Спрингфилд - Сергей Игоревич Давыдов

много проблем. Это лето я ощущал, как долгие поминки. Будто все умерли, а я остался. Умерла мать, умер город, умерли почти все, а я раздаю их вещи. Я отдавал, но никакого облегчения это не приносило. Деньги я отправлял в могилу — так ощущалась эта деревня, в которую моя мама уехала к своей умирающей маме. Из недели в неделю я продавал то, что складывало нашу жизнь многие годы, и мне становилось все непонятнее, что складывает меня. В моей спальне были только кровать, шкаф, горшок с засохшей пальмой, ворованные книжки из серии «альтернатива» и дорогая одежда, из которой я вырос.

Я решил подработать на фабрике бытовой химии через «Студенческий трудовой отряд», потому что другая работа быстро не находилась. Перед этим я ходил в центр занятости. В пособии мне отказали — очная форма обучения считается формой занятости. Мне предложили перейти на заочку и тогда я смогу получать одну тысячу пятьсот рублей. Я сказал, что тогда я не смогу воспользоваться пособием, потому что после универа меня заберут в армию, и спросил, есть ли еще какие-то варианты государственной помощи. Красивая, сильно накрашенная девушка в тугом платье и с лоснящимся от духоты лицом ответила: «Учеба — ваш выбор, вам ничего не должны». Я сказал: а если нет? Она ответила: государство не просило вас учиться.

На той же неделе я поехал на фабрику. Вообще-то нужно было сделать санитарную книжку, но всем было все равно, и мне это выгодно — за нее тоже надо платить. На фабрике платили пятьдесят рублей в час минус налог. За день перчатки протирались от кручения крышек бутылок для жидкого мыла и пальцы покрывались волдырями. Химия тоже жгла пальцы. Смена длилась тринадцать часов, из которых один — перерыв. Я вставал в полпятого утра, разрезал пополам сосиску «Красная цена», клал на толстый кусок черного хлеба с намазанным спредом, запивал кофе с четырьмя ложками сахара и ехал в маршрутке за город. Я представлял, что я в романе «Больше Бена» или в каком-нибудь фильме про авантюристов, и когда я ехал на фабрику, я всегда слушал «Лесоповал», потому что еду на зону, а когда ехал обратно — «Green day», потому что на свободу. В фабричной столовой накладывали макароны с подливкой за пятьдесят пять рублей. Но у меня не было пятьдесят пять рублей и я не ел. Большинство сотрудников тоже там не ело.

Я проработал на фабрике меньше недели, поругался с бригадиром, который назвал меня бичом, а я ответил, что он неудачник, раз всю жизнь проработал на вонючем заводе. Я заработал четыре тысячи рублей и штраф в одну тысячу рублей.

Я звонил маме и говорил об очередной новой работе. Она сказала:

— Вот, учишься быть ответственным.

— Как ты? — спросил ее.

— Бабушка умирает, — сказала. — В доме ничего не работает. Но ничего. Я полна сил. Я бодра и полна сил. Ищу работу. В Белгороде устраиваюсь. Загадываю у вселенной стать коммерческим директором.

Но на самом деле ее никуда не брали по возрасту. Даже на птицефабрику. В деревне нет никакой работы, кроме птицефабрики, морга и районного ПНИ. Но я продолжал слушать про коммерческого директора.

— Скучаю, — говорила она. — Помнишь, как раньше? Ездили с музыкой, ели суши в «Суши буме». Как ты маленький сидел в моем кресле в администрации. И я думала: начальник растет.

Мне стало противно.

— А может приедешь? — спросила она. — Вместе веселее. Я так скучаю, как было раньше. А ты?

— Правда скучаешь? — спрашиваю.

— Солнце мое, ты же мой единственный сын. Моя надежда. Любая мама переживает за своего сына.

— Ну как я приеду, мне шмотки продавать надо.

— Можешь остаться у нас, на свежем воздухе, — ответила.

— Как? В смысле… как я останусь? У меня диплом на носу, потом работу искать.

— Будем жить в своем доме, я буду ездить в город работать. А ты будешь за домом смотреть. Можешь тоже работать. Тут птицефабрика есть. Автобус довозит из дома на работу. А че? Хороший труд, научишься работать. Поможешь мне.

— Сама приезжай, — ответил.

— Андрей, я тут привязана. Я не могу рыпнуться. Я не могу оставить маму. Она включает газ и не помнит.

— Привози бабушку в Тольятти.

— Она не будет, она тут привыкла.

— Можно честно, да? Тебе же никогда не было до них дела. До этих вот семейных ценностей. Мы один раз за всю жизнь туда ездили. Че ты вперлась в деревню?

Она взяла паузу и твердо ответила:

— Я не вернусь в Тольятти. Для меня город закрыт.

— Ерунда какая-то.

— Андрей, я не хочу уборщицей работать, начальница. Для меня… я не могу просто, — она заплакала. — Приедешь?

— Нет.

— Почему ты просто не хочешь мне помочь? Просто помочь с домом и мамой.

— Найми сиделку.

— Господи, какой ты… вот ебанашка, оторванный вообще.

— Продай машину, если нет денег.

— Нет.

— У тебя мать умирает, а ты ездишь по говну на дорогом седане. Ты сопоставляешь?

— Я заслужила эту машину.

— Эта машина копает своими колесами говно и землю.

— Так, слуша й…

— И тащит в эту землю меня. Вместе с тобой. Продай свою машину и сделай мне военник.

— В деревне нужна машина. А армия воспитает из тебя мужчину.

— Да не нужна в деревне тачка за три ляма! Хватит расплачиваться мной! Продай машину! — я сказал это и так сильно сжал зубы, что свело рот.

— Да нахуй ты такой сын нужен.

Она сказала это и бросила трубку. Бросила и тут же перезвонила

— Ты можешь отъебаться от меня? — я сказал.

— Так, все, давай не ругаться. Давай как деловые люди. Как в детстве. Партнеры.

Она говорила спокойно.

— Хорошо. Давай как партнеры. Просто договоримся, что теперь мы отдельно. Все, — говорил я.

— Как отдельно? Я плачу за твой универ, а мы отдельно?

— Ты сама меня в него запихнула. Сама. Потому что ты хотела из меня хуй знает кого. Я мог жить в Москве. Давай признаем, что мы оба не очень хорошо рассчитали и просто перейдем в статус кво.

— Андрей. Вот смотри. Давай ты сейчас мне просто поможешь. А потом будешь делать что хочешь. Это трудное время.

— Я помогаю, но… оно ведь не кончится — это время.

— Все плохое когда-то заканчивается.

— Это пожизненный найм, если связаться с тобой.

— Нет, ну это взрослая жизнь. Она такая. Потом втянешься.

— Я не выберусь потом из твоей деревни.

— Все, сворачивай пиздежь. Я все решила. Ты приезжаешь ко мне. Устраиваешься на нормальную мужскую работу. А если не так — идешь в армию.