Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории - Коллектив авторов

свидетели, сразу же после покушения Засулич объявила, что ею двигала так называемая «боголюбовская история» [Процесс 1906: 28][580], случившаяся за полгода до этого. Речь шла о незаконном распоряжении Трепова сечь розгами осужденного за участие в демонстрации у Казанского собора студента Боголюбова, не снявшего шапки перед Треповым во дворе тюрьмы Кресты. Телесное наказание ссыльнокаторжного разрешалось законом только по прибытии на место каторги или во время следования по этапу[581]. Наказание Боголюбова вызвало беспорядки в тюрьме, о которых написали петербургские газеты. По поводу применения насилия в ходе пресечения беспорядков прокуратура возбудила расследование, но треповский вклад в историю не получил никакого официального осуждения до процесса Засулич.

По итогам судебного разбирательства председатель Кони так сформулировал вопрос для присяжных: «Виновна ли Засулич в том, что, решившись отомстить градоначальнику Трепову за наказание Боголюбова и приобретя с этой целью револьвер, нанесла 24 января, с обдуманным заранее намерением, генерал-адъютанту Трепову рану в полость таза пулею большого калибра?» [Процесс 1906: 94]. Незаконное наказание Боголюбова по инициативе защиты подробно рассматривалось на суде как решающее обстоятельство покушения Засулич. Включение боголюбовского наказания как повода для покушения в формулировку вопроса присяжным, по сути, определило оправдательный приговор – вердикт был «не виновна». Как писал Чичерин, присяжные «своим обвинительным приговором, казалось, оправдали бы тот самый произвол, против которого возмущается общество» [Чичерин 1933: 383].

Принципиальной позицией председателя Кони было включить факт незаконного наказания Боголюбова в судебное разбирательство в качестве существенного обстоятельства дела, инициировавшего покушение. Стоит отметить, что, как следует из стенограммы процесса, обвинитель Кессель всячески стремился избежать такого поворота дела, зная, что защитник Александров вызвал на заседание суда свидетелей боголюбовской истории. Кессель настаивал на том, что Трепов проходит по делу исключительно как свидетель. Ключевой тезис обвинения звучал в форме призыва защитить право на жизнь: «Я защищаю жизнь человека» [Процесс 1906: 65].

Как показывают исследования американских историков Гириша Бата и Луизы Макрейнольдс, моральная оценка личности стала важной чертой российского суда присяжных [Bhat 1997; 2004; McReynolds 2013]. На процессе Засулич защищаемые законом права были представлены в тесной связи с моральной оценкой Трепова и Засулич. Первый был представлен как инициатор преступления Засулич, тогда как она сама, «почти ребенок», как называл ее защитник, была доведена до крайности произволом власти и потому действовала почти невменяемо.

Здесь, как будет показано далее, работала запрещенная властями к распространению концепция самообороны Кони. Исходя из всех источников – стенограмм процесса в газетах[582], воспоминаний участников[Федоров 1905; Глаголь 1918; Перетц 1927] и даже правительственных документов, – хорошо видно, что на процессе Засулич покушение на жизнь генерал-адъютанта Трепова было представлено как защита от произвола Трепова, осуществленная в форме мести. В основе этой интерпретации лежит расширительное понимание тезиса Кони о «моральном принуждении сопротивляться неправу».

В теоретической части работы, написанной на основе немецкой правовой литературы, есть несколько вопросов, по которым Кони вступает в спор с иностранными авторами и настаивает на том, что понимание права на самооборону надо расширить. Один из авторов касается вопроса о вине и преступности действий лица, совершающего насилие в процессе обороны:

Некоторые писатели, например Цепфль, требуют, чтобы противозаконное действие, совершаемое в состоянии необходимой обороны, считалось только извинительным. Но это неверно. Сила морального принуждения здесь часто так велика, что отнимает у воли всякую свободу, а у действия характер вменяемости. Ответственность лежит на лице нападавшего, который и есть главный виновник всего случившегося. Притом, обороняющийся самим законом управомочен к противозаконным последствиям своего действия [Кони 1866б: 10–11].

Таким образом, преступление нападавшего абсолютно снимает вопрос о преступности насилия обороняющегося. Обороняющийся не может быть виновен, потому что моральное принуждение бороться с неправом лишает его свободы воли. Закон наделяет его правом активно сопротивляться беззаконию. Исполняя закон, обороняющийся не может быть виновен.

Это теоретическое построение было использовано защитой Засулич. Трепов же стал олицетворением такого произвола, которому, как писал Кони, могли и должны были противостоять граждане:

Всякий гражданин, имеющий обязанность исполнять закон, имеет и право не допускать противозаконных действий. В этом смысле необходимая оборона составляет не только право, но и священную обязанность всякого гражданина. Непользованием таким своим правом гражданин будет допускать совершаться несправедливостям со стороны общественных лиц [Кони 1866б: 26].

Кого Кони называет «общественными лицами»? Уже из контекста цитаты понятно, что речь идет не просто о гражданах. Особый термин вводится для обозначения лиц, исполняющих в государстве функции «общественной власти». Надо отметить, что в тексте Кони 1866 года понятия «общественная» и «государственная» власть используются как синонимические. В этом прослеживается общая тенденция российской юридической печати начала 1860‐х годов. Например, в небольшом разделе о необходимой обороне в очерке о теории уголовного права неизвестного автора оба термина также используются как взаимозаменяемые [Д. 1860: 126–130][583]. Как будет показано ниже, у Кони право необходимой обороны должно обеспечить тождество понятий «общественная» и «государственная» власть. Эта тема детально раскрывается в разделе о несправедливости незаконного нападения как основании для законной необходимой обороны.

Кони подробно обсуждает законную и необходимую оборону против незаконных действий чиновников, когда поднимает вопрос о критериях законности применения насилия как обороны. Таких критериев-условий два, и оба относятся к нападению: оно должно быть несправедливым и, как пишет Кони, «современным». Сопротивление несправедливому нападению – незаконному посягательству на права – основной критерий законности обороны, которому Кони уделяет большое внимание. «Современность» же нападения означала, что оно должно совершаться именно в настоящем, а не в прошлом или будущем, когда у гражданина есть возможность обратиться в государственные органы за защитой, в полицию и суд. В немецкой и французской литературе о праве необходимой обороны, на которой основывал свою теорию Кони, также называются эти признаки, но приводятся и другие – дополнительные формальные условия, например необходимость бегства жертвы нападения.

Таким образом, важной особенностью труда Кони является то, что в нем несправедливое и «современное» нападение становится единственно важным признаком необходимой обороны. Особый акцент на несправедливости незаконного нападения – отличительная черта подхода Кони. Понятие незаконного нападения у него предполагает и обратное понятие законного нападения в форме законного нарушения прав. Говоря о последнем, Кони пишет, что применение необходимой обороны будет незаконно в двух случаях: а) против родителей, опекунов, воспитателей и b) против чиновников и агентов правительства как представителей общественной власти.

Но есть два условия, когда оборона против действий общественной власти допустима. Во-первых, если власть действует «вне границ своей компетентности» и, следовательно, не имеет права на такие действия. Во-вторых, когда она «действует даже в границах своей компетентности, но противозаконна в материальном отношении» [Кони 1866б: 24]. В контексте суда над Засулич первое условие, отсылающее нас к русской традиции либерального понимания естественного права, кажется не таким важным. На первый