Откровение в Галисии - Долорес Редондо

ответила доктор. — Наука пока еще до конца не изучила механизм депрессии. Сейчас дон Сантьяго очень подавлен, но это не означает, что со временем ему не станет лучше. Он уже пытался убить себя раньше, и считается, что каждый последующий эпизод более серьезен, чем предыдущий. Но сейчас в первую очередь нам нужно сломать воздвигнутую нашим пациентом стену и дать возможность излить свою боль. Пока мы в этом не преуспели, но считаем, что желание поговорить со священником — хороший знак.

Катарина не сдавалась:

— Я — его жена и знаю Сантьяго лучше, чем кто-либо другой. Он ведь… словно маленький ребенок, в минуты раздражения или злости может сказать или сделать что-то, о чем потом пожалеет. Он был таким с детства. Я очень хорошо изучила своего мужа и привыкла не принимать близко к сердцу его слова. Я прекрасно знаю, когда он говорит правду, а когда просто хочет выпустить пар. Весь день Сантьяго кричал на меня, твердил ужасные вещи и выгонял из палаты, но я понимаю: он себя ведет так, потому что страдает. Так что, на мой взгляд, встречаться со священником ему пока рано. Почему бы нам не подождать несколько дней, чтобы муж немного успокоился? Я уверена, что сегодняшняя встреча лишь усугубит ситуацию, а мой долг — защищать мужа. Я уже прошла через это, когда умер его младший брат, и мне удалось помочь Сантьяго восстановить душевное равновесие.

Врачи дружно закивали.

— Разумеется, мы понимаем ваши опасения, а стремление защитить мужа достойно похвалы. Но мы считаем, что самое важное сейчас — разрушить изоляцию, на которую дон Сантьяго себя обрек. И надеемся, что отец Лукас убедит его принять помощь, чтобы преодолеть ту черную полосу, которая наступила в жизни маркиза. Открыть свою душу — это первый и самый важный шаг на пути к исцелению.

— Я категорически против, — решительно заявила Катарина. — Вы не знаете Сантьяго. Если я допущу встречу со священником, это лишь навредит моему мужу.

Врачи переглянулись, и на этот раз заговорил мужчина:

— Понимаю ваше беспокойство, сеньора, но я вхожу в состав руководства этой клиникой. Прежде чем позвонить отцу Лукасу, мы проконсультировались со своими адвокатами. Если кто-то из пациентов просит о встрече с духовником, мы не вправе отказать. В нашем заведении к религии относятся с почтением, но даже если б это было не так, мы, как психиатры, прекрасно знаем, что общение со священником всегда благотворно сказывается на пациентах.

— В таком случае я буду присутствовать при разговоре. Я поклялась мужу, что не оставлю его одного, и не нарушу слова. У нас нет секретов друг от друга. Он ужасно страдает, и, точно так же, как я нахожусь в палате во время ваших обходов, я никому не позволю общаться с Сантьяго наедине. Я уже сказала вам сегодня утром: если не будете считаться с моими желаниями, я заберу мужа домой!

Лукас откашлялся, привлекая внимание остальных.

— Я — католический священник и не могу отказать верующему, который желает совершить покаяние. Я не знаю, насколько вы близки к религии, но должны знать, что все, что собирается мне поведать сеньор де Давила, составляет тайну и не может разглашаться. — Он повернулся к Катарине. — Я знаком с Сантьяго с детства. Он исповедовался мне с тех пор, как я получил сан. Я много лет знаю его родных; более того, именно я венчал вас в церкви в Ас Грилейрас. И сегодня я здесь не как друг, а как духовное лицо. Вчера, прежде чем принять таблетки, твой муж мне звонил. Думаю, что если б мы пообщались, я сумел бы его отговорить.

— Да он не в себе! Ты и представить не можешь, что у него в голове. Сантьяго под действием лекарств, взвинчен и несет полный бред! — настаивала Катарина. — Я не хочу оставлять его без присмотра.

Одна из женщин-медиков покачала головой:

— Психическое состояние нашего пациента стабильно, в его организме нет никаких других веществ, кроме остатков снотворного, которое он обычно принимает. Мы считаем, что нет оснований говорить о воздействии препаратов на его сознание.

Катарина сердито вздохнула. Лукас встал со своего места и пересел поближе к ней.

— Сантьяго просил, чтобы я выслушал его исповедь. Это одно из самых важных таинств веры, при котором никто не может присутствовать, кроме меня и твоего мужа. Я не имею права ни записывать, ни разглашать услышанное.

— Ничего? Что бы он ни сказал? Даже врачам? — недоверчиво спросила Катарина.

— Ничего, — успокоил ее священник, накрыв ладонью маленькую, крепкую, но дрожащую руку. — Тайна исповеди обязывает меня держать в секрете все, что скажет Сантьяго. Он должен облегчить душу. И нашу беседу нельзя считать ни лечебной процедурой, ни юридически действительным заявлением. — Последние слова Лукас адресовал в том числе и врачам, на лицах которых отразилось разочарование.

Медики переглянулись, одна из женщин вздохнула и повернулась к священнику.

— Ну что ж, мы понимаем, что таинство должно быть совершено как предписано. Сейчас самая большая проблема — это нежелание нашего пациента общаться. Если вы сумеете повлиять на это, то встречу можно будет считать успешной. Мы понимаем, что вы должны хранить тайну исповеди, но надеемся, что вам удастся убедить дона Сантьяго не сводить счеты с жизнью и что вы сообщите нам, если он намерен не оставлять своих попыток.

— Он только что сказал, что не может разглашать абсолютно ничего, — отрезала Катарина.

— И все же, — продолжала доктор, пристально глядя на Лукаса, — если после вашего свидания с пациентом я спрошу совета, какой линии поведения нам придерживаться, вы же можете сказать, что причин для беспокойства нет или, наоборот, что нам следует быть особенно бдительными? Таким образом, тайна исповеди не будет нарушена, я просто получу дружеский совет, так ведь?

Священник кивнул:

— Я искренне постараюсь вам помочь.

В сопровождении врачей он дошел до палаты, бросил взгляд на телефон и отключил его, а затем повернулся к остальным.

— Прошу проявить уважение к таинству исповеди. Никто не должен входить или прерывать нас, пока мы не закончим.

Последним, что видел Лукас, прежде чем закрыть дверь, были испуганные глаза Катарины.

Гардении

Будучи в полной уверенности, что в подвале, где находился клуб «Вулкан», мобильный не ловит, Мануэль быстро взбежал вверх по лестнице. Громкая музыка тоже не способствовала общению по телефону, да и, честно говоря, писатель не хотел звонить из столь неприятного ему места.

Ливень превратился в мелкую морось, но курильщики все равно сгрудились под узким навесом, который едва выступал над дверью