Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

мной дело иметь хотят, им нужен… сир Коннор. А я сколько угодно могу им зваться и зовусь, чтобы неприятностей не кликать, но все равно я — не он на самом-то деле. Я — Конхобар Норт, теллонский смесок и выродок.

— Знаешь, кем был Конхобар? — неожиданно спрашивает Блез. — Тот, которого все знают, а не ты, разумеется.

— Может и слышал когда, — невольно ухмыляется Коннор. — Мать меня языку учила, когда никто не видел, чтобы было с кем поговорить. Но теллонской истории — уж чересчур смело посреди Верхнего Венерсборга. Сказки разве только иногда по памяти рассказывала… нам обоим еще. Я имя-то свое полное от нее за всю жизнь пару раз только слышал. Лет до шести не знал даже, что меня иначе зовут, да и потом мне самому не разрешала так называться. Все думал потом, зачем тогда вообще так называть было?

— Конхобар — второй правитель в истории Теллоны, преемник королевы Марион, — Блез встречается с ним взглядом и еще больше понижает голос, добираясь в своем рассказе до весьма опасных имен и названий. — Говорят, даже мертвого мог воодушевить и поднять на бой. А это в ту пору было особенно сложно, я тебе скажу, рыжий, потому как слишком мало времени еще прошло с первого Бунта. Не буду настаивать, что я прав, но может и вправду, сколь долго ты имперец по папаше да и родился в Венерсборге, она решила тебя в его честь назвать. Конхобар родился в нынешних землях Теллоны, отец у него был эльф, но мать — прямиком из Делориана, уж никто не знает теперь, как именно они встретились и сошлись. Она может и была не против службы Первым, особенно как ребенка от эльфа заделала, но не успела уйти из Троебожия: умерла, когда он еще младенцем был, и по законам Теллоны он так и остался имперцем, сыном делорианки и чужаком.

— Так разве не за собственные заслуги в Теллоне принято судить? За то, чего сам добился, а не по родителям и происхождению?

— Все правильно, — на миг в лице наемника Коннору чудится странная тень, будто перед его внутренним взором мелькает быстрая мысль, вид которой недоступен другим, но отзвук ее по случайности вырывается наружу, — родись он в любое другое время никакой беды и не было бы. Но тогда Теллона еще только успела появиться на последнем куске эльфийской земли, который вырвали из лап имперцев при Марион. Попробуй втолкуй людям, что ты им не враг, когда у любого из них твои сородичи хоть кого да убили… Я это и сам видел, все не с нападения на Ферран жопой накрылось, за несколько лет до этого еще между теллонцами и троебожниками в Теллоне кошка пробежала, как только старый Дагмар дуба дал и Кровавый Дедрик сделался императором. Тогда еще понимать начали, что он что-то да затеит. Ну а во времена Конхобара все еще хлеще было, это уж не говоря о землях, которые троебожники тогда себе прибрали, Феррану с ними по размеру никак не сравниться. Эльфы живут долго и помнят много, помнили и как им принадлежал целый Материк, пригодные для жизни земли так точно, а потом явился Малькольм… — его голос, прежде медленно затухавший, смолкает совсем, и, склонив голову, Блез взглядывается в часть мастерской, где все так же скромно молчит, будто и вовсе его здесь нет, Ричард, и что-то без устали рассказывает старый мастер. Так же неожиданно наемник продолжает: — И все же, он всегда добивался своего. Был отличным стратегом и политиком, одним из военачальников Марион еще при ее жизни. Конхобар мог бы сам публично отречься от Троебожия и принять Первых богов, но он так и не сделал этого, говорил, что станет служить только доверившимся ему людям, а с богами у него дел никаких нет. Он не отрицал своего происхождения и не пытался его скрыть, вроде как, даже гордился, потому что без него и всех трудностей он и не был бы тем же самым человеком. Говорили, это он помог Кассатору втайне от имперцев передать теллонцам часть своих стрел. Если только это все же не слух, само собой. Самому Кассатору пинка под зад дали без шанса на искупление и возможности когда-то снова ступить на земли Терры, но Конхобар сумел все устроить и переправить их в Клермон. Вроде как, только благодаря связям в империи. Во время Марион правителей еще не выбирали, Верховный Совет сложился уже при ней, но Конхобар был первым и до сих пор единственным, кого избрали королем единогласно.

Коннор чувствует странный шум в ушах. Неужели… вот так оно все и было? Так… логично. Так складно, что ему и не думается спорить. Данное имя, которое он скрывал всю жизнь, зачем еще мать могла это сделать? За всю жизнь это было первым разом, когда в его мыслях царствовал ответ на этот вопрос, который действительно походил на правду. Ему никогда не думалось, что дело было в самом имени, в том, что оно значило для нее, а не том, что оно было теллонским. Вот чего она хотела в душе все это время, пока осторожность и страх за сына упрямо не давали ей покоя. Хотела, чтобы ничто не могло сломить его духа? Чтобы, наплевав на всех, он не стыдился себя, такого, какой он есть, и давал трудностям лишь укрепить себя? Верила, что даже рожденный в подобных обстоятельствах, он найдет силы прорасти сквозь все преграды, как самое упрямое растение сквозь стык между плотно подогнанных каменных плит, хрупкое и одинокое, но достаточно сильное и смелое, чтобы бросить вызов огромному жестокому миру вокруг.

Он вспоминает глаза, которых не видел уже пять лет. Почему-то совершенно отчетливо, будто они оказываются прямо перед ним, вплоть до ресниц, тщательно вытертых от слез прежде чем показаться ему, но все равно местами слипшихся от влаги. Коннор уже был намного выше чем она, но еще слишком щуплый и неуклюжий, и она обнимала его ужасно долго, совсем не заботясь о взглядах ждущих его кассаторов, прятала лицо на его груди и грела ее своим дрожащим дыханием, которое очень хотела скрыть, без слов. Тогда, лишь в тот момент, он действительно понял — они расстаются надолго. Он покидает их всех, некоторых даже навсегда.

Мать отпустила его лишь когда к ним подошли, уже не надеясь на ее сознательность, задушенную слепой материнской любовью из рук которой вот-вот готовились вырвать ее единственное дитя. Отстраняясь от