Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

разговаривать шепотом. Я решил не открывать дверь на его звонки, как тут же услышал строгий голос отца:

– Сын, открой дверь ребенку! Уважай просьбы детей и никогда так не поступай с ними!

Мне стало очень неловко.

– Прости, папа…

Я поспешно впустил запыхавшегося мальчика. Он схватил какую-то игрушку и вновь выбежал во двор.

– Отец Симон, как мне поступить: остаться в миру и помогать родителям? – робко начала беседу София. – Я преподаю в Сухумском университете экономику и хожу в нашу церковь. У меня еще сестра есть…

– Нет, София, твой путь – в монастырь!

Преподавательница не ожидала такого решения.

– А справлюсь я, отец Симон?

– Справишься, конечно справишься! – уверил я девушку. – А если в миру останешься, не выйдет ничего хорошего. Лучше Богу послужить, чем миру. А с родителями пусть останется сестра.

– Так и знала, что вы мне скажете идти в монастырь! А в какой? – Она подняла на меня глаза, полные доверия.

– К матушке Фотинии. Ее очень уважает отец Кирилл. Тем более что он духовник Святейшего и духовник этого подворья. И монастырь хороший, и старец самый лучший…

– Благословите, я сообщу о вашем решении родителям? Когда мне ехать в Москву? – Голос ее задрожал.

– Как соберетесь, София, так и поезжайте, пока решимость вас не оставила. Завтра приходите с Раисой на литургию…

Абхазка, поколебавшись, ответила:

– Простите меня, батюшка, что сердилась на вас за скит. Потом подумала, если вы уезжаете в Грецию, значит, так лучше…

Проводив гостей, мы устроились на ночь: отец на лоджии, я в домовой церкви на сундуке, сестры с Ваней в комнате, Санчо на кухне. Осень в Адлере стояла теплая, море еще не остыло. Под шаги одиноких прохожих под окном я долго молился в маленьком нашем храмике, с любовью смотря на лик Спасителя на большой иконе, подаренной мне жителями Псху. Литургия прошла на одном дыхании. С послушником Александром мы договорились на всякий случай: если нам с отцом Агафодором удастся устроиться на Афоне, то впоследствии он приедет ко мне.

На отъезд к нам на квартиру приехали монахи из Ермоловского скита и вдобавок строитель церкви на Псху – Михаил. К чаю я посадил за стол монахов отдельно, а сестер попросил сесть на кухне, чтобы не смущать монахов.

– Сын, а где же наши девушки? – спросил, как всегда некстати, отец.

– Они пьют чай на кухне, папа. Монахам нельзя ни есть, ни пить с послушницами! – Я был тогда чрезмерно строг и требователен в исполнении уставов монашеской жизни.

– Не так, отец Симон, не так! Не нужно чай разделять, – строго заметил мне отец.

Уступая Федору Алексеевичу, мы вместе с сестрами выпили чай. Он при всех обратился ко мне:

– Ты поправил, сын, свое решение. Что сказать? Хорошо, когда ты никого не боишься. Но еще лучше, когда тебя никто не боится. Хорошо, когда тебя все любят. Но еще лучше, когда ты любишь всех.

– Федор Алексеевич, ваше рассуждение мне нравится! – Послушник Александр заметно заинтересовался стариком. – Вот скажите, что такое, по-вашему, мужество?

– Быть добрым – это самое большое мужество на свете, – спокойно ответил он.

Чтобы поговорить о наших делах отдельно, наша мужская компания отправилась к морю. Отец тоже вышел с нами на улицу. В каком-то дворе, где на лавочке сидели пенсионеры, мы услышали за спиной разговор:

– Кто это идет?

– Мафия! – ответил чей-то важный голос и значительно добавил: – А седой – это у них босс!

Под шипящий монотонный шум прибоя мы попрощались с монахами, не ведая, встретимся ли вновь, за исключением послушника Александра, который твердо верил в наше будущее отшельничество на Афоне. Сильный ветер ломал серые волны и сыпал водяной пылью, взъерошивал и лохматил магнолии. С запада текли низкие тучи, тоже чем-то похожие на гребни волн. Где-то там находилась Греция, которая звала мою душу кротким зовом чудотворной иконы Иверской Матери Божией, зовом Афонских святых и преподобных.

Начавшийся дождь побудил нас повернуть обратно.

В квартире мы застали оживленную беседу – сестры вспоминали свою жизнь на Псху. Они заодно не преминули вспомнить, как Михаил приезжал к ним в Адлер и своей молитвенной ревностью к чтению правила измучил их так,