Соседи (СИ) - Коруд

Зачем она тебе, почему — неизвестно. Просто хотел убедиться, что она реальна, что она всё еще есть, не приснилась тебе, что эта жизнь не приснилась тебе. Там, в ней, хранятся свидетельства любви.

Нахуй коробку.

Рассвет. Постель. Падаешь. Корж. Пустота.

Полдень. Трещит голова, во рту, такое ощущение, сотня котов нассали. Но Корж хранит самый невинный, невозмутимый вид. Осуждает тебя. «Это не я, сам виноват. Ну и рожа, боги, без слез не взглянешь!». Душ, горячий, холодный, горячий, холодный. Ледяной. Коробка. Коробку страшно открывать. Не открываешь.

Понедельник. Кофе. Перфоратор в висках.

Ты зачем еще живой? Весьма опрометчиво с твоей стороны.

***

Кофе давно остыл, взгляд пытался сфокусироваться на буквах, а мозг — осознать написанное. Оказывается, он вчера, точнее, уже сегодня, вёл активную общественную жизнь: успел послать на хер всех, до кого дотянулся. Причем за смыслы отправленного даже не стыдно, стыдно за ошибки и заплетающийся язык.

Вот пламенный привет Стрижу в ответ на его предрассветное: «Что у тебя с ней?». Ответ лаконичен до неприличия, видно, по сенсорной клавиатуре уже совсем не попадал — три ржущих до синих слёз желтые рожи и следом «фак». И ведь не лень было искать нужные иконки в этой бесконечной помойке смайлов. С кем «с ней»-то? В три ночи Егор явно получше соображал, о чём Вадик толкует, а в полдень идей в башке примерно ноль. Одна.

Не, Стриж что, серьезно? Чердак потёк?

Вот тут они с бухим Игорьком сцепились: от него тридцать текстовых вперемешку с голосовыми с требованием немедленно приехать на тусовку и нажраться за компанию какой-то шмали, в ответ — единственное пятисекундное о том, как всё задрало. Невнятное бурчание. Можно не извиняться, хотя…

Вот черновик сообщения Алисе: «Не знаешь, на что подпис|». Не отправлено — хоть на что-то мозгов хватило. Остальные его сообщения человеку редкой открытости — на грани, а может, и за гранью дозволенного. Написать, извиниться.

Анька в игноре. «Тут Игорь на тебя наябедничал». «Всё ок?». «Ты где?». «Я же вижу, что ты прочел!». «Егор!!!». Три вызова, видимо, все сброшены, потому что никаких разговоров с Анькой он не помнит, хоть убей.

Да, сброшены. Позвонить, извиниться.

Удивительно, что до Андрюхи не добрался. Впрочем, если еще раз попытаться осознать, что это было, можно проследить некую закономерность: это он им всем понадобился, не они ему. Дрону, к счастью, не понадобился, ибо что в своей разгоревшейся агонии он мог бы наговорить ничего не подозревающему бывшему дружку, страшно представить. Самое безобидное звучало бы как: «Какого хера ты как снег на голову мне свалился, а? Я полжизни потратил на то, чтобы тебя забыть!».

А ведь случилось и хорошее, точно случилось. Вчера они с группой офигенно отработали, выше всех, самых смелых, ожиданий, сами себя переплюнули. Возможно, те три года, что его с ними не было, что-то такое группа и вытворяла, но последние два — абсолютно точно нет, нигде, ни разу. Олег неожиданно для всех показал высший пилотаж — не придраться, даже если очень сильно захочешь. Что конкретно перевернуло сознание этого парня в последние несколько недель, какие именно слова или поступки на него подействовали, Егору неведомо. Но что бы это ни было, результат на выходе превзошел голубые мечты: Соболев вчера словил волну и вписался шикарно. Понятное дело, удачно отыгранный концерт не гарантирует, что на завтра Олежку в очередной раз не клюнет в жопу жареный петух, но тут уж… Всё равно уходить, но хоть с относительно спокойным сердцем.

«Или остаться?..»

Может. Может, и впрямь не рубить сплеча, повременить. Время покажет.

Взгляд вновь упал на побитую жизнью картонную коробку, брошенную ночью у входа на кухню. Она с ним уже час играла в гляделки. Что там, Егор по-прежнему прекрасно помнил, хотя последний раз видел её в глаза два года назад, когда приводил квартиру в порядок после трехлетнего коматоза, о котором как раз вспомнить совершенно нечего, да и не хочется. Детство — вот что там. Отрочество и юность. Любимые мамины браслеты и Fendi «Theorema» — парфюм, которому она не изменяла лет пятнадцать. Её тетрадь с рецептами пирогов, часы отца, вставшие в день их гибели. «Зенит» и Canon. С десяток снятых со стен фоторамок, литература о мануальной терапии, Петрановская и её труды: «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» и «Если с ребенком трудно». Занятно — обе книги выпущены, когда Егор уже здоровым лбом был и жил вполне обычной жизнью, а мама всё выискивала ответы на этих замусоленных от бесконечной вычитки страницах. Всё пыталась его понять.

Что еще в той коробке? Пять фотоальбомов. Куча CD-дисков с их любимой музыкой. И кассеты. Пиратские, а то и перезаписанные на отцовском музыкальном центре{?}[Музыкальный центр с парой колонок, состоит из нескольких блоков: как минимум CD-плеера, радиоблока, кассетной деки. У отца Егора — Sony, где отдельным верхним блоком идет проигрыватель виниловых пластинок. Здесь же тюнер, усилитель и эквалайзер. Крутая по тем временам вещь], а на задниках названия групп и композиций, выведенные аккуратным почерком отца и его собственным — сикось-накось. Затертые до дыр магнитные плёнки. Если ленту зажевало, нужно было взять карандаш, вставить его отверстие бабины, чуть размотать и осторожно замотать назад.

Как Уля по его комнате под Queen скакала, Егор, наверное, не забудет никогда.

День за днем… Кто-нибудь знает, что мы все ищем?

На сцене — ещё один герой, ещё один злодей.

А за кулисами — немая пантомима.

Услышит ли безмолвный крик хоть кто-нибудь?

Шоу должно продолжаться! Шоу должно продолжаться!

В груди разрывается сердце, жар софитов плавит грим,

Но я всё еще улыбаюсь.

Что бы ни случилось, я всё оставлю на волю случая.

Очередная сердечная боль, очередной неудавшийся роман.

Это длится бесконечно…

Кто-нибудь знает, для чего мы живём?{?}[The Show Must Go On — Queen]

Меркьюри{?}[Фредди Меркьюри — британский певец, автор песен и вокалист рок-группы Queen] — чертов гений.

Глубоко вдохнув, отодвинул стул, взял со столешницы ножик и приблизился к объекту, присел на корточки. Там его спрятанное на антресоли — с глаз долой, чтобы меньше болело — прошлое. Он ведь тогда так и думал: уже прошлое. А сейчас выходит, что и его настоящее тоже там. Лезвие вошло в пыльное картонное брюхо и вспороло трехслойный скотч, как истлевшую наволочку. Егор точно знал, что именно сейчас оттуда достанет, не касаясь вещей тех, кого уже не вернуть.

Пластик прозрачного футляра истерзанной временем кассеты расчерчивала глубокая белёсая трещина — об этой маленькой детали он успел позабыть. Воспоминания о том,