается к ней.

– Не совсем. Он недолго жил в доме позади. Но там жил Морис Утрилло[9].

Пока они ехали по мощенным булыжником улицам, Пепе указывал ей на другие интересные места, его слова вдыхали жизнь в старинные здания. Ей было особенно интересно, что это связано со временем импрессионистов. Пепе так много знал о Монмартре, так занимательно рассказывал, а слушать глубокий сицилийский выговор – это все равно что слушать музыку.

Кара даже расстроилась, когда водитель остановил машину на узкой улочке, по обеим сторонам которой тянулись белые пятиэтажные дома, кафе и магазины. Она с удовольствием покаталась бы еще.

К ее удивлению, они вошли в тесное, захолустное на вид кафе, где запах кофе смешался с запахом пота и сигарет. Пепе за руку и с поцелуями поздоровался со служащими, затем провел Кару через кафе в маленький задний дворик.

– Прошу. – Он махнул рукой на шаткую на вид железную лестницу, которая вела на верхний этаж. – Не бойся, лестница надежная.

– Разве нет лестницы внутри?

– Есть, но, как ты видела, кафе многолюдно, и, если все вечерние гости будут ею пользоваться, мы помешаем персоналу.

– Тогда зачем проходить через передний вход? Почему не попросить шофера подвезти нас к задней двери?

– Потому что персонал обидится, зная, что я здесь и не зашел поздороваться.

– От скромности ты не умрешь, – пробурчала она.

– Прости мне мою нескромность, но я хороший хозяин.

Она непонимающе сдвинула брови.

– Я владелец этого дома, – пояснил он.

– Я-то думала, что ты владелец виноградников.

– Это так. Разве тебе неизвестно, что разнообразие придает остроту жизни?

Кара фыркнула и запахнула на груди накидку.

– Странно, что ты не превратил кафе в современный отель.

Он усмехнулся:

– И лишил бы тем самым очарования? Эта улица – типичный старинный Монмартр, туристы сюда почти не заглядывают – они бродят по другим улицам. Я намерен сохранить все как есть. Так мы идем?

– Я не знаю…

– У тебя кружится голова?

– Нет.

– Тогда вперед.

– Я беременна.

– Разве беременные женщины не поднимаются по лестницам?

– Не говори глупостей.

Лицо у него смягчилось.

– Обещаю, с тобой или с твоим ребенком ничего не случится. Эта лестница построена всего года два назад, и я сам наблюдал за ее возведением. Я иду следом. Обещаю, что ты не упадешь.

Кара поставила ногу на нижнюю ступеньку, почти ожидая, что вся конструкция рухнет на них. Но лестница оказалась намного крепче. И – пришлось признать – зная, что Пепе здесь и подхватит ее, если она вдруг споткнется, она немного успокоилась.

– На какой этаж мы поднимаемся? – Кара обернулась к нему.

Широкая улыбка засветилась на его лице.

– Ты и я, cucciola mia, мы пойдем до конца.

Щеки у Кары загорелись от этого намека. Она продолжала медленно подниматься, пока ее не осенило, что Пепе имеет прекрасную возможность любоваться на ее зад. Это заставило ее ускорить шаг.

Кара не знала, что она ожидала увидеть. Когда она вошла в убогое кафе внизу, то решила, что Пепе нарочно, ради шутки, заставил ее одеться в вечернее платье. Но она совершенно не ожидала того, что предстало перед ее глазами.

Вечеринка проходила на перестроенном чердаке. Правда, ничего чердачного она не увидела – большое и просторное помещение без излишеств в оформлении, которое можно назвать скромным шиком.

– И это тоже твое?

Он молча поднял бровь.

– Знаю-знаю. Глупый вопрос. Но это место… – Она не договорила.

– Немного отличается от кафе на первом этаже?

– Да. Именно так.

– Кафе – это неотделимая часть Монмартра. Я не хотел вносить никаких изменений, ну разве что заменил старую кухню, где в любой момент мог случиться пожар. А этот чердак так и просился, чтобы его перестроили в зал.

– Это студия? – В помещении было столько людей, что Кара не могла разглядеть каких-либо произведений искусства, но уловила запах терпентинового масла: не зря у нее лучшая подруга – художница.

– Да. – Пепе указал на маленького человечка, который стоял среди кучки гламурной публики. – Это арендатор Хеорхес Рамирес.

– Я его знаю… Ну, я скорее знаю о нем. Мы выставляли на аукционе его работу.

– Он мой старинный приятель. Чердак перестроили с расчетом на него.

Хеорхес посмотрел в их сторону и заметил Пепе. Его поклонники тоже на них посмотрели, и, словно по мановению волшебной палочки, два десятка губ сложились в улыбке.

Несколько человек, включая Хеорхеса и хорошенькую даму, ухватившую его под руку, отошли от толпы и направились к ним.

В смешении языков – французского, английского, итальянского и испанского – Пепе представил Кару своим друзьям, назвав ее просто Карой без каких-либо уточнений. Сыпались имена, протягивались руки, и все обнимались с Пепе. Каре хотелось лишь одного – провалиться сквозь пол и очутиться в каком-нибудь знакомом и тихом месте.

Руки у нее были холодные и липкие, сердце дико колотилось.