Откровение в Галисии - Долорес Редондо

гладкость шелкового белья.

— Моя помощница осмотрела Катарину и сохранила свидетельства совершенного сексуального насилия. Мы обе дадим показания, что прогуливались по саду, когда услышали крики о помощи. Мы поспешили в оранжерею и увидели, что вы набросились на мою невестку.

— Ложь! — выкрикнул Висенте, сжимая ладонью рукоятку револьвера.

— Вы угрожали Катарине, что вернетесь и убьете ее, если она обо всем расскажет. Пока вы молчите, она тоже не произнесет ни слова, но если откроете рот, ей придется во всем признаться. Так скажите же мне: кому поверит судья?

Молодой человек так яростно затряс головой, что закачалось все тело.

— Нет, это…

Маркиза улыбнулась, продемонстрировав красные десны, затем скривила губы в злобную усмешку и произнесла:

— Забудьте об этом ребенке. Хватит, мы закончили, сеньор… — И старуха вопросительно посмотрела на сиделку.

Висенте осклабился, достал из кармана револьвер и прицелился в маркизу.

— Пинейро. Сеньор Пинейро. И теперь-то вы уж точно не забудете мою фамилию.

Раздался выстрел.

Шокированная старуха застыла на месте, затем выражение ужаса на ее лице сменилось жалкой испуганной улыбкой, и она с шумом выдохнула. В воздухе стоял едкий запах пороха. Маркиза не пострадала. В последний момент служанка бросилась и заслонила собой хозяйку, вытянув вперед руку, словно надеялась поймать пулю, которая пробила ей грудь чуть ниже ключицы. На форменной одежде появилась черная дырка; от выстрела в упор помощницу отбросило назад, на старуху. Сиделка, женщина крепкая и массивная, словно немецкий танк, до последнего вздоха верная своей хозяйке, схватила револьвер за ствол и вырвала бы его, не сжимай Висенте рукоять так крепко.

Пытаясь выбить оружие, помощница сдавила руку юноши, и он опять спустил курок. Снова раздался выстрел. Служанке оторвало палец, а маркизе пуля попала в живот. Раненые женщины пронзительно вопили. Старуха завывала от боли, а ее сиделка со стоном рухнула на пол между кофейным столиком и камином, в котором наконец-то разгорелся огонь, и замерла. Маркиза прижала руки к животу и упала на диван, туда, где сидела, когда вошел Висенте. Она прекратила кричать и уставилась на рану, из которой вытекала кровь, словно ленивые потоки воды, струящиеся по чаше переполненного фонтана. Юноша слышал натужное дыхание, и оно странным образом напомнило ему усилия роженицы, старающейся вытолкнуть из себя плод. Черты бледного лица маркизы исказились в злобной гримасе. Она сильно страдала; боль будто пожирала ее заживо, заставляя сдерживать стоны. Старуха смотрела в одну точку, а губы ее шевелились, будто она силилась что-то сказать.

Висенте не мог расслышать ни слова, поэтому подошел к дивану, подушки которого уже пропитались кровью, и склонился над раненой. Зря он это сделал: маркиза сразу же открыла глаза. Она была в сознании и улыбалась.

— Вы уволены, сеньор… как вас там?

Юноша сел ей на живот, и горячая красная жидкость тут же пропитала его брюки. Он замахнулся и начал наносить револьвером удары по лицу, которое сложно было назвать человеческим. Садовник бил и бил до тех пор, пока дьявольская улыбка не исчезла.

Затем Висенте взял скользкое от крови оружие двумя руками и вышиб себе мозги.

Она знает

Едва Ногейра завел двигатель, как его мобильник зазвонил. Лейтенант сунул телефон в руки Мануэлю, чтобы тот ответил на вызов. Писатель сразу же включил громкую связь. Раздался голос Офелии:

— Андрес, только что передали по рации: в Ас Грилейрас кто-то стрелял. Туда отправили несколько машин. В поместье проник вооруженный человек. Похоже, есть раненые.

— Куда поедем? В имение или в клинику? — спросил Ногейра, глядя на Ортигосу.

— В клинику, — ответил Мануэль. Перед его глазами стояла картина: рукоять револьвера, торчащая из кармана плаща Висенте. Писатель видел ее так четко, что, казалось, мог дотронуться.

Он достал свой сотовый, набрал номер Эрминии и долго ждал, но никто ему не ответил. Ортигоса позвонил снова и, когда уже собирался отключаться, услышал на другом конце провода рыдания экономки.

— Мануэль, это все Висенте. Явился сюда, бледный, как привидение, сказал, что ему нужно поговорить с сеньорой маркизой. Мы не знаем, о чем они беседовали, но потом раздались выстрелы.

— Он до сих пор в доме?

— Наверху, в покоях хозяйки. Там тихо. Мы слышали пальбу; они все, наверное, мертвы.

— Эрминия, запритесь на кухне и никому не открывайте, пока не приедет Гвардия.

— Хорошо, — покорно ответила экономка.

Сомнения, которые грызли писателя в течение нескольких последних часов, превратились в уверенность. Попытка суицида Сантьяго, отчаяние Висенте, теплые отношения Вороны и Катарины…

— Эрминия, о чем маркиз спорил с матерью? Это случилось уже после того, как его жена объявила, что беременна, так?

Рыдания в трубке усилились.

— Господи…

— Расскажи мне, ты ведь знаешь.

— Это совершенно вылетело у меня из головы, пока Сантьяго не напомнил мне кое о чем несколько месяцев назад…

Мануэль внимательно слушал рассказ экономки. Пазл складывался.

Таинство умиротворения

Из-за горевшей в изголовье кровати флуоресцентной лампы на лице Сантьяго вместо глаз и рта были видны лишь черные тени. Маркиз сидел выпрямившись и не двигался. Лукасу показалось, что Сантьяго улыбается. Священник помедлил, прислушиваясь к тяжелому дыханию пациента, затем открыл чемоданчик и вытащил все, что ему было нужно для проведения исповеди. Развернул и поцеловал столу, потом надел ее на шею и кратко помолился, прося у Господа сил и помощи в совершении таинства.

Лукас подошел к больничной койке, осенил себя крестом и начал церемонию. Яркая вспышка осветила небо, и на пол упала тень от решетки на окне. Несмотря на элегантную обстановку в клинике, они как-никак находились в палате психиатрического отделения.

Сантьяго начал:

— Пречистая Дева Мария…

— В зачатии непорочная…

— Простите меня, святой отец, ибо я грешен. Лукас, я собираюсь убить себя, — сказал маркиз спокойно и решительно.

Священник покачал головой:

— Сантьяго, ты не должен так говорить. Расскажи мне о своих печалях; уверен, что смогу тебе помочь.

— Мне уже никто не в силах помочь, — тихо ответил маркиз.

— Кроме Господа.

— Значит, Он поможет мне умереть.

Повисло молчание.

— Лукас, ты помнишь наше детство?

Священник кивнул.

— Когда мы учились в церковно-приходской школе, со мной и с Альваро случилось нечто ужасное…

Сантьяго замолчал, и через несколько секунд Лукас понял, что тот плачет. Слезы медленно текли по лицу и капали на простыни кровати, но маркиз даже не замечал этого.

* * *

Когда Лукас вышел из палаты Сантьяго, ему показалось, что прошло несколько веков. Он чувствовал себя уставшим, а в душе поселилась грусть, которая, он был уверен, уже никогда его не покинет. Священник закрыл дверь и, словно